К точке отсчёта

Пятый. В конце концов, она пользовалась им двадцать лет, двадцать лет он дарил ей статус замужней дамы.

У двери. Так и есть, пахнет выпечкой и ещё чем-то заманчиво-кулинарным. А что ещё она может предложить?

Поворот ключа.

Наталья за хлопотами на кухне даже не услышала стук входной двери. Он остановился в дверном проёме. Грязный фартук, волосы без блеска, эта нелепая пижама, что она называет домашним костюмом. А лицо, красное как у рака, климакс, что ли уже?

– Пришёл? – Наталья потянулась ниточками-губами.

Кирилл Борисович отстранился:

– Нам поговорить надо. Жду тебя в гостиной.

– А как же ужин? Дениска скоро придёт, – но, наткнувшись на взгляд мужа, осеклась, – хорошо. Я сейчас.

Противно всё, до тошноты, до рвотных рефлексов. Покорность эта жертвенная, поникшие плечи, тусклый взгляд. И кожа, никогда не видевшая настоящего ухода. Старуха в свои сорок пять.

В гостиной пахло какой-то дешёвой химией. Видно недавно убиралась. Так и есть, вон и диван влажно поблескивает. Мужчина достал бумажную салфетку. Брезгливо вытер сиденье кресла и осторожно опустился в мягкое, засасывающее мебельное нутро.

Наталья появилась минут через пять, встала в углу комнаты провинившейся школьницей, перебирая кухонное полотенце, невесть, зачем принесённое в комнату.

– Садись, разговор будет серьёзным.

Она робко прошла и села в кресло напротив. Почему именно сегодня? Почему это случилось именно сегодня. Она ждала объяснения весь последний год. Знала, всё знала, да и «люди добрые» говорили, смакуя подробности его измен. Но успокаивала, врала себе, думала, что пройдёт, нагуляется и успокоится. Даже что-то вроде игры выдумала: вот сегодня в первый раз приготовит кнедли чешские, а в другой день колдуны. Разве уходят мужчины, когда их так ждут? Каждый день влажная уборка, она сможет, справится, на работе задерживаться не будет, а тетрадки и ночью проверить можно.

– Не жди от меня объяснений и оправданий, просто прими всё как есть, – чёрт, как всё-таки сложно. Не смотреть на неё, не впускать дурацкую жалость.

– Ты уходишь? – Еле слышно.

– Да, думаю для тебя это не новость. Клушки твои, подружки-училки наверняка донесли, видели меня с Мариной ещё осенью. Не думал, что учителя ходят в такие пафосные места.

– Видели, – одними губами.

Кирилл Борисович вдруг рассвирепел. Сидит, корчит из себя ученицу, всё знала, а молчала. И кто больше лгал, спрашивается? Он, измучившийся невозможностью жить с ней и ослеплённый молодым, тугим телом или эта серая мышь с губами-бечёвками?

– А как же Денис? Как ему объяснить, что ты нас бросаешь?

– Почему я его бросаю Дениса? Отнюдь. Я забираю его с собой, мы уже обо всём переговорили. Я недавно купил загородный дом, оформляю и городскую квартиру. И потом это только до лета.

– А что летом?

– А летом он едет учиться в Европу.

– Как едет? Почему в Европу? Почему ты и сына у меня забираешь?

– Никого я не забираю, просто парню надо дать образование.

– Почему нельзя здесь, со мной? – Женщина сползла на пол.

– Прекрати эти сцены. Не вынуждай меня объяснять тебе очевидные истины.

Кирилл Борисович не выдержал, отошёл к окну, разглядывая надоевший пейзаж в кишащих блохах-автомобилях.

– Но ты же здесь учился, сделал карьеру, – женщина выталкивала слова, застревавшие в горле колючим комом.

– Учился, но это когда было. Сейчас всё изменилось, не будь дурой. У меня есть возможность дать будущее своему сыну.

Он так и сказал: «своему». Она смотрела в спину и не могла поверить, неужели это Кирилл, её Кирилл. Право, а был ли он когда-нибудь её? Сельский парень, цеплявшийся за любую возможность пробиться, избавиться от шлейфа провинциальности. Ему было просто удобно, удобна квартира городской невесты, уют, который они с мамой обеспечивали неработающему мужу-студенту. Удобна, пока отвечала его запросам, пока престижны были театры и выставки, на которые она его выводила сначала силой, а потом уже по его просьбе. Удобна, потому что не надо было тратиться на учителя языка, хороших манер. И на первую работу устроили благодаря связям матери.

– Квартира пока останется за тобой, но переоформлять собственность не буду. Не хватало ещё с чужим мужиком потом её делить.

Что он говорит? Квартира, какая квартира? Ах да, эта самая, купленная после продажи маминой. И ремонт они делали сами, своими руками…

– Не забирай Дениса, – женщина подползла к мужу и обхватила его ноги.

– Что ты уж совсем. Зачем эти истерики, смотреть противно. Встань, встань, кому говорю?

Но женщина каталась по влажному полу и сипела:

– Денис, Денис.

Сработал сигнал домофона. Кирилл Борисович слегка отодвинул корчившуюся Наталью, пошёл открывать.

– Сказал? – глаза Дениски тревожно бегали.

– Сказал. Бьётся в истерике. Ничего, пройдёт. Решил, где учиться будешь?

– Нет пока, я списывался с ребятами, думаю.

– Иди, собирай вещи, нечего тут задерживаться. Надо ещё в доме устроиться. Я позже заеду, заберу кое-что.

Денис проскользнул в свою комнату, а Кирилл Борисович зашёл в кухню. Подошёл к большому блюду с тёплыми пирожками, достал из холодильника молоко и сел ужинать.

Да, хозяйкой Наталья была изумительной, ему будет не хватать этих вкусностей. Марина даже сок выжать не может, а нанятая прислуга уже не то.

– Отец, отец, где мать?

– Как где? – Кирилл Борисович вскочил, опрокинув стул, – в гостиной, плачет.

Но в гостиной было пусто, как, впрочем, и в других комнатах. Муж видел, что Наталья не выходила из квартиры, входная дверь постоянно была в зоне обзора. Рванулся к окнам – заперто. Что за чёрт? Не растворилась же она? Заметил тревогу в глазах сына.

– Давай, давай, собирайся. Куда она денется? Пошла, наверное, к подружкам, поплакать.

– Но она же слышала, что я пришёл, она не могла просто так уйти.

– Может, не хотела, чтобы ты её такой видел. Спускайся к машине. У тебя всего две сумки? – Мужчина подталкивал подростка к выходу.

А сам вернулся на кухню, сгрёб в пакет пирожки и выскочил, захлопнув дверь.