Шеф

Мустанг оставили на стоянке. Войдя в свою залитую солнцем комнату, Олег сходу бросился на диван и крикнул:

– Как я устал! О, как я устал! Отдохну я когда-нибудь или нет?

– Я сейчас тебя разорву, – мяукнула Инга и, сняв пиджак с ботинками, бросилась на него, как дикая кошка. Если бы рядом был человек с неубитой психикой, он подумал бы, что идет борьба не на жизнь, а на смерть.

…Были удары. Был дикий визг. И было рычание. Ссадины и засосы кровоточили. Олег не чувствовал боли. Инга, наоборот, сходила с ума от каждой затрещины и взахлеб сосала у него кровь, терзая его имплантами и ногтями. Зверски содрав друг с друга одежду, любовники перешли от дикой грызни к не менее дикому примирению. Загорелое тело гражданки Лопухиной было неестественно гибким, сильным и жадным. Олег слегка даже растерялся, чего с ним раньше никогда не происходило. Но, к счастью, Инга была не дура и не дала ему запаниковать. Ее язычок имел такую длину, что Олег сначала не понял, чем это она так. А потом она его оседлала и начала ритмично подскакивать, возбуждая соседей сладкими стонами. А потом она, запрокинув голову, зашлась визгом, который перешел в рев, и пала ему на грудь, холодная, как покойница. Ее сердце билось ровно и сильно.

– Все хорошо? – прошептал Олег, коснувшись рукой ее спины с рельефными позвонками?

– Да, все неплохо, хотя могло бы быть лучше. Я пойду в ванную, полежу часок в ледяной воде. А ты приготовь пока карандаш.

– Так я ведь не знаю, какую лошадь-то рисовать.

– А ты рисовать ничего не будешь.

Олег смотрел, как она уходит. Ее штормило. Рисунки липли к обеим ее ногам. У Олега был целый час. Он быстро оделся, достав другую рубашку вместо разорванной. Вынув из рукавов пиджака пакетики, шесть из них швырнул под диван, к стене. С седьмым поперся на кухню. Ему хотелось курить, но он решил не тратить на это время.

Инга, придя из ванной, нашла его без сознания. Он лежал поперек дивана, опустив ноги на перепачканный кровью пол. Дышал глубоко и ровно. Его глаза были приоткрыты. На них виднелась белая пелена. В руке у него был шприц, а под рукой – жгут.

– Ублюдок, – громко сказала Инга, – просто ублюдок.

Глава 10

Нина

Она стояла посреди комнаты, примеряя браслет Олега.

– Ты что, с ума сошла? – вознегодовал последний, вскакивая с дивана. – Отдай браслет!

Засверкав глазами, Нина с размаху дала ему по щеке. Он опять упал на диван, но опять вскочил и бросился на покойницу. Та, отпрянув к столу, взяла портрет шефа и без разбега влетела в зеркало на распахнутой дверце шкафа, преодолев прыжком метра три. Олег, ни одной секунды не размышляя, прыгнул за нею.

Из зазеркалья он оглянулся на свою комнату. Все в ней было по-прежнему, исключая только одну деталь. За столом сидел, подперев рукой склоненную голову, человек. Он, казалось, спал. Олег не увидел его лица, так как смотрел сзади, но что-то очень знакомое показалось ему в осанке этого человека, невесть откуда возникшего. Рядом с ним, у стены, стояла лопата. Пока Олег разглядывал неизвестного, похитительница браслета успела выскользнуть из квартиры. Стук ее каблучков разносился по этажам. Олег жил на пятом – поэтому он, плюнув на неизвестного и его лопату, решил, по примеру Нины, воспользоваться не лифтом, а лестницей. Зазеркальный подъезд от реального абсолютно ничем не отличался. Тот же ремонт тот же второй год был в том же разгаре. По стенам бегали выдворенные из квартир тараканы и муравьи. Каждого из них Олег знал в лицо. А вот за наружной дверью все уже было совсем иным.

Из подъезда вышел Олег не на Профсоюзную, а под бледный свет фонарей, качаемых ветром над пустотой извилистых улиц. С трепетом оглянувшись, он увидал вместо двадцатиэтажного дома пятиэтажный – пустой, обшарпанный, темный. Прочие здания по обеим сторонам улицы отличались от него мало. Олег узнал город-призрак.

Нина успела скрыться среди домов. Олег побежал за ней, почти уже не надеясь ее настигнуть. Пробежав два квартала он, руководствуемый стремлением разузнать что-нибудь еще о городе мертвых, завернул в самый, как ему показалось, мрачный подъезд с распахнутой дверью. Едва он успел войти, дверь захлопнулась и подъезд наполнился светом. Но это был уже не подъезд, а игорный зал. Игра за столами шла оживленная. Но, завидев Олега, и игроки, и крупье разом устремили свое внимание на него. Ему моментально освободили стол. Крупье с рыбьими глазами ждал его, улыбаясь. Ждали его и фишки. Он подошел, достал из кармана шпаргалку шефа, сел и начал играть. Он знал, что одно из чисел, начертанных рукой шефа, точно даст проигрыш. Он, Олег, имел право сам устанавливать очередность ставок, но был обязан ставить на каждый номер все фишки, без исключения. Значит, выигрыш был возможен только в том случае, если провальный номер не будет сыгран раньше других. Окажись он хоть предпоследним, игра закончится крахом. На как узнать, какое из чисел – злое? Первые восемь ставок принесли выигрыш. Олег, воодушевившись, поставил на двадцать красное. Этот номер и оказался провальным.

Крупье сгреб фишки. Олег поднялся из-за стола и с ледяным бешенством огляделся. Со всех сторон его окружали стоящие во весь рост плащи, иначе не скажешь. Низы плащей достигали пола, лица их обладателей не просматривались сквозь тени поднятых капюшонов. Из рукавов выглядывали перчатки. Каждый правый рукав держал свечку огоньком вниз. Все без исключения огоньки, к ужасу Олега, у которого в школе по физике была двойка лишь потому, что он как-то раз футбольным мячом отправил следившую за игрой физичку в нокаут, тянулись к полу. На игровом столе обстановка также переменилась. С него свисал черный шелк с золотым шитьем. А вместо рулетки Олег увидел открытый гроб с начинкой мужского пола. На мертвеце был костюм и белый венец. Костлявые посиневшие пальцы трупа сжимали свечку. Пламени на ней не было. Приглядевшись к лицу покойника, Олег вздрогнул. Это был он, Олег. Это по нему служили здесь панихиду. Он поднял взгляд и увидел пение. Не услышал – увидел. Он его слышал все тридцать лет, а теперь увидел. Оно ползло, как полчища крыс. Ползло, чтоб сожрать не только его, но и сумасшедший хохот Ромкиной скрипки.

– И сотвори ему вечную па-а-амять, – ревела, выла, стонала, пищала церковь, до дна очей Богородицы проткнутая сиянием перевернутых свечек. Святые гнусно кривлялись на закопченных досках. Дьякон читал Псалтырь женским голосом, на каком-то несуществующем языке, скорее всего – просто наоборот, от конца к началу. Олег вдруг понял, что Нина прячется под одним из плащей. Он бросился к ним. Он начал срывать их с желтой, мерцающей пустоты и швырять на гулкие плиты пола. С плащами падали и перчатки. Свечи, падая, гасли. Взбешенный сотнями неудач, Олег не заметил, как один из плащей направился к лестнице позади алтаря. Около нее плащ упал – но не с пустоты, а с плеч Нины. Услышав стук ее каблуков по ступеням лестницы, Олег ринулся вслед за ней. Началась погоня. Нине мешали ее высокие каблуки. Они то и дело вязли в широких трещинах двухсотлетних ступеней. Олег раз пять был близок к тому, чтоб схватить ее за край юбки, но всякий раз оступался. На полсекунды раньше него достигнув площадки с колоколами, Нина приблизилась к ее краю и замерла. Ее грудь тяжело вздымалась. Глаза горели.

– Отдай браслет, – повторил Олег, всходя на площадку. Нина показала ему язык и одним прыжком слилась с звездной синью. Олег как следует разбежался, хорошо оттолкнулся, но смог допрыгнуть только до своего дивана.

Глава 11

Золотой Будда

Он встал, подошел к окну. За ним багровел закат. Браслета на руке не было и портрета шефа на столе не было. Инги не было и, как видно, уже давно, потому что запах ее духов успел улетучиться. Взяв пиджак, висевший на спинке стула, Олег обшарил его карманы. Листок из записной книжки и пистолет исчезли. Бросив пиджак на стол, Олег побежал в прихожую. Дверь была приоткрыта. В ней торчал ключ. У лифта курили. В квартиру сплошной колонной бодро входила армия тараканов.

Часть ее уничтожив, а часть – прогнав, Олег запер дверь на оба замка и вернулся в комнату. Солнце еще не село, но тьма сгущалась, так как над городом собирались тучи. Олег взглянул на часы и провел рукой по щеке. Рука его дрогнула. Он гонялся за Ниной сутки! Это казалось невероятным, но еще менее вероятным казалось то, что он укололся двадцать минут назад. За двадцать минут щетина не отрастает и запах женщины не выветривается. Хоть эти два довода показались Олегу вполне весомыми, он не поленился проверить ванну, ванна была сухая. А Инга мылась. Тут никаких сомнений быть не могло. Олег закурил и сел. Голова шла кругом. Тучи все собирались. Дождя все не было. Солнце все не садилось.

Олег взял с пола рисунок. Голая девушка с сигаретой во рту сидела на табуретке, расставив ноги. Олег не сразу ее узнал, хотя при ее звонках волновался так, что путал слова, а потом часами бегал по комнате, проклиная себя за то, что наговорил кучу лишнего, а о главном сказать забыл или не решился. С тех пор прошло восемь лет. Точнее – шесть с половиной, так как последние полтора он решил стереть, как лишний эскиз. Он принял это решение перед тем, как поднял рисунок. Не было их, и все. Нужно начинать с чистого листа. Сию же минуту.

Раньше Олег начинал с чистого листа так. Прибежав оттуда, где стало тошно или опасно, он пару дней лежал, не смыкая глаз, потом выходил и шлялся по городу до тех пор, пока не встречал красивую женщину с грустным взглядом. Если она его отшивала – искал другую. Это могло продолжаться сутки, но неизменно заканчивалось приходом домой с бутылкой вина и гостьей, досадливо повторявшей, что она согласилась идти с ним только за тем, чтоб он перестал нести всякий бред. Однако теперь женские глаза, полные тоски, уже не тянули Олега к звездам сильнее, чем сами звезды. Он знал о том, что Бог – есть любовь, а жалость – ее зародыш, но со вчерашнего дня его отношения с Богом были натянутыми. Еще он вспомнил об одном случае. Когда ему было лет десять или двенадцать, он подобрал бездомную собачонку и стал смотреть фильмы ужасов, чтоб начать бояться спать по ночам и этим внушить себе, что он взял животное не из жалости, а для дела. Он не хотел унизить собаку жалостью. Дети чувствуют тоньше взрослых, собаки чувствуют тоньше женщин, но тем не менее, шеф – дурак, если он реально не понимает, почему скромность вдруг уступает место развязности, беззащитность – припадочной агрессивности, а забитость – желанию унижать, и ничему больше. Ну и пускай висит на этом крючке, пока его не зажарят. А он, Олег, с крючка соскочил, не стал жалеть Ингу. Потому Инга скоро придет. У нее, наверное, тренировка. Или осмотр. Он еще раз взглянул на рисунок, пожелтевший от времени. Как же звали эту хабалку с маленькой грудью? Имя было короткое, с буквой «Л». Аля, Юля, Оля. Одно из этих.

Засвистел соловей. Отбросив рисунок, Олег поднялся, подошел к двери и наклонился к глазку. За дверью стояла Инга. Олег открыл. Но вошла не Инга. Вошли чеченцы. Их было четверо. Синхронистка прикрыла за ними дверь, но не плотно.

– Привет, Олег, – произнес Равшан.

– Добрый день.

Высокий чеченец, шедший вторым за Равшаном, врезал Олегу ногой под дых. Олег смог подставить под удар руку, и он пришелся по пальцам. Они смягчили его, потому Олег не упал, а только согнулся, ловя ртом воздух. Тот был неуловим, как яблоко на шнурке. Олег начал пятиться, прижимая руки к месту удара. Линолеум коридора, от которого он не отрывал глаз, сменился паркетом комнаты. Разогнуться ему не дали. Когда он стал это делать, рослый чеченец, следовавший за ним, ударил его ногой по лицу. Падая назад, Олег долбанулся затылком об батарею. Перед его глазами все раздвоилось. Рот наполнился кровью.

– Все, Хасан, хватит, – проговорил Равшан, взглянув на Олега из-за плеча своего высокого земляка, – пришибешь еще! Живой нужен.

Сказав так, Равшан подошел к дивану и сел. Два других чеченца расположились на стульях. Хасан остался перед Олегом. Тот уж сидел на полу, прижавшись спиной к стене и крепко сжав челюсти.

– Как дела? – спросил у него Равшан.

– Ничего дела, – промолвил Олег, с трудом разлепив разбитые губы. Потом закашлялся. Объем крови, выплеснувшейся ему на рубашку, Хасана, видимо, успокоил. Он осмотрелся, шагнул к столу и сел на него.

– Что надо? – спросил Олег. Говорить ему было больно. Равшан ответил:

– Хочу опять купить у тебя браслет.

– Сколько дашь?

– Немного. Твою паршивую жизнь.

– Я бы согласился, но у меня его нет, как видишь.

– А где он?

– Спроси у Инги.

– Я не брала браслет! Врет он все! – завизжала Инга, просунув рыжую голову внутрь квартиры, – дай ему раз-другой по печени, тогда сразу браслет найдется!

Олег, смеясь, возразил:

– Я не знаю, где он. Кроме нее здесь никого не было. Я без памяти лежал сутки. Очнулся десять минут назад, иначе б свалил. Идиот я, что ли – вас ждать? Листка с номерами нет, пистолета нет – дураку понятно, что вы припретесь.

– Это резонно, – по-чеченски заметил один из друзей Равшана.

– Заткнись, скотина! – взвизгнула Инга, топая каблуками на весь этаж. Равшан велел ей убраться. Она захлопнула дверь. Незваные гости поговорили между собой на своем родном языке, но так, что Олег, чуть-чуть его знавший, на этот раз ни одного слова не разобрал. Потом Равшан обратился к нему по-русски:

– Слышь, ты! Я играл по этой твоей бумажке и ничего у меня не вышло.

– Не удивительно, – произнес Олег, улыбнувшись кровоточащим ртом, – она предназначена для меня, а не для тебя.