Информационно-семиотическая теория культуры. Введение

• искусственные – это языки науки (математические знаки и формулы, символические системы наук; языки программирования, а также языки условных сигналов – азбука Морзе, дорожные знаки);

• вторичные – это коммуникативные структуры, которые надстраиваются над уровнем естественных языков (мифы, религия, искусство и т. д.).

Понятно, что естественный язык является первоосновой и объединяющим началом всех прочих типов языка. Он (естественный язык) в отличие от искусственных формализованных языков способен к неограниченному развитию; именно он аккумулирует в себе все смыслы культуры, релевантно отражая, таким образом, культуру и переплетаясь с ней в процессах развития.

Функции языка в социокультурном бытии чрезвычайно обширны:

• коммуникативная (или функция общения) – это основная функция языка, суть которой заключается в использовании языка и его арсенала для накопления, структурирования и передачи информации;

• номинативная (означивание, фиксация);

• конструктивная (или мыслеформирующая) – формирование (конструирование) форм и способов мышления индивида и общества;

• когнитивная – ментальная репрезентация реальной действительности в образах, символах и прочих формах информации и знания; аккумуляция всего этого в памяти;

• эмоционально-экспрессивная – выражение чувств и эмоций; их передача от человека к человеку, трансляция в социум;

• волюнтативная (или призывно-побудительная функция) – функция ориентирующего воздействия на «другого»;

• метаязыковая (металингвистическая) – разъяснение, описание, репрезентация и интерпретация средствами языка самого языка (бытующих языков). В этой роли, как нетрудно понять, выступают наиболее развитые естественные языки;

• фатическая (или контакт-устанавливающая) – использование языка для установления психологического контакта в социуме;

• омадативная (или формирующая реальность) – создание, конструирование реальностей (в том числе сценических, виртуальных);

• коннотативная – передача информации, представлений, стереотипов, формирующих и поддерживающих пространство интерсубъективности (без чего невозможно выполнение прочих функций языка);

• аксиологическая (этическая, эстетическая) – системы и нормы оценочных суждений «хорошо – плохо», «прекрасно – безобразно» и т. д.;

• референтная (или отражательная) – функция языка, заключающаяся в том, что язык является средством накопления социального и индивидуального опыта.

Очевидно, что все (или абсолютное большинство) функции языка, так или иначе, проявляются в коммуникации и реализуются на ее основе. В этом смысле трудно переоценить коммуникативные функции языка, на основе которых и выстраивается социальная интеракция, обеспечиваются интер-субъективность в социуме, формируется и поддерживается весь спектр типов социальности, форм и механизмов социальной активности и субъектности в культуре. Таким образом, главное в бытии языка заключается в том, что он (язык) выступает, с одной стороны, как наиболее полное выражение культуры и средоточие ее смыслового мира, с другой – как глобальная информационно-семиотическая система социума, обслуживающая все виды и формы социальной практики: познание, деятельность, общение, управление [4].

Так что, социальное бытие, культура и язык не только органично слиты, но и взаимообусловлены, что нашло выражение в известном тезисе Сепира-Уорфа, согласно которому язык – это не просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, язык сам формирует мысли человека; более того – мы видим мир так, как говорим, так, как устроена языковая картина мира, т. е. мы видим мир, «как велит язык» [5]. Язык фактически служит основой, носителем и интерпретатором картины мира, которая складывается в каждом социуме как некий суммарный итог его социально-культурного развития, приводя в порядок множество предметов, фактов, явлений и феноменов, в образе коих нам явлена реальная действительность. В этом смысле он – не только средство коммуникации или выразитель эмоций и «зеркало бытия» – он и «конструктор» социокультурной действительности. Хрестоматийными стали яркие специфические особенности видения тех или иных аспектов реального мира в рамках отдельных языков. Так, в саамских языках существуют около 180 слов, описывающих снег и лед в разных состояниях. У бедуинских кочевников такое же обилие слов, номинирующих верблюда на различных возрастных этапах. Так язык выделяет то, что является особо важным в бытии той или иной культуры.

