Оценить:
 Рейтинг: 0

Четвертая Беты

<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 >>
На страницу:
13 из 18
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Ну да, – саркастически усмехнулся тот. – Айты теперь можно увидеть только во сне или на старых картинах… если таковые уцелели.

– А это что?

– Эта уродина? А ты посмотри наверх.

Дан последовал совету и увидел далеко в вышине огромное зеленое знамя.

– Это Башня Зеленого Знамени. Ее построили семь лет назад по личному приказу Изия… ну знаешь, как это бывает – простер руку и изрек: «Вот здесь через год должна стоять башня, мы назовем ее Башней Зеленого Знамени»… А раньше тут действительно был айт, один из древнейших и красивейших айтов Бакнии, его снесли за год-два до строительства этого пугала.

– Почему снесли?

– А чтоб глаза не мозолил. Раз Создателя нет, так и обращаться к нему бессмысленно. А Изий бессмысленных действий не любит.

– То, что бессмысленно с его точки зрения, не обязательно бессмысленно с позиций объективного взгляда на вещи.

– А вот такие изречения у нас награждаются большим призом – одиночной камерой в подвалах Крепости. Не веришь? Попробуй высказать эту светлую мысль охраннику. Или просто члену Лиги. У нас взгляд на вещи может быть только один. И естественно, это взгляд Изия. Думай, как я. А я думаю, что бога нет. Тут, между прочим, железная логика – зачем одному народу два бога?

Они дошли до башни, показали охраннику с офицерскими нашивками свои квадратики и, пройдя между толстых коротких колонн – башня, как некое необычное с виду насекомое, опиралась на четыре ряда круглых ножек-опор – оказались на площади. Огромное пространство, ограниченное длинными, похожими на казармы, однотипными зданиями, было заполнено людьми почти наполовину. Дана поразила необычная для такого скопления людей тишина. Все разговоры велись вполголоса, никаких признаков оживления, никакого движения. Серую толпу расцвечивали только маленькие зеленые флажки.

– А почему зеленый? – спросила Ника.

– По древним верованиям зеленый цвет символизирует будущее, поэтому Рон Лев выбрал его цветом своего знамени.

– Я до сих пор толком не поняла, кто такой Рон Лев, – сказала Ника смущенно. – Просветил бы ты нас, что ли?

Поэт меланхолично улыбнулся.

– Это не так просто. Нет, формальная сторона, конечно, известна всем. Я имею в виду, когда и где он родился, жил, основал Лигу… Он был руководителем и вдохновителем Лиги, возглавил восстание против императора, а потом государство… но это всего лишь газетные сведения, и на них все кончается. Что он думал делать дальше, каким он представлял будущее Бакнии? Все покрыто мраком. Изий утверждает, что выполняет предначертания Рона, но поди проверь его. Никаких документов, никаких свидетельств… Никаких свидетелей – Изий позаботился о том, чтобы убрать их. Бумаги Рона пропали – но так утверждает тот же Изий. Везде Изий, всегда Изий, Изий, Изий…

Словно услышав его, толпа начала скандировать:

– И-зий, И-зий, И-зий!

На небольшой трибуне, воздвигнутой перед одним из окружавших площадь зданий, возникла невысокая коренастая фигура в сером. Площадь разразилась неистовыми рукоплесканиями, криками восторга. «Да здравствует!.. Многая лета!.. Слава, слава!» – люди надрывались, орали самозабвенно, до хрипоты, отбивали ладоши, топали ногами. На трибуну стали выходить другие. Последним появился и стал в глубине Маран. Он не был похож на человека, упивающегося восторгами толпы, напротив, он смотрел поверх голов с отсутствующим выражением, а рот его кривился в презрительной усмешке.

Наконец тощий, с бегающими глазками человечек, стоявший рядом с Изием, наклонился к микрофону – толпа на площади разом смолкла – и предоставил слово «нашему любимому вождю» Изию Граниту.

