Демон в полдень

Один из вошедшей троицы шагнул вперед и склонился надо мной, всматриваясь в мое лицо. Наши глаза встретились, и я успела рассмотреть черную окантовку вокруг его радужки необычного насыщенно фиолетового цвета. Невероятно красивые и очень запоминающиеся глаза.

В следующее мгновение он вытащил из-за пояса нож. Я сжалась и попыталась отпрянуть, но веревки не позволили мне этого сделать, грубо впившись в ничем не прикрытую тонкую кожу запястий и щиколоток.

Но занесенный надо мной нож вопреки ожиданиям не воткнулся мне в грудь, а полоснул по веревкам, освобождая из плена. В первый момент я растерялась и замерла, а после изо всех сил рванулась вперед. Тело почти не слушалось меня, а потому, не успела я вскочить с кровати, как рухнула под ноги своему освободителю.

Удар об пол даже с высоты собственного роста не принес бы мне ничего хорошего, но встретиться с ним мне не дали.

Человек в черном отреагировал мгновенно и подхватил меня под руки за секунду до того, как мой копчик приземлился бы на грязную бетонную поверхность. И я повисла, словно мешок с мукой, безвольная и не способная к сопротивлению.

Держащий меня мужчина о чем-то быстро перемолвился со своими спутниками, а после из группы выступил еще один мужчина. Он в два четких и уверенных шага подошел к нам и, приобняв меня за поясницу, помог подняться. Однако удержать устойчивое вертикальное положение у меня никак не получалось. Колени подгибались, руки висели вдоль тела безвольными плетьми. Перед глазами скакали серые точки, а в ушах шумело.

Слух уловил еще несколько непонятных мне фраз. А после тот, что перерезал веревки, нагнулся и подхватил меня на руки. Сделал он это легко и непринужденно, так, словно взял котенка на руки. И двинулся к выходу. Люди, стоявшие у двери, молча пропустили его, а потом пристроились следом.

Наша процессия проследовала по коридору, пересекла несколько следующих друг за другом ярко освещенных, но пустынных помещений и спустилась по лестнице. Все это время, я, устроив голову на плече несущего меня человека, с интересом рассматривала людей, что шли позади. Лиц по-прежнему было не видно, а вот глаза… Глаза выдавали молодой возраст – не столько отсутствием морщинок, сколько тем, с каким выражением смотрели на мир. Потому что только молодым людям свойственно это любопытство, умение удивляться и задор. Прожившие много лет смотрят по-другому – спокойно, чуть устало и чуть свысока. Они уже разучились удивляться и радоваться ерунде.

Да, именно об этом я думала в одиннадцать лет, когда группа незнакомых мужчин уносила меня из детского дома ночью в неизвестном направлении – о том, почему взрослые не умеют удивляться.

На выходе из здания нам никто не встретился, никто не попытался нас остановить и помещать этим людям. А потому они спокойно прошли через входные двери, пересекли тротуар и начали рассаживаться по машинам. Машин было три. Две из них черные, с крупными фарами, бьющими в ночь потоками ослепительного белого света, позже я поняла, что это были джипы, и одна машина побольше, с мигающей синим цветом штуковиной на крыше. В неё меня и усадили. А вернее, уложили. Внутри она была очень просторной, а по середине стояло нечто, похожее на кровать, но только более узкое. Рядом высились какие-то непонятные конструкции с прозрачными тонкими трубками.

К тому моменту, как меня аккуратно уложили на эту лежанку, подвижность рук и ног начала восстанавливаться. Кожу кололо так, словно тысячи мелких горячих иголочек вонзались в кожу, что было достаточно больно, но я по крайней мере могла шевелиться. А потому не желая больше лежать, а уж тем более снова оказаться привязанной, я резко оттолкнула руку незнакомца, которой он поддерживал меня под голову и села.

Меня тут же уложили обратно – не менее аккуратно и не менее повелительно. Правая рука мужчина вернулась на мой затылок и сжала его пальцами, словно зажимая в тиски и собирая в кулак волосы. От этого лоб прорезало болью, а по глазам черканула белая полоса. Кожа больно натянулась, и я вновь почувствовала себя котенком, которого схватили за загривок в целях дрессировки, воспитания и отработки нужных рефлексов.