К приведенным примерам, затрагиваемым довольно часто, добавим еще один, который пока не получил активного хождения в нашей культурологии и лингвистике. Речь идет о том, что в ряде кавказских языков, в частности – кабардинском, сложился такой семантико-грамматический строй, что на основе одного слова выражается целый сюжет коммуникации, интеракции, управления. Например, слово «укрезгаджащ» означает следующее: «Я направил к тебе человека, чтобы он пригласил тебя на эту встречу со мной». В этом же (кабардинском) языке существуют также необычные, так называемые «многоличностные глаголы» и своеобразные формы дейксиса. А в целом особенности кабардинского языка таковы, что придают ему явно выраженную коммуникативную и командно-управленческую направленность [6]. Иначе говоря, этот язык и его строй куда эффективнее в ситуации социальной и культурной самоорганизации в рамках ритуала (скажем, встречи гостя), нежели для аналитического описания и осмысления окружающей среды.

В общем же, именно благодаря языку возможна культура как накопление и аккумуляция смыслов, знаний, форм деятельности и механизмов общения, а также их передача от поколения к поколению, из прошлого в будущее. В этом контексте сознание каждого человека формируется как под влиянием его индивидуального опыта, так и в результате инкультурации, в ходе которой он овладевает языком и культурным опытом предшествующих поколений [7].

Однако проблема соотнесения и соотнесенности феноменов «язык» и «культура» далеко не исчерпывается приведенным очерком, а тем более не сводится к нему. Дело в том, что язык является одновременно и частью культуры, и ее «внешней формой»: системой знаков и символов, подчиненных формальным правилам. К тому же, существуют сложные, взаимообусловленные связи между языком и сознанием – категории сознания реализуются в языковых категориях и одновременно детерминируются ими, что, как известно, является предметом изучения когнитивистики, психологии, нейролингвистики, информатики, пересекающихся, так или иначе, с современной культурологией. В итоге язык, мышление и культура настолько тесно взаимосвязаны, что практически составляют единое целое.

Подобное представление вовсе не ново – оно сложилось давно. Новое заключается в другом: ныне (и в нашем дискурсе) и язык, и культура понимаются как информационные системы (информационная сущность), подчиненные законам бытия информации. И что принципиально важно: от этой ключевой идеи отталкивается не только информационно-семиотическая концепция культуры, но и современная лингвистика [8]. Подчеркнем: уже сам факт осознания наукой информационной сущности языка так или иначе фиксирует и утверждает информационно-семиотическую природу культуры, требуя организации и выстраивания методологии культурологической науки на основе соответствующих категорий, т. е. категорий анализа и осмысления информационных процессов: фрейм, сценарий, скрипт.

В то же время, отношения языка и культуры имеют куда больше граней и измерений, чем затронуто нами в рамках данного раздела. Речь идет, в том числе, и о методологии анализа этих отношений, которые зависят не только от взглядов на сущность культуры, но и от понимания типа системности самого языка, а также его роли и места в социальном бытии.

В этом плане заслуживают пристального внимания современные тенденции концептуально-методологического развития лингвистической науки. Так, если лингвистика до недавнего времени была сосредоточена (замкнута) на семиотическом подходе, идеях и принципах структурализма, т. е. на языковых выражениях и речевом акте, то ныне в центр внимания входят языковые объекты «большей масштабности»: концепты, тексты, гипертексты, дискурсы, нарративы, что практически сближает и смыкает лингвистику с культурологией.