Изий начал речь с парадной фразы. «Сегодня у нас великий праздник»… как они любят это слово, зло подумал Дан, все-то у них великое, на меньшее они не согласны… «Мы в тринадцатый раз отмечаем День Большого Перелома»… а это пристрастие к пышным названиям и заглавным буквам!.. тут Изий выжидательно замолк, и чуткая толпа на площади немедленно разразилась бурными криками ликования… «Вот уже почти двадцать лет, как великий Рон Лев»…опять!.. «основал Лигу Спасителей Отечества и повел нас тернистым путем борьбы»… Оратор он был скверный – конечно, по мнению Дана, предпочитавшего краткость и конкретность, невыносимо долго он повествовал о преследованиях, императорских тюрьмах, столкновениях с императорской гвардией, о том «как в одну темную ночь, ставшую светлым днем нашего народа», по поручению Рона Льва он, Изий, повел народную армию на приступ Крепости… “Вот врет, вот врет, – шепнул на ухо Дану Поэт, – там и духу его не было”… Тут его толкнули – мешаешь слушать, и рядом грозно вырос охранник. После взятия Крепости Изий вдруг стал необычно сдержан и следующие два года охарактеризовал весьма кратко, как «трудные годы размышлений и подготовки к грядущим битвам»… Какие битвы он имел в виду, были ли то настоящие сражения или дань пристрастию к военной терминологии? Дан этого не узнал, так как Изий неожиданно принял позу, больше приличествующую памятнику, чем живому человеку, и провозгласил: «Всего через два года наш горячо любимый вождь ушел от нас… нет! Он не ушел, его подло убили предатели и лицемеры, долгие годы носившие личины соратников по борьбе, а на деле выжидавшие удобного момента, чтобы расправиться с основателем Лиги»…

– Весьма естественное поведение, не правда ли? – заметил Поэт.

Тут Изий сделал паузу и победоносно воскликнул: «Но мы жестоко покарали их!», на что толпа ответила единым воплем. Дальше Изий сообщил, что «тяжкое бремя власти легло на его плечи по воле осиротевшего народа», чуть ли не с всхлипом он упомянул, что преступники, убив Рона Льва, уничтожили и все его бумаги, несколько раз он со вкусом повторил: «От Рона Льва не осталось ничего, буквально ничего»…

– А он был, этот Рон Лев? – не понижая голоса, с едкой иронией заметил Поэт. – Навряд ли. Клянусь Создателем, еще несколько таких празднеств, и Изий выкинет Рона Льва из своей речи, а заодно и из истории…

Договорить он не успел, топтавшиеся рядом охранники, их уже было двое, подхватили его под руки и повлекли из толпы. Ошеломленный Дан стоял столбом, но Ника с криком: «Отпустите его сейчас же!» вцепилась одному из охранников в рукав. Тот отшвырнул ее, Ника отлетела в объятья подоспевшего Дана, оттолкнула его и побежала вслед. Дан растерянно последовал за ней.

Охранники втолкнули Поэта в единственную дверь мрачного, лишенного окон двухэтажного здания, связанного с Башней Зеленого Знамени воздушным переходом, а сами вернулись на площадь. На Дана с Никой они даже не посмотрели.

– Что будем делать? – спросила Ника.

Дан пожал плечами. Положение представлялось ему безвыходным.

– Вот что, – решила Ника. – Надо обратиться к Марану. Пойди и приведи его.

– Как ты себе это представляешь? – осведомился Дан. – Ты предлагаешь мне подняться на трибуну во время речи главы государства и увести члена его свиты?

– А ты предлагаешь бездействовать? – разозлилась Ника. – Пойди, стань там, когда все кончится, перехватишь его. Идешь ты или нет?! А то я сама пойду!

– Иду, иду. – Дан пошел обратно, мысленно проклиная все на свете. Перехватить Марана – где, как? Легко сказать! Кто пропустит его к трибуне, каким образом подать знак? Черт знает что!

Не успел он дойти до внешнего ограждения, как цепь охранников расступилась, и из-за нее вышел человек. Это был Маран собственной персоной. Дан облегченно вздохнул.

