Шеф

– Немедленно встань и иди в туалет одна, – негромко, но властно произнес шеф.

Инга моментально вскочила и удалилась ровной походкой. Шеф закурил. Сказал:

– Повезло тебе! Красивая баба.

– Чего еще ты от меня хочешь? – вспылил Олег. – Ведь я согласился!

– Ты согласился вылечить зуб.

– Какой еще зуб?

– Который болит. Когда ты идешь к врачу, чтоб вылечить зуб, который болит, врач этим не ограничивается. Он лечит тебе еще зубов пять, хотя ты не чувствуешь проблем с ними. Но врач их видит, эти проблемы. Пожалуйста, принесите счет!

Последняя фраза адресовалась официантке, которая обслуживала соседний стол. Помолчали.

– Нина сейчас работает вместо Кэсси? – спросил Олег.

– Да. Она теперь постоянно рядом со мной.

– Она знает, что ты по-прежнему любишь Кэсси?

– Вот уж не знаю. У меня нет привычки лезть людям в души. А ты, я вижу, этим страдаешь.

– Нет. Я ничем таким не страдаю. Я просто хочу понять, чего ради ты лечишь зубы покойнице?

– Вот опять ты задал вопрос, на который не прямого ответа. Скажу одно: от нее пока не смердит. Засмердит – позову могильщика.

Подошла Марина со счетом. Шеф расплатился с ней.

– В этикетки не превратятся? – съязвил Олег.

– Да будет тебе по вере твоей.

– Ой, какие классные этикетки! – завизжала Марина и, продолжая визжать, но уже без слов, побежала показывать этикетки прочим официанткам.

– Все, мне пора, – сказал шеф и встал.

– Тебя подвезти? – спросил Олег.

– Бензина не хватит. Я прогуляюсь.

Олег глазами проводил шефа до двери и перевел взгляд на улицу. Из «Националя» никто не вышел. Вернулась Инга. Выглядела она так себе, но была заметно трезвее, чем десять минут назад.

– Ты какого хрена сидишь за этим столом? – спросила она поднявшегося ей на встречу Олега.

– В окно решил поглядеть. А ты расплатилась?

– Да. Поехали отсюда к чертовой матери!

– Ты знаешь, я не спросил у шефа, где его мать.

– Чего? У какого шефа?

Олег не успел ответить. К ним подошел метрдотель. Извинившись за драку, он поинтересовался, все ли понравилось. Олег с Ингой поблагодарили его и вышли из ресторана. В машине Инга сказала:

– Слушай, Олег! Меня грызет чувство, что мы сюда приезжали только за тем, чтоб встреться с кем-то и этот кто-то тут был, но мы с ним не встретились! И я даже не представляю, кто бы это мог быть.

– Ты еще бутылочку засоси, так сразу представишь, – сказал Олег и завел машину. Он напряженно думал о чем-то. Инга достала зеркальце.

– Что ты видишь? – спросил Олег.

– Проблеванную кобылу. Кстати, Олег, ты можешь нарисовать меня голой, верхом на лошади?

– Да.

– А где возьмем лошадь?

– Лошадь мне не нужна. Я ее и так нарисую.

Бледно-зеленое лицо Инги порозовело. Видимо, ее замысел нравился ей все больше. Заметив это, Олег сказал:

– Заедем в Трехпрудный? Это недалеко отсюда.

– А что там делать?

– Там живет мой дружок. Я к нему зайду на десять минут, а ты посидишь в машине.

– Дружок?

– Дружок.

– Ну, давай заедем.

Выполнив разворот из правого ряда, Олег поехал к концу Тверской. Движение было плотным, но без заторов.

– А какой породы будет лошадка? Пони?

– Какая пони? Должна быть большая лошадь!

– Договорились. Будет большая лошадь.

– Я принесу альбом с породами лошадей.

– Хорошо. Неси.

Промелькнула Пушкинская. На полпути между нею и Триумфальной Олег опять совершил довольно рискованный разворот. Дворами проехав с Тверской в Трехпрудный, он остановил форд во дворе дореволюционной пятиэтажки желтого цвета. Она имела восемь подъездов с певучими покосившимися дверьми и стесанными ступеньками. Более современных домов в переулке не было. Его сонная тишина отзывалась в сердце сладкой тоской по давно ушедшим десятилетиям. Солнце в дымке светило здесь как-то ласковей, чем везде. Грай местных ворон казался особенно выразительным. С бородатым дворником, подметавшим двор, хотелось разговориться. Впрочем, все это ощутила Инга, а не Олег, до крайности возбужденный каким-то замыслом. Заглушив мотор, он выскочил из машины, вбежал в подъезд, поднялся по гулкой лестнице на второй этаж и остановился перед одной из дверей. Тут его решимость начала таять. Искать звонок в полумраке было рискованно – пахло краской. Здесь всегда пахло краской, более или менее сильно. Какой-то редкой, давно уже не производящейся краской.

Прошлое забывается порой так, что ни взгляд, ни голос прежде любимого человека, ни обстановка, ни смерть, ни книги не пробивают стену забвения. А вот запах – другое дело. От столкновения с запахом летишь в прошлое кувырком, цепляясь за что попало и вырывая это все с корнем. Потому Олег и стоял целую минуту, опустив руки. Затем он все-таки постучал. Ему открыл парнишка лет двадцати пяти – небольшого роста, худой, взъерошенный. На нем был спортивный костюм. При виде Олега глаза парнишки едва не вылезли из орбит.