Питомцы апокалипсиса

Я прислушался к звездам внутри себя. Тихо. Пусто. Одиноко. Как в глубоководной бездне.

Стоило вообще надеяться? В мире, где каждый день гибнут тысячи, нельзя спасти главного агнца на заклание.

Все вокруг не сказка. Не Дисней. Не страшилка Нила Геймана со счастливым концом. Мы на страницах жизни.

Здесь Потерянные Мальчики не возвращаются домой. Вместо этого их запирают в лабораториях. Впереди их ждут только годы бесчеловечных опытов.

В настоящем мире Шахерезада не перевоспитывает кровожадного султана. Наоборот, заражается его свирепостью и осваивает ремесло убийцы. Морали в помине нет, зато нуарно.

Зачем в реальной жизни Золушке злая мачеха? Ее отец устроит козни намного эпичнее. Сбросит дочь за изнанку мира и делу конец.

– Мне нужен Овако, – сказал я. – И, наверное, одеться.

Из хранилища инкубатория унголы принесли мои красные доспехи. Подарок Юли до ее предательства. До ее смерти.

Так же, как Динь-Динь, я одел всю броню, кроме шлема и рукавиц.

Ярл ждал нас в главном корпусе в кабинете Гертена. Битва с Гарнизоном забрала у великана правый глаз и левую руку.

– Слава Хрору, что не наоборот, – хохотнул ярл. – Без правой мне только дрова колоть.

Он уселся в кресло архонта и закинул грязные сапоги на сверкающий белоснежный стол.

– Адастра наша, Волшебник. Что теперь? Полетим в небо?

В небо зачем? Спасать Юлю? Три недели я пролежал в криогенном сне. Уже поздно кого-то спасать.

Нет у меня родной сестры. Нет у меня своих воспоминаний о детстве.

Больше нет у меня возлюбленной.

У меня ничего не осталось.

Даже мои любимые комиксы я никогда не читал.

Я раздвинул рукой жалюзи на окне.

– Приведите на парковку гешвистер Герсен и Рудо.

К бледному куполу тянулись клубы сожженной Адастры. Звездного города без звезд.

– И захватите телескоп Рудо.

Бурый тридцатиместный аэроомнис вздымался над пустой парковкой, как Скала гордости из «Короля-Льва» над саванной. Внутри Орпо и его двадцать шесть унголов с грохотом рассаживались, ломая подлокотники кресел и полки. Снаружи двое воинов втаскивали в багажный отсек сумки со взрывчаткой.

У дверей звездолета я и Динь-Динь то и дело поднимали глаза к кудрявящейся тьме на западе.

– Ты чувствуешь? – спросил француз, теребя расшатанные пальцы. – Как им больно?

– Поздно для этого, – я погладил ладонью лезвие топора, который взял у унголов, – В Адастре все мертвы.

– И правда, – Динь-Динь с хрустом два раза дернул палец, ни единый мускул не дрогнул на узком лице. – Когда заканчивается жизнь, заканчивается и боль.

От столовой Рудо и Герсен шли под конвоем, держась за руки, словно маленькие принц и принцесса со свитой рыцарей. Позади темнокожей девочки несли телескоп здоровее базуки. Складки лилового платьица Рудо трепыхались на ветру, как стебли цветущего вереска.

– Стас! Динь-Динь! И вас тоже куда-то тащат? – закричала девочка.

– Мы все летим на экскурсию на орбиту, – сказал я. – Скоро вы с Герсеном посмотрите на звезды.

Рудо застыла. Потом опустила взгляд на наши с Динь-Динь доспехи.

– Рудо, они с унголами, – сказал Герсен. Рудо тут же закрыла его плечом от меня. Пальцы девочки крепче стиснули руку ананси, смуглые костяшки побелели. Ну прямо как Мана с Дарсисом.

– Герсен поведет аэроомнис на орбитальную станцию, – сказал я. – Когда подлетим к ней, по рации он доложит, что сбежал вместе с частью гешвистеров из захваченного Центра. И что в салоне никого нет, кроме вас. Затем попросит убежища.

– Ничего не будет, – сказала Рудо. – Ты плохой.

– Откажется, – продолжал я. – И Рудо испытает боль.

Я забрал остаток ощущений Динь-Динь от вывихнутого пальца и ошпарил им ближайшего унгола. Взвыв, воин рухнул на асфальт и заколотил себя кулаками по нагруднику. Остальные трое конвоиров схватились за топоры. Взмахом ладони я ошпарил больпулями их всех.

Рудо вскрикнула. Вокруг нее высокие воины валились и теряли сознание. Грохотали доспехи по асфальту. Один упавший конвоир крича сжал телескоп в руках. Из раздавленной трубы посыпались винты и разбитые линзы.

Побледнев, Рудо и Герсен прижались друг к другу. Губы и колени девочки дрожали. В окнах аэроомниса застыли вытянутые лица унголов Орпо.

– Вот такую, – сказал я. – Прошу на борт.

Когда аэроомнис воспарил к черному смогу, конвоиров уже унесли на носилках. Только разломанный телескоп по-прежнему валялся на парковке.

Космическая бездна высоко над голубой планетой выглядела как обугленная скорлупа моей жизни, черная и пустая.

Я уселся сразу за креслами пилотов. Сразу за Герсеном и Рудо. Позади гоготал и орал диверсионный отряд Орпо.

– Ты как архонты, – сказал Динь-Динь справа. – Использовал чувства ананси к любимому человеку, чтобы добиться своего.

– Способ, и правда, действенный.

– И говорить стал по-канцелярски, как они.

– Гертен многому меня научил. Прямо как отец, которого у меня никогда не было ни в одной из жизней.

– Звучит жутко.

– То, что Гертен мне отец? А мне нравится. Знаешь почему?

– Ну и?

– Дети обычно переживают своих отцов.