В тоже время вторая рука мужчины оказалась на моей грудной клетке, куда он с силой надавливал, удерживая в лежачем положении.

Наши взгляды вновь встретились. Его – изучающий, отслеживающий. Мой – перепуганный, на грани истерики. Он навис надо мной так, что я смогла рассмотреть его длинные ресницы. И в этот момент холодное и чуть отстраненное восприятие реальности покинуло меня.

До этого момента находилась в состоянии некой прострации, которая при этом сопровождалась ощущением нереальности происходящего. Словно я смотрела дурной сон, который никак не хотел заканчиваться. Но где-то на задворках сознания присутствовала уверенность, что стоит мне проснуться – как все лишнее и странное исчезнет, а все родное и нужное останется. Я снова стану самой собой, я буду знать кто я и где я.

Но стоило мне заглянуть в глаза этого человека, скрывающего свое лицо, как что-то щелкнуло в мозгу. И меня накрыла неудержимая паника. Я закричала на переделе лёгких, а потом стала вырываться изо всех сил. Я царапалась, кусалась, била его руками и ногами, даже, по-моему, умудрилась заехать ему головой по лицу, сквозь собственные вопли расслышав характерный треск.

Желание освободиться было так велико, что мой стражник не выдержал и отступил. Я спрыгнула с каталки и бросилась к двери, стремясь на волю. Но стоило мне приблизиться, как створки кузова распахнулись и передо мной предстал еще один безликий.

В секунду оценив ситуацию, он, недолго думая, размахнулся и ударил меня по лицу. Я помню, как отлетела назад, как ударилась головой обо что-то острое, как рот наполнился вкусом крови. И как уже знакомые руки прикоснулись к моему лицу. Пальцы погладили щеки и губы, а затем мое тело окутала упоительная невесомость, убаюкивающая и успокаивающая. Последнее, что мне запомнилось – пронзительные фиолетовые глаза, которые иногда будут приходить ко мне в кошмарах.

Глава 22

– Как ты думаешь, что я здесь делаю? – резко и настойчиво вклинился в поток моих мыслей голос Алтая. Я лениво потянулась, словно сонная кошка и начала оглядываться по сторонам в поисках официанта.

– Здесь, в этом кафе? Или здесь, на этой планете? И сразу оговорюсь, что в философских диспутах я не сильна, поэтому на тему сущности бытия и бренности этого мира со мной лучше не разговаривать. Из великих мыслителей я знаю только дедушку Фрейда, да и то только потому, что мужик был специалистом по извращениям.

– Давай оставим этого гуру психоаналитики и его, да и твои тоже, извращения в покое, – вздохнув, предложил Алтай. – Мы не просто так с тобой сегодня встретились.

– Ну, да, – не стала спорить я. – Сегодня Луна в Козероге.

– Не в курсе, где сегодня Луна, но знаю, над чем ты сейчас работаешь, – невозмутимо продолжил свою мысль Алтай. – И хочу помочь.

С меня мгновенно сдуло всю дремоту. И я так резко подалась вперед, что едва не перевернула шаткий столик, настойчиво балансирующий на неровном полу.

Алтай повторил мое движение, правда без лишней суеты и нервов, и склонился к моему лицу. Тихо, глядя мне в глаза, он спросил:

– Что ты знаешь про Мать Сатаны?

Я на мгновение растерялась.

– Это что-то из мифологии?

– Нет, это что-то из методички отдела по борьбе с международным терроризмом.

Я так же резко отпрянула назад.

– Откуда ты?… Как?… Что, черт побери, происходит в этом проклятом городе! – в конце концов, заорала я, не стесняясь окружающих. Окружающие вздрогнули и с опаской покосились на нас. Опять.

– Идем, – скомандовал Алтай и пружинисто вскочил на ноги. Так резво, словно половина его головы не была покрыта сединой. И, бросив на столешницу купюру в качестве оплаты за заказ, пошагал к выходу.

