К точке отсчёта

– Настойку попробуйте, на рябине черноплодной, – Илья Ефимович разливал по рюмкам содержимое графина.

Настойка оказалась сладкой и терпкой.

– Очень похоже на ликёр.

– Лучше, лучше всякого ликёра, хозяюшка моя мастерица по кулинарной части.

Насыщение подступило внезапно, в какой-то миг Кислицин почувствовал, что не в состоянии проглотить ни куска.

– Спасибо огромное. Больше не могу. Никогда так вкусно не ел, – и это было правдой.

– Наелся и хорошо, – Илья Ефимович тоже отодвинул тарелку, – ты вот, сынок, ел и думал, мол, еда такая очень вредна для здоровья. А я тебе так скажу, еда не может быть вредной, если в меру и слушая себя. Тебе же понравилось?

– Ещё как!

– Ничего тут вредного нет, почти всё с огорода, своего хозяйства, а остальное покупаем только у проверенных продавцов. У нас тут несколько жильцов коров держат, молоко, сметана, масло – всё натуральное.

– Илья Ефимович, – молодой человек дождался, когда хозяйка вышла, – я хотел поговорить о тётке, об Анне Петровне. Чем больше занимаюсь поисками, тем всё запутаннее, таинственнее становится.

– Счастливый ты, Антон, ещё не утратил способности удивляться.

– А вас ничего не удивляет?

– Удивление – награда молодых. С возрастом этот дар притупляется, – хозяин засмеялся низким грудным голосом.

– Вы что-то знаете?

– О тётке? Откуда? Я немного знаю о тебе, но это лишь домыслы. Скажу лишь, поиск важен не ей и даже не отцу, он важен тебе.

– Вы опять говорите загадками.

– Отнюдь. Это моё убеждение, ничего просто так не происходит. Если нас касается, значит, это наш урок. Вот и всё. Вопрос лишь подхода.

– Хорошо, пусть так. Но где искать её?

– У тебя есть дневник.

– Откуда? Откуда вы это знаете?

– Антон, я вижу, что пугаю тебя, – взгляд опять стал прицельным, – просто прими. Есть люди, над которыми чуть чаще открывают занавес тайны. Возможно, это просто иная способность видеть. Таких людей всё больше, поверь. Я не могу гадать или отгадывать, просто чувствую, когда информация идёт не от меня. Мы привыкли и не удивляемся. В своей жизни наблюдал столько чудес, что понимаю, это теперь реальность. Жить в навязанном мире, прятаться за страхами – иллюзия, а принимать мир – реальность.

– Но как определять ориентиры?

– А они давно определены, два тысячелетия назад, весь свод правил, который делает нас людьми. Пойдём, – решительно поднялся хозяин.

Он привёл молодого соседа в маленькую комнату, завешанную иконами. Из всей мебели – пара стульев и старенькая кушетка.

– Выросший во времена атеизма, я считал этот мир иллюзией, пока болезнь не приковала меня к постели на несколько лет. И я благодарен этому времени – трудному, мучительному, благодарен такому уроку, иначе не принял бы…

Молодой человек не заметил, как оказался на стуле, как смежились веки, и он погрузился в блаженную темноту.

«Самое страшное, что происходит с миром – расчеловечивание. Всё чаще кажется, что за этим стоит конкретная сила, остальные лишь – послушно следуют их воле…

Часто думаю, какими инструментами удаётся добиться столь поразительных эффектов? Неужели сила души настолько слаба? Души… Мне трудно верить, будто продираюсь сквозь невидимые препоны. Раньше оправдывала себя воспитанием, но ведь дело не в этом, переложить трудность на кого-то – самый худший путь. Но я верю в душу, а значит, признаю Бога.

