Информационно-семиотическая теория культуры. Введение

4. Сидякин В.П. Информация и знание // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: философия, социология, право. – 2009. – № 8. – С. 180–187.

2.5. История культуры как генезис социальной информации и ее носителей

Достаточно обратиться к истории культуры и социальной истории, чтобы убедиться, что именно информационное бытие человека, а также его воспроизводство являются доминирующими факторами формирования его (человека) культурности и социальности, в частности – коммуникативных и интеракционных навыков, поведенческих диспозиций и прочих форм социально-культурной практики. Человек, как известно, в своем развитии «поднимался над природой» и выстраивал культуру, именно накапливая и структурируя информацию, а также открывая, создавая и осваивая способы ее хранения, преобразования и трансляции. В этом смысле ныне – с позиции современных представлений – едва ли у кого-либо вызывает сомнение, что динамика социокультурной эволюции связана с объемом информации, которой оперируют человек и социум, а также с характером и природой носителей информации, используемых человеком.

Необходимость обмена информацией, а значит – умения накапливать и сохранять ее, существовала у человека всегда (на всем протяжении истории культурогенеза), требуя поиска и развития удобных и доступных носителей информации. Уже древние люди, как известно, изображали на скалах зверей, на которых охотились. Так камень становится первым носителем социальной информации, фиксируя документально культурно-исторические эпохи палеолита и неолита. Однако, хотя камень и обеспечивал долговременную сохранность информации, скорость записи на таком носителе, а тем более возможность ее передачи адресату (адресатам) были, мягко говоря, проблематичны. И человек со временем стал использовать для записи и хранения информации другие материалы, в частности – глину, которая имела те же свойства, что и камень (долговременная сохранность информации), но обладала еще и пластичностью, что позволило повысить как скорость записи информации, так и ее транспортабельность. Судя по фактам, особенно преуспели в этой информационной технологии шумеры, которые выдавливали знаки письма на табличках из сырой глины заостренной палочкой – «клином». Здесь налицо все основания говорить об информационно-технологической революции – «революции клинописи», которая, конечно же, стала если не решающим, то одним из ключевых факторов развития шумерской цивилизации, подарившей человечеству идею и культурно-исторические образцы законодательной организации власти и управления, централизованного учета и распределения материальных ресурсов, совершенных в инженерном отношении систем ирригации, поражающих своей точностью методов измерения времени, а также первые образцы математических формул.

В последующем постепенно возрастают масштаб, интенсивность и значимость информационных обменов в социуме, что в конечном итоге вызвало к жизни буквенную и буквенно-звуковую формы письменности, что и по сей день остается главной информационной технологией, как бы мы ни относились к компьютерам и их «технологическим способностям».

Появление удобных и доступных форм письменности, в свою очередь, стимулировало поиски и изобретение материалов для письма – носителей информации. При этом использовались максимально доступные «здесь и сейчас» материалы: пальмовые листья, древесная кора, кости, камень, бамбук и т. д.

Например, в Древней Греции и Риме это были деревянные дощечки, покрытые слоем воска, металлические (бронзовые либо свинцовые) таблицы, в Индии – медные пластины, а в Древнем Китае – бронзовые вазы, шелк и даже бумага. На территории Древней Руси писали на коре березы – бересте. Основным материалом для письма у народов Передней Азии первоначально являлась, как уже отмечено, глина, из которой изготавливались плитки.

Естественно, по ходу истории круг носителей информации расширялся, и со временем стало очевидно, что в таковой роли может выступать практически любой доступный человеку материал: обожженная глина, камень, бронза, кость, древесина, железо, керамика, стекло, пергамент, береста, папирус, воск, ткань и т. д. Но, судя по всему, исторически первым материалом, который специально предназначался для письма, стал папирус.

Очевидно, что его изобретение являет собой одно из важнейших достижений культуры в целом и информационной культуры, в частности. Ведь особыми преимуществами папируса были компактность и легкость. Примечательно, что папирус оставался в обиходе Ватикана вплоть до XX века. Другим материалом, специально изготавливавшимся для целей письма и получившим широкое распространение в эпоху древности и средневековья, был пергамент. В отличие от папируса, производившегося лишь в Египте, пергамент можно было производить практически везде, так как изготавливался он из шкур животных (бараньих, козлиных, свиных, телячьих) путем их специальной технологической обработки.