Дан стоял на смотровой башне. Башня венчала неповоротливую тушу Крепости маленькой, высоко вздернутой на длинной шее головкой, а ровная площадка на ее макушке, где стоял Дан, смотрелась лысиной, сияющей среди черепичных скатов. В долине, под уходящими в скалы стенами простерся город Бакна, столица Бакнии… Государства Свободного Народа, как нарекла его неудержимая тяга к помпезности, присущая эпохе Изия Гранита. Дан усмехнулся. Лингвистические упражнения правителей и их помощников вызывали у него чувство брезгливости, смешанное с иронией. Шедшее от Крепости шоссе, вливаясь в город, превращалось в Проспект Торжества Справедливости, Башня Зеленого Знамени нависала над Домом Побежденного Страха, на редкость, кстати, убогим сооружением, горы за спиной Дана назывались почему-то Горами Светлых Надежд… тут Дан сплюнул и отвернулся от города. Горы были его единственной радостью, он мог часами рассматривать их четкие контуры, выступы и провалы. Лишенные растительности, не украшенные даже снежными накидками – для этого они были недостаточно высоки, эти голые горы были прекрасны неотразимо, обрамленные жемчужно-серым небом, они переливались бесчисленным множеством оттенков, от глубокого чернильно-фиолетового до изысканно бледного цвета распустившейся сирени. Дан уже знал, что знаменитое бакнианское стекло было основной породой этих гор. Старый Расти первым обнаружил удивительное свойство фиолетового минерала – он плавился на огне, и его можно было ковать, заливать в формы, даже лепить из него, потом он застывал, превращаясь в несокрушимой прочности колокола, купола, оконные стекла, чаши и кубки. В тонком слое он только чуть отдавал сиреневым, его можно было подкрашивать специальными красителями. Расти отлил колокола для своего первого айта с помощью брата, бродячего художника, это потом уже появились бесчисленные резчики, кузнецы, ваятели по стеклу. Сколько может сделать один человек! Расти… Мысли Дана, следуя неизбежной ассоциации, перешли на Дину, ее маленькую квартирку, ее «потайную» стену, увешанную изображениями жемчужин древней архитектуры, Дину и ее мужа Лея, художника, у которого при обыске нашли несколько тысяч рисунков на запрещенные темы… мужа Дина забрали в ту самую ночь, когда Дан и Ника отчаянно, в последний раз ссорились. Дан зажмурился, припоминая. От них только что ушел Поэт. Появился он в тот вечер неожиданно, принес с собой ситу, но не пел, только время от времени тихонечко наигрывал незнакомые томительные мелодии – петь он не мог, разбитые охранниками губы плохо заживали. Лицо у него было в синяках и подсохших ссадинах, левая рука не слушалась, но побоев, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы усмирить его, он по-прежнему говорил, что думал, а думал он…

– Я узнал невероятные вещи, – сказал он, беря аккорд, царапнувший по нервам, – я встретил одного человека… Не странно ли, я узнал о его существовании из разговора, подслушанного в башне, куда меня водворили охранники. Оберегая уши зевак от моих скромных откровений, они невольно вывели меня на тайну, которая… – он вдруг замолк, потом загадочно закончил: – Мне удалось выяснить судьбу Нита, личного врача Рона Льва, после того, как я встречусь с ним… – он словно наткнулся на препятствие, застрял, а потом вдруг перескочил через него, – если, конечно, сумею до него добраться.

– А где он? – спросила Ника.

– На каторжных работах.

– Ты собираешься пробраться в тюрьму?

– Придется. Правда, не совсем в тюрьму, туда мне, конечно, не попасть, а в карьеры… Там добывают строительный камень, выработки открытые и вряд ли совсем уж невозможно преодолеть ограждения.

– Тебя убьют, – сказала Ника с ужасом, – тебя убьют, Поэт.

– Либо да, либо нет. У меня есть шансы.

– Маран выручит, если что, – предположил Дан.

– Маран? – Поэт усмехнулся. – Он чуть не пристукнул меня в тот день… Вытащил, да… Я-то уже думал, что все, с концами, однако он заявился лично, не знаю подробностей, но меня вывели пред его светлые очи… Никогда его таким не видел! Ткнул пальцем в мой синяк, вот этот, под глазом и прошипел: «Неужели ты не мог помолчать? Хотя бы там, в камере? Или это выше твоих сил»?» А я ему говорю: «Должен же я был как-то оправдать свое задержание»…

Когда Поэт ушел, Ника сказала не то с удивлением, не то с восхищением:

– Вот то, что в книжках называют неукротимым духом…

И Дан дополнил:

– …и что на деле часто оказывается просто глупостью или легкомыслием.

И Ника – Ника вышла из себя. А Дан… Был ли он несправедлив к ней, когда, распалившись, кричал: «Меня ты никогда так не защищала, мне ты никогда не прощала ветрености и бездумных поступков, если б оскорбили меня, ты никогда не стала бы так негодовать»… И позже: «Ради него ты на все готова!» А затем оглушившие его слова Ники: «Пойми, Дан, мы с тобой обыкновенные люди, а он – гений». И тогда он взорвался – стыдно вспомнить. Накричавшись, он хлопнул дверью и добрых два или три часа бродил по улицам, а когда вернулся, Ники не было. Хозяйская дочь сообщила ему, что приходил Дор, что арестовали мужа Дины, и Ника ушла с Дором. Дан ждал до утра, затем до вечера и опять до утра. Ника не появлялась. И тогда, разъяренный, он отправился в Крепость и вызвал Марана… Легок на помине! Этажом ниже раздался пронзительный звон, слышный даже на смотровой площадке. Через минуту в люке показалась голова охранника.

– Тебя зовет Маран.

Маран был в своем кабинете. Он развалился в кресле, удобно устроив ноги на низком стуле напротив, и потягивал сок карны. Увидев Дана, он крикнул:

– Нила, принеси Дану карны. Живее, детка. Да и мне, пожалуй, налей еще порцию.

<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 >>
На страницу:
13 из 18