В современной науке складывается еще одна принципиально важная для культурологии тенденция. Дело в том, что проблематика социальности и культурности человека (антропогенеза, социогенеза, сознания, самосознания, субъектности, социального действия, интеракции, коммуникации) все чаще рассматривается в предельно широком контексте возникновения и развития механизмов эволюции приматов. Речь фактически идет о том, что в социально-гуманитарной науке на смену доминировавшей длительное время формуле «труд и членораздельная речь сформировали сознание человека», а значит – его социальность и культурность, приходят представления о языке как об интерфейсе коммуникации между нейронно-сетевыми информационными системами по имени «мозг индивида», т. е. о доминирующей роли именно сознания, коммуникации и сопряженных с ним информационных процессов (а не производственного труда) в формировании социальности, в антропогенезе и социогенезе [9]. Иначе говоря, современные представления о социогенезе отводят «демиургическую роль» не труду, а коммуникации, информационным процессам – обмену смыслами. А это, в свою очередь, означает, что социальность, социальное бытие имеет коммуникативную (информационную, информационно-семиотическую, коммуникативно-языковую) основу. Таким образом, модусы коммуникации, способы и механизмы обращения социальной информации становятся мерой социальной истории, что особенно актуально в отношении локальных и сублокальных цивилизаций, их идентификации и типизации [10]. А это в каком-то смысле являет собой вызов в адрес культурологической науки.

Как известно, на протяжении длительного периода истории человека коммуникативные функции языка были возможны лишь только в форме устной речи. Соответственно, древние (архаичные) общества были связаны в единое целое, и их бытие регулировалось исключительно на основе слова. Именно на речи, на устном слове базируются миф, ритуал, обряд – основные способы интеракции, коммуникации, поддержания общности людей и воспроизводства их идентичности (социальной, культурной) в дописьменных обществах.

В этом контексте появление письменности означает возникновение новых форм и механизмов коммуникации, соответственно – возникновение и развитие элитарных форм коммуникации (строгий этикет, переписка, обмен текстами и циркуляция текстов в привилегированных социальных стратах и слоях), что, в свою очередь, порождает новые формы культуры и их иерархические отношения.

В последующем распространение печатного станка и массового образования смягчает и сглаживает культурное неравенство в социуме, порожденное «криптографическим эффектом письменности» и ситуацией противоречивого сосуществования элитарных, массовых и традиционных форм культуры, в том числе и в «режиме взаимной дополнительности».

Однако по иронии истории, похоже, вновь повторяется ситуация «дописьменной коммуникации». Ведь в связи с появлением и широким распространением «социальных сетей» к концу двадцатого века едва ли не доминирующей формой социальной коммуникации вновь, как бы к этому ни относиться, становится устное слово «в культуре айфона», в жанрах СМС и ММС, которые, скорее, ориентируют социум на ироническую маркировку и даже отрицание всего в культуре, что не укладывается в эти жанры, а саму культуру обрекают на «ресинкретизацию» и опасное опрощение. Культурологии и культурологам еще предстоит осмысление этих обстоятельств на должном уровне и их преломление в историко-культурном, культурологическом и в проективно-практическом планах.

Но самое главное заключается в другом: мы на примерах отношений информационной системы по имени «естественный язык» (который безоговорочно признается как наиболее полное выражение культуры) и самой культуры в очередной раз обнаруживаем подтверждение информационной природы и сущности культуры.

Примечания

1. Головко Ж.С. Культура и язык: аспекты взаимодействия // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: философия, социология, право. – 2008. – № 12 (52). – С. 173–179.

2. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. – М.: Мысль, 2005. – 284 с.

3. Иванищева О.Н. Язык и культура. – М.: МГПУ, 2007. – 191 с.

4. Калашникова Л.В. Введение в языкознание: курс лекций. – Орел: Орел ГАУ, 2010. – 272 с.

5. Бородай С.Ю. Современное понимание проблемы лингвистической относительности: работы по пространственной концептуализации // Вопросы языкознания. – 2013. – № 4. – С. 17–54.

6. Тхагапсоев Х.Г. Коммуникативные особенности бесписьменных культур // Научная мысль Кавказа. – 2000. – № 2. – С. 48–58.

7. Ерасов Б.С. Социальная культурология. – М.: Аспект-Пресс, 2003. – 468 с.

8. Некипелова И.М. Язык как информационная система: передача и сохранение информации // Современные исследования социальных проблем. – 2015. – № 9 (53). – С. 336–348.

9. Михайлов И.Ф. Человеческая субъективность в свете современных вызовов когнитивной науки и информационно-когнитивных технологий (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. – 2016. – № 10. – С. 14–15.