Однако несмотря на многообразие перечисленных носителей информации, ни один из них не стал универсальным, т. е. не получил распространения во всех локальных цивилизациях или в большинстве из них. Таким образом, глобальный этап информационно-технологического бытия общества берет начало от изобретения бумаги китайцами и получает завершение после изобретения печатного станка Гуттенбергом [1]. В последующем информационные технологии, будучи основой коммуникации, интеракции и социальных действий, неуклонно развивались, обретая периодически новые формы и новых носителей информации по мере общего развития науки и технологии.

Так, начиная с XIX в., на арену информационного бытия выходят носители, проложившие дорогу к современным электронным и лазерным формам существования, накопления, передачи, хранения и переработки информации.

Однако приведенный очерк охватывает лишь один аспект генезиса информационного бытия человека, а именно – информационно-технологический. Между тем, у истории развития информационного бытия социума существует и другой, куда более важный аспект – социокультурный. Речь идет о развитии (генезисе) форм условной социальной информации, которая, увы, пока остается на периферии внимания социально-гуманитарной науки. Дело в том, что информация, как уже подчеркивалось, пока остается, главным образом, предметом изучения физики, биологии, кибернетики. А они, увы, не очень жалуют своим вниманием тот вид информации, который нас интересует. Речь идет о социальной информации и ее особенностях.

Так, для культуры и механизмов ее бытия имеет принципиальное значение существование двух типов социокультурной информации, о чем уже говорилось:

– «безусловной», которая отражает актуальный информационный поток в рамках повседневности и в пространстве медиа о ситуативно-происходящем «здесь и сейчас»;

– «условной» информации, которая исторически и генетически уже накоплена и структурирована в культурной практике, а главное – организована в виде системных кодов и операциональных символов. Речь идет о естественных языках, ритуалах, обычаях, формах и жанрах искусства, нормах традиций, универсалиях культуры (да и картины мира), на основе которых и становится возможной интерпретация безусловной информации. При этом, что принципиально важно, условная информация имеет историческую тенденцию к унификации и символизации, поскольку это повышает ее эффективность и сохранность. Но самое главное заключается в том, что в основе интеракции и коллективных действий (т. е. социальности и культурности) лежит именно условная информация [2]. В этом контексте и культура предстает как некая информационная система и технология, базирующаяся на процессах и механизмах производства и воспроизводства условной информации: языков и прочих знаковых систем, ритуалов, церемоний, обрядов, форм и норм традиции, жанров, символов культурной идентичности социумов и субсоциумов.

Понятно, что встает вопрос о закономерностях генезиса условной социокультурной информации, как об одной из ключевых проблем культурологии. Речь идет о том, что условная социокультурная информация со временем (исторически) не только накапливается и унифицируется (трансформируясь в мифы, традиции, ритуалы, табу, в прецедентные регулятивные формы и нормы), но также претерпевает парадигмальные трансформации, порождая качественно новые формы бытия культуры – новые формы и жанры культуры, новые культурные репертуары.

Соответственно, эволюционируют и носители информации, их субстанционально-структурные параметры; со временем в роли носителя информации начинает выступать не только устный текст, но также разнообразные материальные объекты как природного, так и искусственного происхождения: жилище и архитектура, костюм, музыкальный инструмент, ландшафт, экономическая система, рынок, социальная сеть, транспортная логистика, компьютер, Интернет.

В плане генезиса носителей информации, как нам представляется, особенно характерны памятники мегалитической культуры, как «пионерские формы» организации и трансляции социокультурной информации. Камень, став с IV тысячелетия до нашей эры привилегированным носителем информации, выводит на арену культуры не только древнейшие формы письма и письменного текста, но и высоко обобщенные, т. е. культурно-жанровые и символьные формы представления социокультурной информации, к коим, несомненно, относятся воплощенные в самых разных цивилизациях дольмены, менгиры, храмы, вплоть до египетских пирамид.

