Порочные цветы

– Ты же только что не жаловалась, а томно стонала! Господи! – он в исступлении провел рукой по лицу. – Слушай, давай уже закончим это. Ладно? Так сюда точно родители прибегут на наши голоса.

Я зажала рот рукой, чтобы подавить рыдания, вдруг в полной мере осознав, что все на самом деле именно так ужасно, как я себе и представляла, когда думала о своей извращенной влюбленности трезво – он меня презирает. Он стоял в стороне, убрав руки в карманы, надменный и раздраженный, словно только что взял то, что ему было положено, а теперь и видеть меня не хотел. Я была в полном отчаянии и уже бросилась подбирать свои вещи с пола, чтобы немедленно одеться, рвануть к двери и убежать из этой ненавистной комнаты, когда он вдруг грубо поймал меня за руку и притянул к себе.

– А ну отпусти! Придурок! – задыхаясь от слез и беспомощности злобно прошипела я, выкручивая руки и пытаясь с ним сражаться. Но это, конечно, было бесполезно. Он ловко развернул меня к себе спиной, крепко держа обе мои руки за запястья. Я просто ничего не могла теперь с ним сделать, как бы ни старалась.

– Да успокойся ты! Дурочка! – приказным тоном прошипел он и потянул меня куда-то. Вдруг я поняла, что мы остановились перед зеркалом. Он стоял сзади, крепко захватив меня в объятья и сжимая мои руки. Его лицо было словно каменная маска, а глаза сверкали, как у дьявола. Я вся была растрепанная, раскрасневшаяся и растерянная, к тому же по-прежнему голая. Себе в глаза мне даже стыдно было посмотреть. Я невольно вспомнила тот день, когда мы стояли перед зеркалом точно также много лет назад. Только тогда он смотрел на меня как на ангела. А что теперь?

– Что тебе еще от меня нужно? – плача и не поднимая глаз, в отчаянии пролепетала я.

Он долго не отвечал, и я заметила наконец, что он рассматривает меня в зеркале с головы до ног. Его взгляд постепенно смягчился и железная хватка рук тоже. Наконец он склонил голову к моему плечу и поцеловал. Я услышала, как он взволнованно сглотнул и тяжело выдохнул.

– Марин… Я просто голову потерял… Прости, маленькая, я последняя сволочь… Я не имел права… и должен был тебя остановить… но не смог… Ты даже не представляешь, как мне стыдно… Это я во всем виноват…

– Думаешь, мне от этого легче?! – едва дыша от слабости, выдавила из себя я и снова попыталась высвободиться, но только он не отпустил. Мы оба взглянули в зеркало, тяжело дыша и, кажется, вновь переполняясь жаром. Наши взгляды встретились. Он был такой же, как всегда, – сильный, властный, красивый и опасный, как дикий зверь. А я… Что я могла в такой ситуации, если я столько лет сходила по нему с ума? Он резко развернул меня к себе и опять начал страстно и как-то остервенело целовать в и без того уже истерзанные губы, словно никак не мог мной насытиться.

– Хватит, Дим… Пожалуйста… Я больше не могу…

– Послушай, – мрачно выговорил он, наконец остановившись и прижимая мою голову к своей груди. Его рука прошлась по волнам растрепавшихся волос и по спине, губы коснулись макушки. – С тех пор как я узнал обо всем, я тоже уже не мог об этом не думать. Это как болезнь… Засела где-то внутри – и никак не отпускает… А ты такая красивая… тебя невозможно не хотеть… и от того, что нельзя, только еще больше хочется… Понимаешь? – его губы снова обдали россыпью мурашек щеку, ухо, шею, заставляя дрожать. Его руки опутывали, лаская и согревая все тело и играя с волосами, а его ласковый шепот обжигал, проникая в мысли, будто корни коварного растения, лишающего свою жертву воли. – Мы с тобой натворили дел… Пока что я сам не знаю, что со всем этим делать… Но, Марин… Мы не должны себя выдать… Если хоть кто-то узнает, нам всем будет плохо… всей нашей семье… Ты даже не представляешь, насколько люди могут быть жестоки… Пожалуйста, услышь меня… Эй… – он зажал мое лицо между ладоней и приподнял вверх.