10. Тхагапсоев Х.Г. Информационно-коммуникативная концепция локальной цивилизации как методологический горизонт культурологии // Вопросы культурологии. – 2008. – № 8. – С. 4–11.

2.10. К особенностям информационных процессов в культуре

Этот параграф является попыткой предварительного обобщения представлений о культуре, как об особой информационной системе, что в предыдущих разделах продемонстрировано и описано на целом ряде фактов и феноменов. Так что здесь не обойтись без неких «напоминаний» из уже изложенного и, конечно же, без пояснений дополнительного характера.

Так устроено обыденное сознание человека, что расхожее понятие «информация» оно (сознание) соотносит, скорее, с обыденной жизнью, повседневностью, с приземленным, «профанным», скажем – с медийным, техническим и технико-технологическим в нашей реальной действительности. Другое дело – «культура».

Эта дефиниция в социальном сознании безоговорочно наделяется высоким смыслом, ассоциируется с тонкими гранями ощущений и переживаний, высокой эстетикой и невыразимыми чувствами, если угодно – с сакральностью. Таким образом уже само сознание человека «сопротивляется» соотнесению культуры и информации, по сути «создавая барьер и помехи восприятию» культуры в качестве информационной, информационно-семиотической сущности. Да, культура, конечно, не сводится к информации. Она являет собой нечто гораздо большее, чем информация, а именно – бесчисленное множество информационных процессов, а главное – их трансформации в смыслы и чувства на основе механизмов, суть которых пока, увы, еще до конца не познана человеком, наукой. К тому же, культура, как уже не раз отмечено, являет собой сложное единство и целостность информации многообразных знаково-символических форм ее бытия (системных кодов и операциональных символов, естественных и искусственных языков, ритуалов и обычаев, форм и жанров искусства, норм традиций), характерное тем, что в этом сложном единстве уже сама форма существования информации (социальная информация) предстает как часть и элемент культуры.

Итак, культура – это нечто безмерно более сложное, чем информация и информационная система. Это – «система-процесс» взаимного влияния и порождения, взаимного определения, взаимной детерминации и структурирования смыслов, а также их (смыслов) сопряжения с чувствами в процессах коммуникации и деятельности человека посредством облачения их (смыслов) в особые формы, а именно – в символы, образы, ценности, модели поведения, стереотипы и стратегии действия человека.

При этом культура, будучи особой формой информационной системы (системой-процессом), включает в себя не только смыслы и ценности, но и те носители информации (знаки, символы, речь, текст, звуки, ритмы, вещественные артефакты, формы чувствования), без которых немыслимо существование и функционирование информации в бытии человека. Таким образом, культура, частью и аспектом которой, как уже продемонстрировано, являются условная социальная информация и естественный язык, вдыхает в знаки и символы, т. е. в носители информации, жизнь, придавая им способность бесконечно варьироваться, выражая, таким образом, самые тонкие грани мысли, чувств и ощущений человека, дух.

И что, пожалуй, самое удивительное – в роли носителей и выразителей духовных высот и смысловых глубин культуры, как свидетельствуют не только приведенные нами факты, но и вся анатомия и история культуры, могут выступать не только изобретенные человеком хитроумные знаки и символы (нотные, химические, математические, буквенно-звуковые), но и «грубые» объекты природы: одиноко стоящий дуб, не очень ухоженная пальмовая роща, лысая, ничем не примечательная гора, валун внушительных размеров из ледниковой эпохи, некие элементы и феномены экологии и т. д.

Но и при всех этих особенностях природа культуры, как свидетельствуют факты (часть из них нами затронута), сопряжена именно со сложной и многообразной системой информационных форм и информационных процессов. Заметим в этом контексте: информация и все ее особенности проявляются именно в процессах, которые, в свою очередь, всегда протекают в каких-либо «материальных» системах: природных, биологических, социальных, социально-технических, технических, знаковых [1–3].

Что же представляют собой эти непростые процессы, мы рассмотрим лишь вкратце и на основе «вторичного обобщения», а точнее – обобщения идей и выводов работ, специально посвященных указанной проблеме [1–4]. Теперь, что называется, все по порядку.