В этом контексте недооценка информационной сущности (природы) культуры оборачивается самыми различными формами «методологической дезориентации» культурологии. Например, существует ситуация «непропорционального внимания» культурологии к разным аспектам генезиса культуры и ее бытия. В центре внимания культурологии долгие годы остаются тейлоровские представления об эволюционных рядах культуры, которые в их упрощенно-натуралистическом понимании сводятся к орудийно-предметному ряду, якобы демиургически определяющему социальное и культурное бытие человека, определяя заодно и предустановленный ход цивилизационной истории по единственной (европейской) «колее». В этой логике дописьменные (бесписьменные), традиционные культуры трактуются как примитивные, усматривая в них лишь предмет антропологического знания (фольклористики, этнографии), что в корне противоречит одному из фундаментальных законов информации – способность существования одной и той же информации на основе самых различных носителей (как устных, так и письменных).

В частности, как показывают исследования, в рамках бесписьменных культур, контактирующих с письменными культурами, складываются особые формы накопления, хранения и трансляции социальной информации, которые детерминируют многие аспекты культуры, в том числе строй языка, способы и формы социальной коммуникации, роль ритуала в культуре [3]. Но все это пока не оценено в должной мере культурологической наукой. В результате, от нее «ускользает» целый пласт механизмов и форм культурогенеза, в частности – особенности взаимодействия письменных и бесписьменных культур, включая их специфические информационно-технологические, коммуникативные и культуро-поведенческие последствия (что, впрочем, относится и к прошлой истории российской цивилизации).

Это далеко не единственный пример «диспропорции внимания» культурологии к разным аспектам генезиса культуры.

Так, в культурологии история возникновения и развития «избранных» форм культуры: театра, художественной литературы, оперы, балета и киноискусства, науки, техники, образования, архитектуры и урбанистической культуры – изучается так активно и обстоятельно и с такой детальностью, что накопленный здесь массив знаний огромен. Но этот массив знания выстроен в основном на уровне фиксации и описания фактов, событий и персоналий, т. е. носит описательный характер и не соотносится с информационной сущностью культуры, а также генезисом социальной информации, что могло бы приоткрыть новые горизонты развития культурологической мысли.

В то же время очевидно, что культура не сводится целиком к информации и ее процессности (к «информационному») – она куда сложнее, поскольку включает в себя тончайшие грани как рационального осознания мира (предметно-вещественного и идеально-духовного), так и его психического переживания. В культуре неустранимо присутствуют и сосуществуют наряду с информационным также ментально-«психическое» и деятельностное, а их синтез в «культурное» достигается на основе (за счет, посредством) семиотического мира и способов его бытия. Иначе говоря, культура являет собой не сумму неких видов и форм информации, а сложное единство (суперпозицию) форм, способов и механизмов существования и переноса смысло-несущей информации и творческого оперирования ею в процессах интеракции, деятельности, коммуникации, знако-творчества, т. е. всеохватную форму бытия человека.

Соответственно, и информационная (информационно-семиотическая) теория культуры должна строиться с «двух сторон» – от социально-гуманитарных наук (культурологии, социологии, психологии, антропологии, лингвистики, истории) и естественных наук (информатики, нейробиологии, кибернетики). Тем более что шаги в этом направлении предпринимаются давно. В этом контексте как некое «предощущение» информационной теории культуры можно понимать появление таких научных идей, как «генетика этики и эстетики» [4], «красота и мозг – нейроэстетика» [5], «культура и мышление» [6].

В частности, авторы этих идей утверждают, что «эстетическое суть коммуникативное», т. е. информационное [4, с. 15], что в очередной раз свидетельствует в пользу информационной теории культуры.

В заключение этого параграфа отметим, что игнорирование информационной сущности культуры обрекает культурологию на дисфункцию в плане выявления и объяснения реальных механизмов развития культуры. Но если культуру понимать как информационную (информационно-семиотическую) систему, наделенную свойствами систем: открытостью, адаптивностью, способностью к самокоррекции, эмердженции и трансформации, то в роли механизма ее (культуры) развития оказываются самоорганизация, синергетические процессы, их принципы и законы, требуя серьезных системных исследований.

Разумеется, это не отменяет роли личности и творческого субъекта в развитии культуры. Однако в дополнение к этому на арену выходят синергийные эффекты бытия культуры, суть которых заключается в том, что достижения и новации в одной сфере (скажем в науке, технологии) вызывают к жизни парадигмальные (качественные) сдвиги в другой сфере культуры. Подобных примеров в истории культуры предостаточно. Так, исследователями мифа давно замечено, что открытием металлургии железа вдохновлены и окрашены целые пласты мифологии и фольклора самых разных народов и цивилизаций. Другой пример – идея «переосвоения» европейской античности, вдохновившая эпоху Возрождения и взлет культуры в Европе. И, наконец, влияние великих достижений науки XIX века, вызвавшее к жизни совершенно новый жанр в литературе – фантастику, а следом и новую сферу культуры – кинематографию.

