Порочные цветы

Так прошли мучительные полтора месяца, пока не наступили новогодние каникулы, и Митя без всякого предупреждения вдруг завалился к нам в загородный дом рано утром двадцать девятого декабря, веселый, румяный, какой-то совсем чужой, но невероятно притягательный и красивый с горой подарков, веселых историй, приветов от старых питерских знакомых и ящиком дорогого шампанского, которое мы начали распивать, даже не дожидаясь обеда. Еще с порога он чуть не сбил меня с ног объятьями, когда я сонная вышла в пижаме посмотреть, кого это радостными возгласами приветствуют родители. На нем было новое шикарное узкое черное пальто на лоснящейся меховой подкладке и с пушистым меховым воротником, на котором еще не успели растаять все снежинки, и когда он меня обнимал, мне хотелось зарыться в это теплое пальто, пахнувшее зимой и новой кожей, согревавшее его красивое сильное тело. Мы весело провели в семейном кругу весь день, и я уже даже начала забывать свои обиды на него, но к вечеру, к моему неописуемому разочарованию, он заявил, что поедет ночевать на свою квартиру, потому что ему, якобы, нужно посмотреть, все ли там в порядке. Несмотря на уговоры родителей, он оставался непреклонен. Меня эта его настойчивость так саданула по сердцу, что я упорно молчала, даже когда мама попыталась прибегнуть к моей помощи в уговорах. Когда он стал собираться, я сидела у себя в комнате и даже не вышла его провожать, но он заглянул ко мне, и обворожительно сияя, спросил:

– Завтра идем на каток?

Стараясь не показывать своего внутреннего ликования, я сухо уточнила:

– На какой еще каток?

– На Красной площади, наверное.

– Идем, – сдержанно ответила я, теперь уже не в силах скрыть довольную улыбку.

– Заеду за тобой в одиннадцать. Смотри, не проспи, сурок!

Дверь за ним захлопнулась, а я готова была как маленькая скакать на кровати и бросаться подушками от радости. Потом первый восторг прошел и я с сомнением спросила себя, глядя в зеркало, что это вообще будет – свидание или просто вылазка со старшим братом на прогулку?

На следующее утро Митя развеял мои сомнения, завалившись в прихожую с толпой своих приятелей. Было трое его друзей с девушками, и я с содроганием сердца ожидала, что сейчас из-за входной двери покажется новая (или какая-нибудь бывшая) девушка Мити. Но никто не появился. Когда дверь дома за нами захлопнулась, и мы спускались по лестнице крыльца, я немного задержала Митю, потянув за рукав, и тихо, вся содрогаясь от волнения, спросила:

– Ты будешь один?

– Я буду с тобой, – он на секунду остановил взгляд на моих глазах. Мне показалось, что в этом взгляде было что-то изучающее, испытующее и в то же время предостерегающее и источающее угрозу, словно он предупреждал меня не делать глупостей. В целом впечатление осталось такое, словно меня жестоко осадили.

– Эй, ну где вы там? – раздался у калитки голос его друга.

Митя взял меня за руку и, совершенно переменившись в лице, непринужденно закричал:

– Да идем уже.

Мы поехали на двух джипах по четыре человека в каждом. Митя был за рулем, я сидела рядом на переднем сидении, но чувствовала себя крайне сконфуженно и нервозно, полностью погрузившись в свои мысли и переживания. Когда брат протянул мне жвачку, слегка тронув мою руку, я вдруг вздрогнула от его прикосновения, вся залилась краской и, отказавшись, продолжила молчать всю дорогу, только односложно отвечая на вопросы наших спутников, к тому же, кажется, невпопад. Надеюсь, ощущение, что мы ходим по краю бритвы, было ложным и понятным только нам.

Мы припарковали машины где-то в переулках Тверской и пешком пошли на Красную площадь, где к нам присоединилась еще какая-то разношерстная компания из девушек и молодых людей. Не знаю, сколько им всем было лет, но, судя по виду, они все были скорее ровесники Мити. Один из его приятелей оказался очень симпатичным и с явным интересом посматривал в мою сторону. Его звали Евгений. Нас мельком представили, но он сразу не решался ко мне подойти. Митя держался как-то отстраненно, хотя все парни держали своих девушек за руку, и я с горечью осознавала свое удручающее положение. На что я только надеялась? Думала, он будет со мной носиться, обнимать за талию, смотреть с обожанием, согревать мне руки своим дыханием и чмокать при всех? Какая же я дура! Вот в чем весь банальный драматизм нашей порочной связи! Даже если бы мы пошли одни, мы не смогли бы чувствовать себя уверенно и свободно, потому что всегда бы рисковали быть увиденными кем-нибудь из знакомых. Я ужасно разозлилась тогда на Митю, да и на себя за свою слабость. Ну откуда у меня появилась эта извращенная страсть? Почему я решилась так ее лелеять и подпитывать, ведя этот эротический дневник? Как я могла себе позволить вызвать подозрения у брата своим поведением? И все же с другой стороны, ведь это он меня соблазнил, хотя мог отчитать, оскорбить, пригрозить, запугать, да что угодно! При воспоминаниях о той жадности, бесстыдстве и уверенности, с которыми он просто свел меня с ума своими ласками, у меня по телу побежали мурашки. Я невольно тряхнула головой, чтобы избавиться от этого наваждения, поскользнулась и обязательно упала бы, если бы меня не подхватил под руку Евгений, все время державшийся где-то рядом.

– О, спасибо!

– Не стоит! Держись за меня! Как ты ходишь на таких шпильках по брусчатке? – Женя ловко не только взял меня за руку, но и приобнял сзади за плечи. Он был намного выше меня, чувствовалось, что он хорошо натренирован и очень смел в обращении с девушками.

– Сказывается многолетний опыт, – улыбнулась я лукаво.

– Много это сколько?

Видимо, я все-таки выглядела очень уж юной, хотя роскошный коротенький полушубок и варежки из жемчужной норки, экстравагантные сапожки, изысканный макияж и роскошные распущенные черные локоны до талии делали меня скорее похожей на опытную избалованную московскую модницу, чем на неискушенную первокурсницу.

– Двадцать два, – бросила я вскользь, чтобы не услышал Митя и другие знавшие меня знакомые. Женя хмыкнул, скорее всего не до конца мне поверив, но тот факт, что я лгу, скорее польстил ему, чем сыграл не в мою пользу.

На катке мы катались какой-то буйной гурьбой. Парни постоянно толкались, чтобы уронить девчонок и устроить кучу-малу. На нас бурчали другие мирные отдыхающие, но мы только снисходительно над ними посмеивались, картинно-заискивающе прося прощения, чтобы на следующем кругу вновь задеть их, оттесняя в сторону, и зайтись дружным хохотом.

Митя явно был в ударе. Он веселился больше всех, толкался, шутил, специально падал, хотя отлично катался, и ронял всех, кого было можно. Посреди всеобщего веселья он даже успел познакомиться с какими-то двумя девушками, но делал это настолько комично и вульгарно, что мы только угорали от смеха, а девушки под конец даже испугались его развязности и настойчивости, и ушли с катка.

Женя, само собой, не отходил от меня ни на шаг. Только несколько раз Митя ради забавы с воплем налетал на меня сзади, чтобы вырвать из его объятий, якобы хватаясь за меня в поисках равновесия, отвозил куда-то в сторону и там осторожно валил на лед или заставлял неуклюже въезжать в ограждение. Впрочем, он так делал и с другими девчонками из нашей компании. Несмотря на неослабевающее внимание Жени, я ловила себя на мысли, что постоянно любуюсь Митей и ищу его глазами. Изо всех сил я старалась скрыть свой нездоровый интерес к брату, но понятия не имею, насколько хорошо мне это удавалось. Все-таки мы оба с ним были естественно красивы, статны, обаятельны и, наверное, избалованы роскошью. Все это чувствовалось в некоторой вальяжности, уверенности, элегантности, которые прослеживались в каждом нашем движении и слове, а также в той завистливой восторженности, с которой на нас смотрели окружающие.

Женя, казалось, был полностью поглощен мною. Я видела, что он буквально пожирает меня взглядом и, наверное, только и ждет возможности, чтобы увести куда-нибудь и наедине скрутить, даже пусть насильно, чтобы получить свою долю поцелуев и ласки. В тот вечер впервые я поняла, что можно получать удовольствие, мучая мужчину страстью. Жаль, конечно, было распалять в симпатичном, пылком Жене безответное вожделение, но я сама столько страдала от этой напасти, что мне непременно хотелось выплеснуть на кого-нибудь свою злость.

Наконец, наши катания подошли к концу. Митя совсем умотался, вспотел и, пока переобувался, сидя рядом со мной на деревянной скамье, нетерпеливо сорвал с себя шапку.

– Надеюсь, ты не хочешь провести праздники в постели? – по-родительски строгим тоном спросила я его.

– Это смотря с кем, – улыбнулся он краем рта, сверкнув белыми зубами.

– С градусником под мышкой, если не наденешь немедленно шапку, – гнула я свою линию.

– Моя заботливая мамочка, – съязвил он, дерзко потрепав меня за подбородок.

– Тебе почти тридцать, а ведешь себя как ребенок!

– А тебе только восемнадцать исполнилось, так что не тебе меня учить, цыпленок! – вызывающе-весело заявил он, краем глаза через мое плечо явно смотря на реакцию Жени, который, конечно же, слышал весь наш разговор. Я сузила глаза, скорчив злющую гримасу, и изо всех сил пнула Митю в плечо.

– Не распускай руки, сестренка, а то поставлю в угол и не пущу гулять с мальчиками!

Я зачерпнула пригоршню свалявшегося снега под скамьей и со всего маху ткнула Мите за шиворот. Он подскочил, извергая ругательства, тоже зачерпнул снег из-под скамьи, но я доверчиво ткнулась в грудь Жени и ухватилась за него мертвой хваткой, чувствуя, как его руки самодовольно сжимают меня в объятиях. Бросив вызывающий взгляд на Митю, я с каким-то безудержным азартом заметила, что в его сверкающих серых глазах пляшут бесята:

– Значит, нашла себе защитника на сегодня, трусиха! Ладно, ладно. Дома тебе не поздоровится! – хитро улыбаясь, он сладостно закусил губу, как это умеют делать парни с глянцевых обложек, соблазнительно, но не приторно, отряхнул от снега руки и воротник белого пуховика и зашагал к выходу с катка вслед за остальной компанией.

Я подняла настороженный взгляд на Женю. Тот смотрел на меня с тем же жадным восхищением, хотя, кажется, и несколько разочарованный.

– Твой брат не разрешает тебе встречаться с парнями?

– Что? С ума сошел! Что-то не припомню такого случая, – задиристо выпалила я.

– Я бы на его месте точно не разрешил бы.

– Ну, знаешь… Ты не на его месте, – сморозила я, ехидненько усмехнувшись. Правда, моей усмешки Женя уже не мог видеть, потому что я встала и тоже пошла к выходу.

После катка мы около двух часов прослонялись по ГУМу, переходя из одного кафе в другое. Некоторые еще мимоходом умудрились себе что-то купить. Часов в шесть, когда уже совсем стемнело, мы немного прогулялись по центру, сделали пару снимков и отправились к джипам. Женя пошел нас провожать, видимо, надеясь получить мой номер телефона. Митя, словно ему назло, постоянно маячил где-то рядом, и тот явно смущался. Это было так забавно! Не мог же он бояться моего брата, который, по-моему, в целом вел себя вполне дружелюбно. Наконец он решился:

– Марин, давай с тобой еще как-нибудь встретимся? Сходим куда-нибудь.

Я была уверена, что Митя навострил уши.

– Давай, конечно. Запиши мой телефон.

Женя даже стал чаще дышать от волнения и пару раз чертыхнулся из-за того, что телефон плохо срабатывал из-за перчаток. Я была спокойна и умиротворена. Сегодняшняя прогулка немного меня оживила, и я с каким-то неподдельным и несколько отстраненным интересом ждала дальнейшего развития событий, словно сторонний наблюдатель, вроде зрителя в кино.

Зато когда мы завезли домой наших друзей и остались в машине с Митей одни, я так разволновалась, что даже не знала, с чего начать разговор. Недавняя самоуверенность и даже наглость испарились, как не бывало, а он, похоже, и не собирался ни о чем говорить. Наконец, я решилась, сгорая от нетерпения:

– Ты сегодня у нас останешься ночевать?

– А что?

– Да просто так спросила…