Питомцы апокалипсиса

– Тише, тише, – шептала бразильянка в белокурый загривок Динь-Динь. – Будь мужественным.

Динь-Динь сжал зубы и опустил лицо ей на плечо.

– Почему это его вина, архонт? – спросила Мана, разжимая хватку.

– Мы привлекаем людей, чтобы ананси могли пережить пубертатный период. На Земле это называют пет-терапией – когда менее разумные существа благотворно влияют на организмы более развитых, – шафрановые глаза архонта уставились на меня. – Но среди людей иногда попадаются эмпаты. Тогда все усложняется. При терапевтическом контакте с партнером по гешвистеру, эмпаты осознанно и неосознанно создают нестандартные колебания мозговых волн. От такого лечения положительный результат в десятки раз был бы лучше. Если бы не побочный эффект: организм ананси привыкает к мозговым импульсам эмпата-партнера по гешвистеру. Даже после завершения половой зрелости в семнадцать лет психика ананси сразу распадается, как только ее прекращает подпитывать партнер.

Уголки губ архонта поднялись вверх. Эту гримасу сложно было назвать улыбкой.

– Данное состояние люди называют любовью? Когда одно существо психически зависит от другого настолько сильно, что умирает без него. По медицинским справочникам ананси, это просто психическая форма паразитизма. Подобную матрицу поведения мы заложили в формуле «сыворотки», которую дают людям в Центре. Ее эффект вы тоже называете любовью?

Я вздрогнул. Пальцы Юли на моей руке ослабли, веки полузакрылись.

Ясно. Дело во власти. Над чужой жизнью, над чужим наслаждением, над чужими мыслями. Получишь такую власть над кем-то – и получишь его любовь, всего его целиком получишь. «Сыворотка» и ее последствия дали Юле власть надо мной. Сила эмпата и ежедневные сеансы «пет-терапии» дали мне власть над Юлей.

Мы с Юлей взаимозависимые паразиты? Нам нужно питаться друг другом? Для нас нет другой жизни?

– В корне неверно, – вдруг сказал я. – Когда любишь, ты не просто жрешь нервы любимого, чтобы прожить подольше, как блоха. Если нужно, ты сам готов умереть, лишь бы любимые люди жили, – я стиснул пальцы Юли. – Добавьте это в свои медицинские справочники, архонт.

Юля обернулась и коснулась плечом моего плеча. Гертен сощурился.

– Как бы то ни было, если Рауль умрет, следом от истощения умрет и Зерель. Если умрет Станислав, следом умрет и Юлирель, – синие руки архонта обвели зал. – Поэтому мы построили Западный филиал – найти лекарство от побочных эффектов эмпатии.

– Вы ставили на нас опыты, как на кроликах! – выкрикнул Динь-Динь.

– Людей больше шести миллиардов. Разве несколько сотен эмпатов – хоть сколько-то значительная потеря? – Гертен закатил глаза. – Позволь продемонстрировать примеры настоящих жертв, Рауль Авен. Ананси сократили численность собственной расы с тридцати миллионов до четырёхсот тысяч особей. Мы перестроили наш мир, и тем самым уничтожили десятки видов ареопов. Это сотни миллионов жизней. Тысячи видов животных и растений исчезли, когда мы зажгли Свет. Наше общество изменилось и подчинилось целиком одной цели – спасти Вселенную. Все нерациональные отношения, как дружественные связи, семейные ценности, традиции и обычаи, мы отрезали и выбросили. С младенчества мы расходуем все силы на то, чтобы опровергнуть истину, которую открыли сотни лет назад, – Вселенная сжимается.

Овако зевнул.

«Волшебник, чего этот старик все еще бормочет? Можно наконец его прихлопнуть?»

– Обожди, – велел я и повернулся к Гертену.

– Переживаете о Вхеленной, значит? Круто, очень круто. Только не понимаю, как галактические бредни могут затмить заботу о дочери. Как можно оправдывать хловом «Вхеленная» миллионы убийхтв? Уничтожить родной мир, родной дом? Мне понятно одно, архонт. Плевать мне на Вхеленную, ехли я больше не увижу хехтру.

– Станислав, – сказал Гертен, – но у тебя ведь нет сестры.

Я застыл. Все уставились на меня, только не понимающий ни слова Овако плюхнулся в кресло и подпер ладонью подбородок.

– Что… что вы такое говорите? Она не умерла, нет, нет, нет.

– Не умерла, – кивнул архонт. – Ее никогда и не было. Ты сирота, Станислав. Беспризорный, без сестер и братьев. Родителей ты никогда не видел и не знаешь, кто они.

– Зачем врать? Моя мама… умерла в больнице, я видел ее до того, как вы забрали…

– Тебя забрали из приюта, где ты жил почти с рождения.

– Врете! Я же помню…

Архонт молчал. Я рухнул на колени и схватился за голову.

– Стас! – крикнула Мана. Овако привстал с кресла.

В голове мелькали картинки. Тенистый парк, вафельные стаканчики с клубничным мороженым. Лена со мной смеется на «американских горках». И меня почему-то не тошнит.

Почему? Меня же всегда тошнит на аттракционах…

Я вдруг засмеялся как псих.

– Вхе дети без ума от аттракционов с мороженым, да, архонт?

Настоящие кролики любят капусту, а Багз Банни обожает морковку.

– Вы подменили мою память, подделали мое детство, – я не мог остановить смех. –Подделали Лену. И маму тоже. Всего меня подделали.

Все мое прошлое – не мое. А Стаса Банни.

– Архонт, а где же хот-доги? Дети их тоже любят.

Юля взяла меня за плечи. «Стас?»

Я смеялся в ее чистые золотые глаза. «Он все подделал, понимаешь? Лены никогда не было. Я чуть не бросил тебя, чуть не убил ради ничего. Ради пустоты».

– Но я ведь ее ощущал! – закричал я. – Как она мерзла, как ее били, как хвязывали…

– Твои воспоминания не вымышленные, – сказал Гертен. – Они принадлежат другому человеку. Он вернулся на Землю три года назад.

Я поднялся и почти вплотную подошел к Гертену так, что он поднял голову.

– Тогда хехтра… та девочка Лена…

– Существует на самом деле, – сказал архонт, – но даже не знает тебя. Все это время ты проникал в сознание чужого человека.

Мана и Динь-Динь обступили нас с двух сторон.

– Наши родные тоже?.. – сказал Динь-Динь.

– Нам не родные? – Мана погладила доспехи на руках в тех местах, где раньше старую кожу рассекали белесые шрамы.

– Нет, – ответил Гертен. – Воспоминания подменили только Станиславу.

– Зачем? – прохрипел я.

Гертен обошел меня и сел в кресло. Костлявые синие руки легли на подлокотники.

– Потому что ты самый сильный эмпат, Станислав. И ты нам нужен.

– Рассказывайте уже все, – буркнул Динь-Динь.