В заключение обратимся к идее культурного кода. Ведь культурный код – это способ и механизм передачи (трансляции) знаний о мире, а также адаптивных, деятельностных и коммуникативных навыков и умений в данную культурно-историческую эпоху последующим поколениям. И самое главное – культурный код организован так, что он позволяет проникнуть наиболее объемлющим образом в смысловой мир культуры.

Здесь, вероятно, впору заметить, что принято выделять три парадигмальных типа культурных кодов: дописьменных, письменных, экранных культур. Общепринятым стало и представление о том, что самые первичные (примитивные) основания культурного кода закладывались еще в эпоху палеолита, а в последующем, на каждом новом этапе социальной истории, культурный код наполняется новыми смыслами, новым содержанием, новым пластом социального опыта, обеспечивая, таким образом, от эпохи к эпохе нарастающий уровень развития и функциональности культуры.

Понятно, что в дописьменных культурах роль главного кода видится за мифом, поскольку здесь миф – это единственно возможный «массово доступный» способ переживания, восприятия и интерпретации мира. Однако после изобретения письменности аккумуляция и трансляция культурных смыслов и социального опыта обретают принципиально новые механизмы и формы – письменные тексты (самых различных жанров), обеспечивающие высокую релевантность в процессах формирования и наследования культурных кодов.

А в XX веке на арену выходит принципиально новый способ организации и конструирования культурного кода – «экранная культура», которая соединяет в целостную знаково-символическую систему миф и рациональную мысль, слово, знак (образ), музыку и действия, продуцируя на этой основе бесконечный спектр «виртуальных заместителей» реальной действительности – от вполне релевантных до «проектно-авторских», фантастических, сюрреалистических. Как видим, и история культурного кода, а точнее – генезис культурного кода, также отражает и репрезентирует тот самый феномен, о котором выше уже говорилось. А именно – детерминацию истории культуры процессами развития многообразия (спектра) носителей информации, в частности – сменами доминирующего носителя социальной информации, что вновь и вновь демонстрирует информационную природу культуры.

Но у этого феномена есть и другие аспекты. В частности, именно многообразие носителей информации (в качестве каковых могут выступать самые различные объекты, предметы, сущности — от простейшего графического знака до сложнейшей компьютерной и промышленно-производственной техники, исследовательской аппаратуры, архитектурных сооружений, голоса и тела человека) порождает и подпитывает многообразие форм культуры, которое неуклонно нарастает.

Ныне ситуация такова, что человек в своей уникальной деятельности по творению информации и оперированию ею (ее видами, типами и формами, процессами) в каком-то смысле конкурирует с могуществом самой природы – пытается управлять (и в какой-то мере управляет) даже генетической информацией, не говоря уже о прочих не столь «тонких» формах природной информации. Так, идея ноосферы воплощается и действует не только и не столько через энергетическое и материально-производственное могущество (как изначально мыслилось), сколько через «информационное могущество» человека.

Примечания

1. Немировский И.Л. Гуттенберг. – М.: Мысль, 2001. – 168 с.

2. Чернавский Д.С. Синергетика и информация. – М.: Наука, 2001. – 243 с.

3. Тхагапсоев Х.Г. Коммуникативные особенности бесписьменных культур // Научная мысль Кавказа. – 2000. – № 2 – С. 48–56.

4. Эфроимсон В.П. Генетика этики и эстетики. – СПб.: Талисман, 1995. – 288 с.

5. Ренчлер И., Херцбергер Б., Эпстайн Д. и др. Красота и мозг (биологические аспекты эстетики). – М.: Мир, 1995. – 335 с.

6. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. – М.: Прогресс, 1977. – 262 с.

2.6. Социокультурное бытие как информационная «система-процесс»

Как известно, процесс научного познания любого объекта начинается с абстрагирования и теоретической схематизации этого объекта, т. е. с выработки концептуально-модельных представлений о его сущности и последующего формирования абстракций, способных выразить особенности данного объекта познания. В этом контексте при любой попытке разобраться в сущности культуры встает ключевой и отправной методологический вопрос о формах и вариантах схематизации культуры. Как уже подчеркивалось, в ряду таковых вариантов числится также информационно-семиотическая.

Понятно, что суть, смысл и общий образ, а тем более дух культуры, не сводимы и никак не сводятся к информации, к некоей сумме информаций; речь может идти разве что об особой информационной системе, которая включает в себя также процессы и механизмы выработки информации, ее кодирования и декодирования, накопления, хранения, преобразования и передачи (и многое другое, как увидим в дальнейшем). Таким образом, любая попытка схематизировать культуру в рамках информационно-семиотической концепции поднимает вопросы, что это за информационная система по имени «культура» и как она функционирует?

В этом контексте особого внимания заслуживает информационно-коммуникативная теория социума, созданная Н. Луманом [1], в которой социально-культурное бытие человека целиком и последовательно мыслится и трактуется именно как информационный процесс. Понятно, что у этой лумановской трактовки социального бытия есть свои нюансы.

Во-первых, в теории Лумана общество (социум) рассматривается не с позиции его структурных элементов или институциональной архитектоники (классы, парламент, политические партии, гражданское общество, государство, собственность, экономика, от которых, казалось бы, все в обществе и зависит), а с позиции социально-коммуникативных процессов, т. е. информационных обменов, информационных процессов. Иначе говоря, социум и социальные процессы здесь трактуются как коммуникативные по своей сути. И, что принципиально важно, означенные коммуникативные процессы трактуются на основе представлений постклассической науки, опирающейся на идеи общей теории систем и социальной синергетики [2].

Во-вторых, в методологических рамках, выстраиваемых Луманом, сама социальная система понимается не как коллектив людей или система структур и производственно-экономических отношений, т. е. не как «материально-вещественное и социально-природное» образование (в духе марксизма, эмпиризма, позитивизма), а как информационно-смысловая система, непрерывно воспроизводящая себя посредством интеракции и коммуникации людей, оперирующих при этом всей системой исторически накопленных социумом смыслов [1, с. 42]. Таким образом, социум (социальное бытие) здесь понимается как непрерывно меняющаяся и развивающаяся информационно-смысловая система. Так что наше внимание к теории социального бытия по Луману продиктовано очевидными созвучиями этой теории с нашей идеей о базовой роли информации и информационных процессов в сложном и многогранном феномене по имени «культура».

Впрочем, представление о том, что глубинные основания общества и общественного бытия составляют вовсе не материальные процессы и отношения (производство и потребление материально-вещественных благ) и не политические институты, а производство смыслов и обмен людей ими отстаиваются не только в теории Лумана (к которой мы апеллируем в данный момент), но также и в феноменологической социологии [3]. Более того, в последнее время эта идея получила новый импульс и развитие в акторско-сетевой теории социума, выдвинутой Латуром и базирующейся на представлениях постнеклассической науки об обществе, социуме, социально-культурном бытии и социально-культурных процессах [4].

И еще одно важное и привлекательное обстоятельство характеризует теорию Лумана – интерпретация социального бытия в рамках строится на принципах холизма. Иначе говоря, в социальной теории Лумана человек как субъект социальных (социально-культурных) процессов, равно как и социальные институты, не выделяется и не рассматривается в отдельности, поскольку речь идет о системе, а точнее о целостной (холистической) системе смыслов, которой присущи процессуальность, динамичность, референциальность и самореферентность, эмерджентность, рекурсивность. Очевидно, что все это полностью относимо к культуре.

А что касается структурных элементов социума (люди, социальные институты), они здесь выступают лишь в роли инфраструктурного обеспечения для процессов смысло-обмена и коммуникации в социуме, т. е. в роли инфраструктурной основы информационных процессов в социальном бытии – в роли «носителей информации» и в роли субъектов коммуникации.

И, наконец, процессуальность, которая, как известно, свойственна любой системе, в социальной теории Лумана также имеет свои особенности: она понимается как непрерывная череда операций по саморепродукции самой системы (т. е. смыслов культуры, социокодов) в режиме автопоэзиса [1, с. 49]. При этом и автопоэзис в данном случае трактуется не как «механическое» самовоспроизводство «природного тела» социума, а как способ непрерывного процессирования смыслов, т. е. способ выработки, распространения и корректировки смысловых структур бытия социума посредством коммуникации и механизмов интерсубъективности.