Мне ничего не оставалось, как бросится следом.

Я бежала за ним словно маленькая девчонка за папой, едва поспевая и стараясь не потерять в толпе. Выйдя на проспект, мы влились в плотный людской поток и начали лавировать. Вернее, лавировал Алтай, спокойно и уверенно двигаясь в сторону, как я уже догадалась, центральной площади. К самому оживленному месту в городе. А я, едва не хваталась за его рукав и активно работая локтями, распихивала людей. Когда твой рост с трудом превышает полтора метра, нужно быть наглой и напористой, чтобы не растоптали более крупные собратья.

– Куда мы идем? – прокричала я, пытаясь переорать один из нетленных хитов отечественной музыкальной индустрии в корявом исполнении уличных музыкантов. Непризнанных гениев с легким налетом бомжеватости было трое. Один из них самозабвенно дергал струны старенькой ненастроенной гитары, а двое других в это время активно подсовывали прохожим под нос головные уборы. Причем если первый держал в руках нечто, смахивающее на самодельную соломенную шляпу, то у второго вообще была кепка.

– По четвергам не подаю, – рыкнула я, едва только один из ребят попытался броситься мне наперерез. Мгновенно изменив траекторию движения, парень постарался оказаться как можно дальше от меня.

Алтай, наконец, вынырнул из толпы и свернул в тихий безлюдный переулок. В Восточной столице было полно таких мест, незаметных и словно позабытых, находящихся по соседству с популярными ресторанами, шумными барами и сверкающими торговыми центрами. Словно два мира, существующие параллельно друг другу, но никогда не пересекающиеся. Один серый, грязный и тоскливый, где вечная слякотная осень с небом цвета грязной ваты, бродячими собаками и стариками, доживающими свой нерадостный век в разваливающихся бараках. Это мир нищеты, чувства обреченности и заброшенности. Он пахнет кислой капустой, самогонными парами и дешевым табаком. А за забором иной мир. Шумный, веселый, яркий. Переливающийся разноцветными огнями дорогих магазинов и неоновых вывесок. Где музыка гремит басами, прерываемая лишь взрывами звонкого смеха. Пахнущий ванильными десертами, горячим кофе, фруктовым дымом и дорогими помадами. Эти два мира – как черное и белое. Как правда и иллюзия. Как скомканная старая ткань и скользкий атлас.

– Что мы здесь делаем? – возмутилась я, когда Алтай неожиданно замер, из-за чего я с разбегу ткнулась носом ему в спину чуть повыше поясницы.

– Мой информатор должен был оставить здесь сообщение, – пояснил Алтай.

Я потерла нос и осторожно выглянула из-за спины своего друга.

Переулок оказался тупиковым. С правой его стороны тянулась кирпичная стена, местами прилично разрушенная, за которой просматривался задний двор гостиницы. С левой расположилась парочка двухэтажных весьма обшарпанных зданий. Судя по расположению окон, это были бывшие общежития. Скорее всего студенческие, принадлежавшие находившемуся неподалеку медицинскому колледжу. А мы стояли как раз напротив зеленых мусорных баков, примостившихся в углу.

– Он оставил его в старом переулке за мусоркой? – неприкрыто удивилась я, оглядываясь по сторонам и поглядывая на окна. Не хотелось бы привлекать лишнего внимания. Это, как любил говаривать один мой знакомый, контрпродуктивно.

– Ага.

Я на цыпочках переступила особенно большую лужу, непонятно откуда взявшуюся, ведь дождей не было уже больше недели, и встала плечом к плечу рядом с Алтаем. Ну, как плечом к плечу…скорее, плечом к подмышке.

– Надеюсь, внутрь ты не полезешь, – ворчливо пробормотала я.

– Незачем, – ответил Алтай, – меня интересует стена.

– В ней? – изогнула я бровь.

– На ней, – поправил меня мой друг. – Информатор – уличный художник. Оставляет зашифрованные послания в виде граффити. Хороший малый. Никто не знает о происходящем в городе больше, чем этот парень.

– Никогда о нем не слышала, – я насторожилась.