Демон в полдень

– Здравствуйте, – сухо проговорила я и, вынув из кармана удостоверение, взмахнула им перед лицом девчонки. – В какой палате находится Сергей Владимирович Глушко?

– А вы кто? – оторопела девица, провожая взглядом исчезающее в кармане удостоверение, с которым она конечно же не успела ознакомиться. Все, что она заметила – красная корочка с всем известным символом, который у простых граждан стойко ассоциируется с одной известной силовой структурой.

– Вопросы здесь задаю я, – сказала, как топором обрубила и таким голосом, которым только на кладбище из-за могил подвывать. – Вы читать умеете?

Девушка обескураженно кивнула.

– Тогда прочитайте у себя там, в компьютере, номер палаты пациента Глушко, – ласково приказала я, но от этой любезности барышню заметно передернуло. Она схватилась за мышку, быстро пощелкала клавишами и тихо пискнула:

– Пятьдесят шестая палата. Это на третьем этаже.

Я высокомерно кивнула, показывая, что услышала её и деловито направилась к лестнице. В больнице имелся лифт, но судя по каталке, которую как раз пытались впихнуть в сверкающую начищенным металлом кабину нам с ней не по пути. А потому пришлось горными козликами скакать по ступенькам. Вернее, скакала я, а Гоша тащился где-то в хвосте, пыхтя и отдуваясь, но старательно пытаясь не отставать.

Дверь, на которой болталась табличка с цифрами 56, была четвертой по счету от входа. Помня о том, что мы все-таки в больнице, где люди страдают, я постаралась не влетать в помещение ураганом, а войти сдержанно, но требовательно.

Видимо, получилось не очень, так как, когда я волшебным грибом на сказочной полянке выросла на пороге пятьдесят шестой палаты, двое её обитателей едва не попадали со своих коек. Еще один подавился булочкой и начал содрогаться в кашле, а четвертый почему-то ломанулся к окну.

Я обвела всех присутствующих взглядом, всматриваясь в их растерянные и чуть вытянувшиеся лица, а потом наткнулась взглядом на свое отражение в зеркале, что висело прямо напротив двери. В нем я увидела до синевы бледную девицу, у которой явно больным румянцем горели щеки и чуть топорщились волосы, словно наэлектризованные. На дне зрачков я увидела светло-оранжевые отсветы, которые то появлялись, то исчезали, так, словно кто-то игрался с горящей свечой у темного окна.

Я встряхнула головой, отгоняя видение из зеркала, а после свела брови у переносицы и спросила:

– Глушко Сергей Владимирович – кто?

Повисшую тишину нарушил сдавленный всхлип, раздавшийся со стороны мужчины, который потея и багровея пытался проглотить застрявший в горле кусок сдобного теста. Двое его болезных соседей после моего вопроса синхронно повернулись в сторону теперь уже не кашляющего, а икающего мужичка, и также синхронно засобирались кто куда. Тот, что слева вдруг вспомнил про необходимость сдать анализы, о чем громко всем объявил. Другой ответил на воображаемый звонок телефона. Тот, который с подозрительной прытью мчался к окну, неожиданно захотел на клизму.

Разбежавшиеся испуганными тараканами пациенты оставили нас с проголодавшимся вдовцом наедине. Я медленно прошествовала через палату, слыша за собой пыхтение Гоши, и аккуратно присела на краешек койки Глушко. Он все еще был красным и походил на придушенного удава, вдобавок получившего дубинкой по голове. Но булку он уже проглотил, что не могло не радовать. Доставать кусок мокрого теста из его глотки мне не хотелось.

Мужчина не производил приятного впечатления. Невысокого роста, толстенький, с выдающимся вперед тугим пивным животиком. На макушке его уже просматривалась лысина, посверкивающая в свете падающего из окна дневного света. По бокам от неё кучерявились остатки шевелюры невнятного темно-русого цвета. На толстощеком лице выделялся длинный острый нос, который вместе с близко посаженными маленькими серыми глазками делал его похожим на хорька. Красивыми были только губы – полные, с чувственным изгибом. Но на его лице они смотрелись чужеродно и создавали впечатление, что их владелец – человек капризный и непостоянный.

Закончив осмотр объекта, я досадливо поморщилась и двумя пальцами вытащила из рук застывшего мужчины булочку, положив её на тумбочку. Затем отряхнула пальцы от несуществующих крошек и широко улыбнулась мужчине, который все никак не мог отойти от удивления и подавал признаки жизни исключительно посредством моргания.

– Дышите, – улыбнулась я.

– А? – отмер наконец вдовец. – А вы кто?

– Меня зовут Серафима. А его, – я обернулась назад, на замершего за моей спиной Гошу, – Игорь. Мой напарник.

– Напарник? Вы – федералы?

Я любезно улыбнулась и оставила вопрос без ответа.

