Человек из пропавшей страны

– Фу, какая толстая, – сказала она и принялась читать письмо с выражением легкой иронии на лице.

" Привет Марат! Как у тебя дела?

Я ждала от тебя письмо и не дождалась, поэтому пишу тебе второе. Может ты его не получил, а может просто не хочешь отвечать мне, назойливой девочке. Как бы там ни было, если что, ты прости меня.

У меня все хорошо. Живу в общаге, соседка у меня хорошая, у нас продукты все общие и ей родители помогают. Мои родители тоже постоянно присылают продукты, даже лишнего. Так что мы не голодаем. Учиться для меня не сложно, главное вовремя сдавать зачеты.

Я постоянно думаю о тебе. Очень скучаю, не могу. Сама не знаю, почему. Наверное потому, что была неосторожна и влюбилась в тебя. Надумала у себя в голове всякое, а теперь из-за этого страдаю.

Я даже не знаю, как ты ко мне теперь относишься, а может быть тебе во мне что-то не понравилось. Прости за письмо, которое получилось такое скомканное. Ты очень хороший человек и я не хочу причинять тебе беспокойств. Но если ты ответишь, даже если у тебя нет ко мне никаких чувств, я буду тебе очень благодарна за твою честность. Потому что мне нужно это знать, чтобы жить как-то дальше. Напиши, пожалуйста, в любом случае.

Посылаю тебе мою фотографию. К нам приходил фотограф и мы с девочками фотографировались в институте. Ну ладно, заканчиваю письмо. Адрес для письма я узнала у твоей мамы. Пиши.

Света".

Ленка не стала рвать письмо. Запечатала обратно, подошла к шкафу и забросила на пыльную антресоль, чтобы позже решить, что с ним делать. В это время скрипнула половица и как будто специально открылась дверца шкафа. Внутри висела ее старая кроличья шубка. Ленка остановилась, глядя на несвежий воротник и неровный рукав. Подступила тихая грусть, разверзнувшись неумолимой засасывающей бездной, словно одиночество – это такой постоянный ее спутник, который только время от времени дает передышку, снова накатывает волной и несет в открытое море отчаяния. Ленка поспешно закрыла шкаф и пошла на кухню готовить себе ужин.

Глава 33. Гитара Эдуарда

В то самое время, когда Ленка прочла письмо, Светка Лавочкина притаилась в темной комнатке студенческого общежития, нарочно не включая свет, и смотрела на огни вечернего города. Два дня выходных. Соседка уехала домой. На столе остывал стакан блеклого студенческого чая и подсыхало маленькое пирожное. А на душе жгучая грусть. Почему он не пишет? Не отвечает? Неужели забыл? Ведь она так старалась. Старалась понравиться, отбросив девичью гордость, стала уязвимой и слабой. Потому что, когда признаешься в чувствах – даешь другому человеку власть над собой. Если он не ответит на последнее письмо, то значит…, а впрочем все и так ясно. Хотя… ничего не ясно. Она не знала, что делать и металась. Вот она уверенно решает забыть его, а спустя всего секунду считает жизнь без него непроходимой тоской. Нужно ли за него бороться или найти другого? Где приличные границы навязчивости? Хорошо ли быть гордой? Мальчики должны добиваться внимания девочек – так учила мама. Но у нее, кажется, другой случай. Или ей так только кажется? И главное – как он к ней относится? Она была готова дорого заплатить, чтобы просто узнать ответ. Да или нет? Но кто же знает ответ?

Так она сидела на кровати, обняв колени. Мерцающие огни города освещали печальное лицо. Неожиданно в дверь постучали и в темную комнату с шумом вошли разгоряченные подружки. Щелкнул выключатель, яркий свет заполнил все вокруг.

– Светик, ты чего в темноте грустишь? Пошли танцевать, там полно наших! Пошли, собирайся!

Из коридора доносились звуки музыки. В студенческом общежитии организовали дискотеку. Интернета тогда еще не было и молодежь от скуки не знала, чем заняться. Светка не стала краситься, оделась точно так же, как на фотографии, отправленной с письмом Сафарову, и пошла на звуки музыки. Скоро она влилась в толпу, и тоска притупилась. И даже кое-что произошло. Его звали Эдуардом.

На медленный танец ее пригласил парень с пятого курса. Как оказалось, жил он этажом выше. В тот вечер все медленные танцы были его. Он не давал ей прохода и постоянно крутился возле. Высокий, худощавый, с большими ладонями и костлявыми плечами. Светке он сразу не понравился. Его слащавая улыбка с постоянно влажными губами… фу! Но она не могла сказать ему твердое “нет”. Вообще-то могла, но ведь мама учила, что мальчики должны добиваться девочек… Тогда вроде все правильно. Закончился вечер тем, что он зажал ее в углу темного коридора, лапая длинными руками и целуя мокрыми губами. Светка вертелась и наконец, что было сил оттолкнула его.

– Отстань! Хватит! Прекрати! – вскрикнула она.

– Ты чего ломаешься? Смотри, какая недотрога! – парень вытер рот рукавом. – Все равно я тебя добьюсь!

– Дурак! – Светка прошмыгнула мимо него, забежала в свою комнату и, тяжело дыша, щелкнула хлипким шпингалетом.

А спустя месяц Эдуард уже не казался плохим. Скорее забавным. У Эдуарда была гитара. Концертная, фирменная. Как красиво звучит живая гитара! Ни один современный синтетический трек на трогает душу так, как живой звук! В общежитии студенты собирались в какой-нибудь комнатке, Эдуард брал гитару и играл что-нибудь из репертуара Сектора Газа, Нэнси или Цоя, а все молча слушали красивый от природы голос. Глубокий, чувственный, бархатистый.