Почему мы так легко поменяли цвета? Окрасили белое в чёрное и обелили мерзость? Наблюдаю, как погибают чувства, добрые чувства. Исчезает милосердие, доверие, даже справедливость, достоинство, самоуважение теперь имеют невысокую цену. Пустоту заполняют агрессия, самоутверждение любой ценой, отсюда и алчность. Иметь что-то дорогое и уникальное без возможности продемонстрировать обладание – бессмысленно, важно вызвать зависть. Мы и сами стали придатками этих вещей», – Антон не мог оторваться. Ох, не проста была тётушка, не проста. Как же получилось, что всю жизнь ждала своего Павла Семёновича? Как не разгадала при своей проницательности? История любви – страсти на всех страницах дневника. Но это история уже зрелой женщины, ощутившей болезненность такой привязанности.

«Милый мой Паша, как жаль, поздно поняла, насколько обременительна для тебя была наша связь – все мои претензии, просьбы, слёзы. Я знаю, теперь ты видишь, насколько глубоко моё раскаяние. Эта страсть – плод моей безудержной фантазии. Моё женское естество, нацеленное на придуманный образ, носителем которого ты являлся, разрушало тебя. И роль тебе отвела – носитель, сумка, кофр… Как тяжко осознание», – Антон отложил тетрадь. Записи на последних страницах не вносили ясности. Он сомневался, что есть связь между исповедью родственницы и её исчезновением. Где, как искать? Остаются волонтёры. Тьму за окном будто разбавили молоком. Надо дождаться рассвета, зайти попрощаться к соседям и ехать к отцу. Но как мудро заметил Вуди Аллен: «Если хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах», уехать в тот день Кислицину не удалось.

Он зашёл к Илье Ефимовичу и Анне Захаровне. При свете дня двор оказался ещё более ухоженным. Тропинки, выложенные светлой плиткой, садовые фонарики, спрятанные в тени кустов, даже альпийская горка.

– У нас и фонтан есть. А там курочки. Приезжайте с папой летом, Антоша, приезжайте, – ласково говорила соседка. Потом, вспомнив что-то, попросила подождать и шустро заспешила в дом.

– Права моя половиночка. Привези отца, сынок. Знаю, что могу быть ему полезен.

– Боюсь, дорога слишком трудна для него.

– А ты не бойся, доедет, ещё как доедет. Знаю, – показалось или и правда, голос изменился?

– Вот, возьми, тут гостинцы тебе и батюшке твоему, – Анна Захаровна протягивала большой пакет.

– Что вы, – начал было Антон, но осекся, заметив спрятанный смех в глазах хозяйки, – спасибо вам. За всё спасибо.

И от этой утренней встречи было так легко, что хотелось петь. Антон уже выезжал из Колышлевска, когда зазвонил сотовый.

– Антон, приезжайте. Срочно! Тут такое…

– Что случилось, Клавдия Олеговна? Тётя Аня нашлась?

– Нет. Но тут… Приезжайте.

Глава 20

Клавдия Олеговна ожидала во дворе. Сегодня она не возилась на газонной грядке, а просто сидела на лавочке. Завидев Кислицина вскочила, губы затряслись, забормотала что-то, совершенно бессвязное. Антона поразило, насколько она изменилась всего за сутки – седые волосы даже не расчёсаны, куртка застёгнута не на ту пуговицу, берет съехал на затылок.

– Давайте поднимемся, Клавдия Олеговна, не возражаете?

– Нет…да…нет… Давайте, – женщина пропустила молодого человека вперёд. Квартиры тёти Ани и Клавдии Олеговны нараспашку.

– Что же здесь произошло? – Антон метнулся в дом родственницы.

Квартиру не узнать: от размеренного, давно заведённого порядка жилища пожилой женщины, ни следа. В коридоре чуть было не споткнулся о груды одежды, сброшенной с вешалки. В комнате перевёрнута мебель, в шкафах оторваны дверцы. Книги, главное богатство тётушки, сброшены на пол, многие тома растерзаны. Не лучшая картина и на кухне. Стол перевёрнут, крупы рассыпаны по полу. На входной двери крупно мелом буква «В».

– Что за…вандалы? Кто здесь хозяйничал? – голос Антона сорвался на крик.

– Не знаю, Антон. Только кажется мне, что это …сама Аня.

– Тётя Аня? Она была здесь?