– Вы понимаете, почему мы здесь?

Толстячок замотал головой, отчего вновь закашлялся. И только я взяла с тумбочки стакан с водой, чтобы сунуть его под нос Глушко, как в дело вмешался Гоша. Уже не улыбаясь, а глядя исподлобья, он шагнул вперед, замахнулся и приложился кулаком по спине заходящегося в кашле вдовца.

Я спокойно вернула стакан на место, поняв, что вода нам уже не понадобится. Возможно, понадобится медицинский спирт. Так как от такой физиотерапии Глушко опешенно замер, вцепившись обеими руками в собственную шею. И тут же икнул.

– Полегчало? – грозно поинтересовался Гоша таким тоном, что даже мне захотелось подтвердить, что да, мол, полегчало, спасибо. Схожие ощущения видимо испытал и Глушко, а потому с готовностью закивал болванчиком. В этот момент он был готов подтвердить что угодно, лишь бы крепкий кулак, закаленный суровой армейской жизнью, больше не соприкасался с его позвоночником.

– Да, все нормально, – прохрипел Глушко. И все-таки схватился за стакан, начав жадными глотками громко хлебать воду.

Я укоризненно взглянула на Гошу. Он лишь виновато дернул плечом и вернулся за мою спину.

Я вновь сосредоточила свое внимание на вдовце. Он уже допил воду и теперь утирал мокрые губы тыльной стороной ладони.

– Как вы себя чувствуете? – аккуратно начала я.

– А что? – нервно дернулся вдовец, схватившись пальцами за край больничной простыни. Я демонстративно перевела взгляд с лица мужчина на его руки, выдававшие крайнюю степень нервного напряжения, испытываемого вдовцом. Под моим выразительным взглядом толстенькие и короткие пальцы, покрытые густыми черными волосками, тут же отпустили постельное белье и вцепились друг в друга. Я улыбнулась, а после вновь посмотрела ему в глаза. И увидела там страх. Страх на грани паники, нарастающей снежным комом.

– Нам сказали, что вам стало плохо, после того, как вы узнали о гибели жены, – спокойно пояснила я, а после сделала жест рукой, обводя разложенные на тумбочке продукты. – Но, судя по вашему аппетиту, с вами все хорошо.

– Когда мне плохо – я ем, – запинаясь заговорил вдовец, опуская голову. – Старая привычка, еще с детства.

– Тогда в ближайшее время вам придется много есть, – сделала я вывод. – Советую переехать поближе к магазину, а еще лучше – продовольственному складу.

– Почему? – резко вскинул голову Глушко.

– Ну как же, недавно погиб сын, – с готовностью напомнила я, – а теперь вот не стало жены. У вас осталась лишь младшая дочь, Мария. Кстати, как она?

– Все хорошо, – не уверенно произнес Глушко. – Слушайте, что вам надо?

– Поговорить, – пробасил за моей спиной Гоша.

– О чем? – чуть отодвинулся от нас вдовец.

– О вашей семье.

На этих словах мужчина вздрогнул всем телом, как от удара хлыстом и начал стремительно сереть.

– Я ничего не знаю, – заявил он шепотом в то время, как с его лица сходили все краски жизни.

– Думаю, кое-что вы все-таки знаете, – не согласилась я. – И поделитесь этой информацией с нами, а иначе…

Я оборвала себя на полуслове и печально склонила голову.

– Иначе? – эхом повторил за мной Глушко.

– А иначе, – вступил в наш разговор Гоша, – она выйдет, и ты останешься наедине со мной.

– Вы мне угрожаете? – мужчина явно был напуган, из-за чего не оставлял попыток увеличить между нами расстояние, которые привели к тому, что его рыхлое тельце практически вжалось в спинку кровати, распластав под собой несчастную подушку.

– Нет, предупреждаем, – отчетливо хрустнул пальцами Гоша. Не знаю, что он там демонстрировал за моей спиной, но вдовец вдруг проникся его словами. И если до этого момента он был напряжен, как натянутая струна, то после заявления моего спутника как-то разом обмяк, словно из него выдернули стержень.

И хотя этот стержень изначально был так себе, он все же служил какой-то внутренней опорой, поддерживал силы. Теперь же Глушко напоминал человека, которому жить оставалось полтора дня, и он об этом знал.

– Чего бы вы не боялись, мы сможем вас защитить, – в полголоса заговорила я, пытаясь добавить успокаивающие нотки, что было очень трудно. Невозможно успокоить человека, когда у тебя самого в груди клокочет вулкан. – И мы – единственные, кто сможет вам помочь. Но для этого нам сперва необходимо понять, от чего вас нужно уберечь. Помогите нам – и мы сделаем все, что потребуется для вашего спасения.

Глушко запустил пальцы в жиденькие остатки шевелюры и отчаянно простонал: