Информационно-семиотическая теория культуры. Введение

Так, социальность (коллективное, общественное) изначально ориентирована на решение экзистенциальных социо-биологических проблем человека: на выживание, самовоспроизводство, обеспечение пищей, кровом, ареалом (территорией) проживания и безопасностью. Соответственно, социальность заточена, прежде всего (и более всего), на поддержание общности людей, порядка и организованности в этой общности, без чего невозможно решить означенные экзистенциальные задачи человека. Но, увы, решая их, общество использует даже самые жесткие методы и механизмы: войны, смертную казнь, рабство и прочие формы господства и доминирования в обществе, а также унизительные формы неравенства людей.

Таким образом, социальность являет собой не только набор неких (социальных) ролей и функций или же интеракцию и коммуникацию людей (как чаще всего это трактуется), но также структуры и механизмы власти, подчинения и ограничения индивида (личности) и его свободы «во имя коллективного», «в интересах общности», ее выживания и сохранения.

Культурность (культура, культурное), напротив, возникает и развивается как мир духовного, идеального, «возвышающего» – как мир смыслов, идей, ценностей, на основе коих исторически складываются механизмы преодоления «оков социобиологизма», развития к духовности, свободе.

В современном обществе роль культуры, к счастью, неизмеримо велика, а главное – культурное и социальное слиты неразрывно в бытии человека. Однако заметим, не вдаваясь в детали эволюционных процессов, что история социогенеза человека исчисляется миллионами лет, в то время как базовые аспекты культуры (членораздельная речь, мифология, примитивные религии) имеют куда более скромную историю – порядка десятков тысяч лет [4, 5]. Так что нашим предкам долго была ведома лишь одна форма бытия – социальность в модусе «социобиологизма, стадности-коллективности», увы, не облагороженная и не «смягчаемая» культурой.

Здесь впору вновь вернуться к главной линии наших рассуждений по поводу соотношения культуры и общества как онтологических сущностей.

Бытие человека бесконечно многообразно, постоянно меняется и усложняется – от биологического самовоспроизводства до современных высот научного познания и мощи технологий, до вершин музыки и поэзии. И за всем этим, как уже не раз подчеркивалось, стоит, прежде всего, деятельность (ее виды и формы), особенно уникальная способность человека творить знаки и символы, а точнее – знаково-символическую форму информации, которая способна выразить как всю необъятную сложность бытия, так и тончайшие грани мысли и переживания человеком мира, «себя в мире», себя и Другого. При этом творение знаков и символов сосредоточено, в первую очередь, на «центрах фокусировки человеческой активности» (в числе коих коммуникация, интеракция, питание, различение полов, пространственно-временные отношения, использование материалов и орудий, игра, самозащита, познание и, конечно же, творение знаков и символов, как уже отмечалось). Именно на этой основе формируются мир культуры и культурный опыт человека (и социума), архетипическая и структурно-функциональная специфика каждой культуры, мир ее смыслов и ценностных ориентиров.

Так, формой бытия, охватывающей и организующей в целостность все многообразие векторов субъектности и человека, становится (выступает) культура. Однако и «культурное», и «социальное» имеют общую основу и общий исток – деятельность. Мы уже не раз затрагивали эту проблему, но она, по сути, неисчерпаема уже в силу того, что деятельность, многообразие форм и видов деятельности в совокупности и являют собой универсальный способ бытия, на основе и посредством которого формируется и выражается многообразие граней человека (человека социального и человека культурного). Ведь в деятельности человек преодолел стадную форму социальности, «став над природой», выстроив мир идеального и духовного – мир смыслов, чувств, ценностей, хотя он и ныне остается частью природного мира и ведет в угрожающих масштабах «присваивающую экономику».

В то же время, даже присваивая плоды природы (недра, воду, воздух), человек все больше и больше опирается на культуру: науку, знания, технологии, вновь и вновь демонстрируя абсолютную и тотальную завязанность своего бытия на культуру, прежде всего. В итоге выстраивается следующая система связей/отношений «общество – культура», опосредуемых именно деятельностью человека:

– деятельность выступает как базовый способ бытия человека (индивидуального и «коллективного», биологического и «культурного»);

– общество – как основа коллективного – «экзистенциального» – бытия и механизм воспроизводства человека в самом широком смысле (биологическом, социальном, культурно-духовном);

– культура – как всеохватный спектр многообразия форм рационального и гуманистического бытия человека (индивидуального, коллективного), базирующегося, прежде всего, на уникальной способности человека творить информацию и оперировать ею, создавая и выстраивая таким образом сложнейший мир идеального (духовного), доступный и ведомый лишь человеку.

Иначе говоря, общество и культура (социальность и «культурность») являют собой две дополняющие друг друга и неразрывно связанные между собой в противоречивой целостности формы бытия человека, обусловленные двоичностью природы человека (биосоциальной и духовной).

Примечания

1. Каган М.С. Философия культуры. – СПб.: 1996, Лань. – 415 с.

2. Маркарян Э.С. Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи, М. – СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2014. – 656 с.

3. Волков В.В. Философия: основные понятия и проблемы. – М.: URSS, 2019. – 136 с.