Эдуард пел, глядя на Светку серо-голубыми глазами, и в такие минуты она размягчалась, словно мороженое в комнате. Мало какая девушка устоит от такого внимания. Подружки открыто завидовали, но она решила подождать до Нового Года, втайне все-таки надеясь на письмо от Сафарова. Напиши же! Неужели это так трудно? Хотя бы соври мне в письме! Дай мне надежду! Дай пожить этой надеждой! Я прибегу к тебе! Я дождусь тебя, сколько бы ни пришлось ждать! Пожалуйста, спаси меня! Не отдавай меня ему! Не отдавай…, ведь я долго так не выдержу…

Глава 34. Прива, колхоз!

Сафаров же после расставания с Ленкой снял меблированную квартиру, купил подержанную машину, купил водительское удостоверение, и вечерами пропадал в другом спортзале неподалеку. Времена такие, что вся надежда только на свои силы. Банды и группировки были всюду. От серьезных дельцов, до обычных отморозков. Выйти ночью на улицу означало нарваться на неприятности. Пропадали люди. Бизнесмены, торгаши и простые бездомные. Лихие были времена.

Однажды вечером он все же зашел в старый спортзал Фрола. Попрощаться. Его там не ждали.

– Опасный Студент вернулся, – встретил его Глухарев. – Что же ты старых друзей бросил?

Все остановили тренировку и смотрели на него, как на чужака. К нему подошел Краб и единственный поздоровался за руку.

– Отстаньте от него, – сказал Краб, – у него другой бизнес.

– От нас так просто не уходят, – процедил сквозь зубы Глухарев.

– А как уходят? – спросил Сафаров, глядя ему в глаза. Словно они снова оказались в школе, друг напротив друга, со сжатыми кулаками готовые драться.

Глухарев замялся, но ответил:

– Смотри, если про кого-то из нас вякать начнешь – до утра не доживешь.

– И все?

Стало казаться, что он сейчас ударит Глухарева.

– А че ты такой борзый стал? – скривив рот сказал Глухарев.

– Хорош, – между ними встал Краб. – Студент, иди своей дорогой, сюда не приходи, народ тут нервный.

– Мне плевать. Глухарь, что ты имеешь против меня? Давай, решим это раз и навсегда! Мне никто, ни Фрол, ни Палладий претензий не предъявил, один ты, как самый умный. Строишь из себя блатного.

– А вот за эти слова я тебя могу и порешить, – усмехнулся Глухарев.

– Хорош братва! – скомандовал Краб. – Студент, я же сказал, уходи!

– Ладно, Глухарь, смысла во вражде не вижу. Хватит, – примирительно сказал Сафаров и постарался успокоиться.

– Умрешь рано, Студент, это я тебе говорю, – Глухарь покачал головой.

– Рано, так рано, – ответил Марат и позвал с собой паренька лет 16, который отирался неподалеку.

Через минуту они вдвоем занесли в спортзал полные сумки с алкоголем и всевозможной закуской.

– Парни, от души, – сказал Сафаров, оглядывая суровые лица, – вы все классные ребята. Спасибо за все. Глухарь, там твой любимый коньяк, зацени.

– О-о, Студент, это ты хорошо придумал! – отозвался незнакомый Сафарову крепкий паренек. В зале теперь было много незнакомых.

Поставили стол, разложили гостинцы, выпили за мир, дружбу и все такое. Затем Студент попрощался и вышел на улицу.

Он плохо себе представлял, что будет дальше, и будет ли вообще что-то дальше. Но после Москвы, перестрелки и смертей, он решил, что такая романтика не для него. Он не боялся драк и смерти, но не хотел потратить жизнь только на это. Раз уж она у него пока что есть, эта жизнь. Теперь у него другой бизнес, другие горизонты, которых в рэкете просто нет. И все же, хотя теперь он занимался совсем другими делами, не было ощущения, что жизнь поменялась кардинально. Всеобщий хаос и неустроенность оставались. Страна оставалась. Суровые лица людей оставались. Человек человеку – волк! Держите сумочки крепче, а деньги спрячьте подальше! Никому не верьте! Никому!

На улице совсем стемнело, зажглись фонари, люди торопливо шагали в свои теплые уютные дома. Сафаров поехал на вокзал. По поручению Романа Эрастовича нужно было забрать из камеры хранения черную папку и завезти по адресу. Марат поднялся по обледенелым ступеням и оказался в переполненном помещении вокзала, освещенном тусклым желтым светом.

К нему тут же подступили цыганки, наперебой предлагая погадать на судьбу, на любовь и прочую чушь. Он прошел сквозь них, отталкивая хватающие его за одежду руки. Высказав проклятия на своем языке, цыганки переключились на молодую девушку, окружив ее своим цветастым сонмом. Может она студентка, приехавшая от матери, с продуктами в сумке и деньгами в потайном кармане. Цыганки не шарят по карманам, они делают так, что девушка сама вытаскивает и отдаем им все свои деньги, а затем, когда придет в себя, будет рыдать, совершенно не понимая, как так получилось.

Сафаров мысленно посочувствовал студентке, но не стал заступаться. Настроения не было. Он спустился к камерам хранения, забрал увесистую папку с бумагами и направился в соседний зал, чтобы выйти с другой стороны здания, ближе к машине. В этом втором зале орудовали двое худеньких пареньков с длинными пинцетами. Они ловко вытаскивали кошельки из карманов. Работали открыто и нагло. Щипачи. Их заметили, но все боялись. Лишь прижимали к себе сумки и будили задремавших.

Сафаров проследовал мимо щипачей и вышел на улицу. Дойдя до стоянки, он вдруг услышал чей-то знакомый голос:

– Колхоз, прива!