– Я слышу, – измученно выговорила я, больше не в состоянии спорить, чувствуя, что в груди и в горле нарастает боль и жмурясь от слез. – Но я не хочу, чтобы ты уезжал! – Мои губы задрожали. – Особенно теперь…

Он стер слезы с моих щек большими пальцами и снова притянул к себе.

– Мне нужно, Марин. Ну ты же не маленькая. Должна понимать. Я еду туда из-за работы. Это было запланировано заранее. Я не могу подвести людей. К тому же… нам обоим нужно все обдумать. И лучше будет побыть на расстоянии.

– Звучит паршиво… – честно пролепетала я сквозь слезы.

– Ничего. Мы справимся. Поверь, мне тоже будет нелегко…

Я обреченно кивнула. Он отстранился, потом тронул мои волосы, будто на прощание, поднял снова упавшую на пол пижаму и подал мне. Я вырвала ее из его рук, все еще чувствуя обиду.

– Слушай, я люблю тебя… – я понимала по его голосу, что он очень серьезен, хотя до сих пор зол, но смотреть на него у меня уже не было сил.

– Я тоже тебя люблю… – слабо выдавила из себя я.

– Ты… не будешь больше плакать?

– Я постараюсь, – угрюмо пробормотала я.

– Тогда пойди умойся у меня в ванной, прими душ, а я уберу тут и пойду пройдусь. Мне правда нужно побыть одному… – он провел ладонью по своим жестким черным вихрам, весь такой суровый, но и растерянный одновременно. Наверное, я слишком многого хотела от него… чтобы он принял все как должное… чтобы впустил меня в свою жизнь совсем не как сестру… Но теперь уже все равно ничего невозможно было исправить, и я скрылась в ванной, чувствуя облегчение и боль одновременно.

Наскоро приняв душ, я задержалась перед зеркалом и долго рассматривала свое отражение, размышляя, не догадается ли мама завтра обо всем по одному моему виду. Я была заплаканной и измученной, но, надеюсь, к утру следы от слез пройдут… А если и нет, она, скорее всего, решит, что это из-за отъезда Мити. В общем, это так и было в действительности. Я снова жалобно всхлипнула и снова умылась, а потом взяла себя в руки и вышла. Мити уже не было. Постель была в идеальном порядке, на ней лежал мой дневник. Он почему-то вызвал горькую усмешку. Я постояла несколько секунд в раздумье и вышла. Все равно я теперь не смогу перечитывать эти строки. Жалкие фантазии уже не смогут заменить реальные воспоминания.

На следующий день на занятиях я кое-как перекантовалась до обеда, а вот вечер был, наверное, худшим в моей жизни. Конечно, родители ни о чем не догадались, но я вся была на нервах, и мне кусок не шел в горло во время ужина накануне отъезда брата. По Мите, напротив, ничего невозможно было угадать. Он был таким же, как всегда – непринужденным, веселым, немного ироничным и сногсшибательно безупречным. Перед самым его отъездом расплакалась и мама, видя, что у меня глаза на мокром месте.

– Боже мой, ну вы прямо как на войну меня провожаете… Честное слово… Я и так уже давно дома не живу… – виновник всеобщего уныния покачал головой, изображая небрежную ухмылочку. Подтрунивать над всеми – это было в его духе. Впрочем, папа тоже был весьма скептически настроен по отношению к сырости, которую мы с мамой на пару развели.

– Ты ночуешь почти каждую неделю, – всхлипнула я…

– Тебе-то что с этого? – усмехнулся он, пройдясь по мне беглым взглядом и в ту же секунду вызывая нездоровый румянец. – По ночам ты дрыхнешь, как сурок, и по утрам тебя не добудишься.

Я прочувствовала вдруг всю несправедливость, жестокость и неоднозначность этой фразы. Сколько ночей у нас могло бы теперь быть и могло быть раньше, если бы… если бы все разрешилось быстрее и если бы он не уезжал сейчас… И как он мог быть таким бесчувственным! Таким убедительно притворным! А вдруг… Вдруг он всегда и со всеми был таким же коварно обольстительным обманщиком! Ведь все его девушки в итоге оставались ни с чем и заливались горькими слезами! Эта мысль поразила меня. Я встала из-за стола и пробормотала, что хочу побыть одна. Митя проводил меня долгим взглядом, я чувствовала это. А мама тихо спросила: «Ты что, так и не подарил ей?».

– Ах ты, черт! Опять забыл! – услышала я у себя за спиной.

Он быстро меня нагнал, налетел на меня в коридоре, обхватил за талию и мимоходом отстранил в сторону со своего пути. Разволновавшись еще больше, я поднялась к себе, а через пару минут он зашел в мою комнату с большой бархатной красной коробочкой в руках. Я смутилась, не зная, как я теперь вообще должна на него реагировать, как на брата или как на любовника, а он улыбался мне мягкой обворожительной улыбкой, как ни в чем не бывало, и протягивал подарок непринужденно и настойчиво. Каков актер! Я, кажется, побледнела и невольно на миг задержала дыхание, а потом заставила себя взять коробочку в руки. Откинув крышку, я ахнула. Там было роскошное ожерелье: тоненький ряд мелкого черного жемчуга и ряд крупных белых жемчужин, перемежающихся вкраплениями из мелких бриллиантов, ограненных золотом. Сзади – черные шелковые ленты, к концам которых крепились изящные жемчужные подвески. Я беззвучно ахнула и закусила губу.

– Спасибо… – наконец обретя дар речи, пролепетала я. – Только зачем?

– Повернись, – скомандовал он, вынимая украшение из коробочки. Я подняла волосы, и он завязал сзади ленточки небольшим бантом. Ожерелье крепко обхватило шею, леденя крупными жемчужными бусинами кожу. Я сглотнула, поворачиваясь к брату, и невольно подняла на него взгляд. Его лицо изменилось. Та обычная маска беспечного повесы ушла. В глазах вновь появился хищный голод и хмельная дерзость, от которых то ли бросало в жар, то ли прошибало ознобом. Он мягко провел руками по моим волосам, собирая их в хвост, и вдруг потянул за них, заставляя откинуть назад голову. Я только и успела, что издать едва слышный стон. На мне была тонкая нежная блузочка с длинным рукавом и джинсы. Митя одной рукой медленно расстегнул пуговки у меня на груди и парой легких рывков стянул блузку с моих плеч, обнажая меня чуть ли не по пояс. Я задохнулась от мигом накрывшего возбуждения, в нетерпении раскрывая губы в ожидании его поцелуя. Мужские пальцы ловко отщелкнули застежку лифчика между чашечками, выпуская из кружевных тисков упруго торчащие груди, тут же вспыхнувшие от его мимолетных прикосновений. Он медленно облизал губы, обласкивая пылающим взглядом представшую картину, затем прошелся кончиками пальцев по соскам и сжал их по очереди, осторожно теребя и внимательно наблюдая за моей реакцией. Под его бесстыдным взглядом невозможно было устоять на ногах, колени подкашивались, разряды тока разбегались по всему телу, рот жадно хватал воздух, боясь оставить легкие совсем без кислорода. Спустя минуту этих ласковых истязаний, его горячая ладонь накрыла грудь, немилосердно сжимая, а рот поглотил губы, глубоко толкаясь языком, подчиняя своим требованиям и практически доводя до полного экстаза. Меня оттеснили назад и вжали в стену, грубо упиваясь моей доступностью и беспомощностью.

Сама не знаю, как сквозь эту патоку блаженства, разлившегося по всему телу и отключившего здравый смысл, вдруг пронеслась тревожная мысль, что мы забыли запереть дверь. Я дернулась в его руках, еще явственнее ощущая, насколько крепкой была его хватка и поцелуй. Я уперлась в его грудь ладонями и протестующе замычала. Это слабое сопротивление все-таки возымело свое действие. Сжимающий мои волосы кулак разжался, позволяя выпрямиться, а рука, только что стискивающая попку, уперлась в стену рядом с моей головой. Мы смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

– Не бойся, я больше ничего тебе не сделаю, – пообещал он, мягко убирая прилипшие к моим губам волосы.

– В честь чего вдруг такие подарки? – поспешила сменить тему я, пытаясь одеться и застегнуться дрожащими непослушными пальцами.

– Просто хотел сделать тебе приятное…

– Спасибо, но… – я похолодела, – я надеюсь, это не прощальный подарок?!

– Марин, ну что ты… Я приеду на Новый Год. У меня и вы, и все друзья здесь.

– И девушка… – не преминула напомнить я.

Он помрачнел.

– Ты же знаешь, что я расстался с Катей.

– Так все-таки окончательно? – фальшиво усомнилась я, понимая, что совершенно не имею права на ту ревность, что заставила меня начать эту тему. – Как легко и удачно у тебя все складывается с девушками! Получаешь, чего хочешь, и исчезаешь, – с упреком бросила я ему в лицо и почувствовала, что у меня уже начал предательски дрожать подбородок.

– Полагаю, что от сестры не так легко отделаться, – как-то невесело усмехнулся он.

– Не переживай! – тут же вспылила я. – Я не собираюсь тебе навязываться! Никогда и ни с кем этого не делала!

– Просто вертела хвостом и всех отшивала, да? – в его голосе слышалась и ирония, и легкая провокация, и страсть, и угроза. – Боюсь, я такого не потерплю…

На несколько секунд его наглость лишила дара речи.

– Да кто вообще будет тебя спрашивать?! – наконец выпалила я, но тут же постыдно капитулировала перед его натиском.

– Замолчи, маленькая извращенка… – прошептал он в лицо и, чтобы меня утихомирить, снова сжал в объятьях и накрыл мой рот поцелуем.

Глава 2

Он уехал вечером вместе с провожавшим его другом и позвонил только на следующее утро, чтобы сообщить, как добрался. Звонок раздался на папином телефоне, поэтому и трубку взял он, и я битые пять минут пыталась ее вырвать у него из рук, чтобы только услышать Митин голос. Наш разговор состоял всего из парочки дежурных фраз, мы попрощались как всегда, словно расстаемся всего до вечера или на день, но Митя пропал для меня очень надолго. Надо ли говорить, как я нуждалась в нем после всего, что между нами произошло, как мне нужна была его поддержка, как мне нужно было выговориться, выплакать свои переживания, а потом часами выслушивать его утешения и шутки. Только никакого общения между нами по сути не было. Да, он звонил и всегда отвечал на мои звонки, в двух словах рассказывал о делах, задавал мне стандартные вопросы вроде «Как там твоя учеба?» и, ссылаясь на загруженность, поспешно прощался. Создавалось впечатление, что он постоянно не один, и поэтому не может говорить. У меня начали закрадываться леденящие душу подозрения, что у него в Питере появилась новая девушка. Конечно, а чего я ожидала? Чтобы такой как Митя долго оставался один и был до гроба верен своей сестре, которая младше него на девять лет? Для меня все было по-серьезному и к тому же в первый раз, а для него, возможно, это был всего лишь очередной сексуальный эксперимент. Я разрывалась между бессильной ненавистью и всепоглощающей страстью к нему. Меня просто срывало с катушек. Я не могла толком ни на чем сосредоточиться, стала рассеянной, не высыпалась, и до смерти боялась из-за своей рассеянности и постоянного недосыпа сболтнуть что-нибудь лишнее родителям или подругам. В конце концов, поняв, что пока он не приедет на новогодние каникулы, никакого полноценного общения между нами не состоится, я обратилась к нашему знакомому психиатру в ведомственной клинике при компании, где работал отец. Около часа я чрезвычайно убедительно врала, как меня бросил парень, с которым у меня был первый сексуальный опыт, прерывая свой рассказ потоками слез. Очевидно, я обладала некоторыми актерскими талантами, потому что в итоге получила рецепт на два психотропных препарата и сочувственный совет больше не связываться с рок-музыкантами, потому что «этим богемным мальчикам ничего не нужно кроме сиюминутных удовольствий и эффекта новизны, за которыми они гоняются всю жизнь, меняя женщин, как перчатки, так до конца и не повзрослев». «Боже, я что, про рок-музыканта что-то наплела?!», – в ужасе воскликнула я про себя, когда вышла из кабинета.

Как бы там ни было, таблетки помогли. Утром вместо того, чтобы плакать, я не чувствовала ничего, разве что странную тоску по чему-то глубокому, сильному и настоящему, чего меня лишили, а вечером просто вырубалась за несколько минут, стоило голове коснуться подушки. К тому же лечение помогло сосредоточиться на учебе, и я успешно справлялась с контрольными.