К точке отсчёта

Наотмашь в минималистическое нутро кабинета. Откуда здесь сера, неужели вентиляция не работает? Тело слилось с креслом – не пошевелиться, не вдохнуть. Всё, конец.

«Сыночек, иди ко мне».

Мама, где ты, помоги! Прохлада воды, всплески, безвольная оболочка по быстрине. Нет страха, только бесконечность неба. Что-то тянет, всасывает, вминает в себя.

«Мама!»

– Как себя чувствуем? – Улыбка Марины совсем не похожа на ту, джокондовскую. Смайлик.

– Нам надо поговорить, – из-за спины хипстер в халате вместо парки.

– Это наш главврач Станислав Борисович, – Марина отошла в сторону.

– О чём? – Еле слышно спекшимися губами.

Интересно, это чей разукрашенный сынок вершит судьбы в маленьком царстве шаткого разума? Как хорошо, что не родил своих, как хорошо.

– Есть возможность организовать долечивание дома. Просто алкогольный делирий.

– Белая горячка?

– Да, есть записи, свидетельства. Просто поговорите, и уже завтра домой. Под нашим наблюдением, естественно. Но через пару недель на работу, – хипстер протягивал телефонную трубку татуированной рукой.

От трубки несло серой.

«Мама, мама, где ты?»

– Ты как? Мы все переживаем, – Петраков из мира, где нет воздуха.

– Хорошо. Что хочешь?

Всего-то. Он-то думал, нужен весь бизнес, оказывается только тендер. И стоило городить?

– Петраков, а хочешь, забирай всё?

Трубка ошарашено молчала. Потом очнулась, обещала перезвонить завтра и умолкла, наконец.

Опять Марина, смачивающая тампон.

«Мама, я иду к тебе».

Неведомая сила подхватила и понесла к далёкому свету.

– Что за… где он? Куда вы смотрели? – хипстер метался по опустевшей палате.

– Мы не отходили, – санитары-братки переминались с ноги на ногу.

– И куда он делся? Улетел? Шестой этаж и окна зафиксированы.

– В дверь точно не выходил.

– Где он? Где? – в вечность…

Глава 19

«Я всё чаще ощущаю нехватку воздуха, будто кто-то невидимый подключил насос и выкачивает кислород, наслаждаясь нашей агонией. Вывороченный мир, лишённый смысла. Временами меня накрывает такое отчаяние, что хочется покончить со всем разом. Если бы не книги…», – Антон прервал чтение дневника пропавшей родственницы.

Удушье схватило за горло, чёрные круги замелькали перед глазами. Смысл, опять этот ускользающий смысл.

«Эти странные сны, будто многосерийный фильм. Попросила Кузьмина поискать информацию об этом злополучном маскараде», – Антон захлопнул тетрадь. Его трясло, строчки расползались. Выскочил на крыльцо, задышал часто-часто, будто выплёвывал, выметал ужас, проникший в каждую клеточку. Где-то вдалеке завыла собака. Вой нёсся над сумеречным, затихшим посёлком в жёлтых кляксах оконного света.

Такого не может быть! Так не бывает. А старухи, неожиданно появляющиеся и исчезающие, бывают? Чёрные лохмотья от платка? А тетрадь, как вестник ниоткуда?

– Антон, идёмте к нам, – у забора материализовалась какая-то женщина, – Анна Захаровна, супруга Ильи Ефимовича. Идёмте, идёмте, хватит стесняться.

Отказать женщине было неудобно. Дело, пожалуй, не в стеснении, тут иное. Илья Ефимович вызывал странные ощущения. Казалось, что лекарь способен раскрыть что-то такое в самом Антоне, к чему он готов не был. Сдерживал страх перед истиной, сладость иллюзии. Всё это открылось Кислицину-младшему за пару минут, пока шли к дому соседа. Свет, горевший над крыльцом, выхватывал часть ухоженного двора. Аккуратные газоны с первыми лимонными ростками, глянцево блестевшая земля, фигурка забавного старичка, вырезанная из дерева, самодельная лавочка из тёмного дерева, какие-то кустики и деревья, скрывающиеся в темноте. Анна Захаровна молча шла впереди. Уже на крыльце повернулась к Антону, и молодой человек удивился молодости светлых глаз.

– Добро пожаловать, давно вас ждём, – хозяйка распахнула входную дверь, пропуская гостя вперёд.

«И эта церемонность не кажется неуместной», – пронеслось в голове.

Дом соседской четы был обычным деревенским домом, очень похожим на тот, в котором жили родители отца – с путаницей комнат, непривычным интерьером. Крытая холодная веранда, вероятно, служила летней кухней и домашней теплицей. Центральное место прихожей занимала русская печь. Антон впервые видел настоящую печь, не новомодный камин-игрушку, а белоснежную хозяйку русской избы.

– Удивлены? – Анна Захаровна так заразительно улыбалась, что невозможно устоять, – у нас есть и газовое отопление, а печь разбирать не стали. Любим настоящие пироги, а из печи они выходят совсем иные. В духовках всё не то.

Следующая комната служила гостиной. Две стены с множеством окон, в простенках – книжные шкафы. Дешевая, но новая мягкая мебель, ковёр на полу, старенький телевизор в самом углу. В середине комнаты обеденный стол, покрытый раритетной скатертью с какими-то узорами, молодой человек не очень разбирался во всех этих женских штучках.

– Присаживайтесь. Антон. Сейчас будем ужинать, Илья Ефимович скоро освободится.

– Я не голоден, – слишком неубедительно. Хозяйка лишь улыбнулась и вышла.

Откуда-то из глубины дома доносились тихие голоса. Молодой человек сел на диван, закрыл глаза. Сквозь умиротворение пробирался ощутимый дискомфорт. Не давал покоя дневник тётки. Что так напугало в страницах, исписанных мелким почерком? Созвучность? Картина отчаяния?

– Антон, как вам рад! – Илья Ефимович появился из боковой двери, – давно ждёте?

– Нет, вовсе нет, минут пять всего.

– Уговорила, Илюша, а ты утверждал, стесняется. Что нас стесняться? – Анна Захаровна успела заставить узорчатую скатерть блюдцами, вазочками, тарелками.

– Значит, ошибался, – взгляд тёмных глаз, цепляющий, утягивающий.

Этого боялся? Хозяин заметил метнувшийся страх, отвёл глаза.

– Садись, сынок, угощайся.

Устоять было невозможно! Столько аппетитных и вредных блюд в одном месте молодой человек никогда не видел. Запечённая с курочкой картошка, истекающая янтарным жирком в крапинках свежего укропа, золотистые кусочки жареной рыбы, прозрачное сало с розовыми прожилками, пироги, пирожки, блинчики, в которые что-то завёрнуто, ноздреватые блинчики, блестящие от масла, какие-то засолки, салаты, графин с рубиновой жидкостью.

– Какое великолепие, – выдохнул Антон. От смущения не осталось следа, мужчина с аппетитом поглощал подкладываемые хозяйкой кушанья.