4. Лапин Н.И. Антропосоциетальный подход: методологические основы и социологические измерения // Вопросы философии. – 2005. – № 2. – С. 17–21.

5. Лапин Н.И. Антропосоциокультурный эволюционизм – метатеоретический принцип изучения сообществ людей // Социальные исследования. – 2018. – № 3 (407). – С. 3–14.

3.2. Субъектность в культуре: проблема идентичности и процессных измерений

В отличие от естественно-научного познания, где безраздельно господствуют объект-объектные и структурно-процессные отношения, смыслы, нюансы, глубины и высоты социально-гуманитарного познания таятся именно в субъектно-объектных и субъектно-субъектных отношениях, т. е. в факторе субъектности, что, разумеется, относится и к культурологическому познанию. Более того, в культуре, как ни в одной другой сфере социального бытия, велика роль субъекта, «действенного Я»; здесь (в культуре) субъектность, формы и процессы бытия субъекта являются не только предметом познания, но и частью методологического арсенала культурологии, придавая фактору субъектности, подчеркнем еще раз, исключительную роль. После этих предварительных замечаний далее, как говорится, все по порядку.

В философии, да и в методологии познания субъект, как правило, определяется формально, как «носитель предметно-практической деятельности, сознания и познания» [1]. Однако в каждой сфере познания и деятельности это определение конкретизируется с учетом специфики субъект-объектных отношений в данной сфере социального бытия. В итоге на дискурсивной арене в ходу целый спектр типов субъекта: «субъект исторический», «субъект социальный», «субъект политический», «субъект экономической активности», «коллективный субъект», «субъект информационных процессов», различающиеся по структуре, механизмам функционирования и, конечно же, по факторам их детерминации. К тому же, каждый «социально-сферный тип» субъекта может включать в себя целый спектр идентичностей. Например, в роли исторического или социального субъекта эффективно могут выступать (и выступают), прежде всего, масштабные общности людей (классы, этносы, нации, политические партии, группы влияния), т. е. «коллективный субъект», что едва ли относимо к субъекту познания, действующему, как правило, индивидуально, «в одиночку». Свою специфику имеет и «политический субъект» – в роли такого субъекта способен выступать далеко не каждый, а лишь такой индивид или такая организованная группа людей, которые имеют в своем распоряжении ресурсы влияния, заставляющие (принуждающие) других людей и группы считаться с ними [2]. К тому же особенности политики предполагают такие вариации идентичности субъекта, как «лидер», «креатор идей», «медиум», «политтехнолог», «активист», «сторонник» и др.

В то же время, очевидно, что каких-либо особых ресурсов не требуется, когда речь идет о субъектах обыденного познания, поскольку большинство видов и форм познания доступно любому психически здоровому человеку («человеку с улицы»). Но и здесь субъектность имеет, по меньшей мере, два варианта (две формы) идентичности: «ученый» и «неученый», различающиеся по уровню подготовки к осуществлению познания и по характеру инструментальной и технологической оснащенности познающего субъекта.

Таким образом, в дискурсах по поводу субъектности вовсе недостаточно ограничиваться обобщенными представлениями о субъекте, как об активно действующем лице (как это часто бывает): должны раскрываться и анализироваться конкретные структуры и механизмы субъектности, а именно:

– целеполагание субъекта;

– принятие решений по поводу наиболее благоприятных условий и путей достижения целей, преследуемых субъектом; – поиск, выбор или продуцирование (изобретение, организация) средств, методов и приемов, необходимых для достижения поставленной субъектом цели (целей);

– действия по исполнению принятого субъектом решения (достижению цели);

– оценка результатов успешности предпринятых действий и повтор действий в случае необходимости;

– накопление, систематизация и структурирование личного опыта субъекта, его постоянное обновление;

– трансляция этого опыта в процессы коммуникации (прежде всего в профессиональном сообществе) и социальных интеракций.

Вероятно, здесь уместны (напрашиваются) определенные пояснения и уточнения. В частности, означенный выше спектр составных элементов и механизмов субъектности присущ разве что социальной субъектности, а точнее – субъектности «массового человека», включенного в массовые формы социального бытия и в массовые способы орудийных процессов деятельности, доступных практически любому человеку (скажем, в производственно-экономические и товарно-обменные процессы).

А что касается субъекта культуры, он находится в принципиально иной ситуации – здесь в роли составных элементов и механизмов субъектности выступают не массовые орудия труда и распространенные трудовые навыки, а творческий талант (в первую очередь), который, увы, не имеет массового хождения, поскольку присущ не каждому. Соответственно, структура и механизмы субъектности в культуре имеют свои особенности. В частности, следующий состав ее элементов:

• способность к социально-культурной коммуникации;

• способность к креативным действиям;

• способность быть актором собственных жизненных стратегий;

• способность конституировать и манифестировать свою персональную идентичность и выражать ее в творческих формах культуры.

В этом контексте очевидно, что анализ и осмысление субъектности в культуре требуют оперирования конкретизированными категориями типов, форм и механизмов субъектности. И еще, когда речь идет о культуре, особую роль и значимость обретает такой составной элемент субъектности, как тип персоналистической идентичности субъекта (к чему мы еще вернемся).

Но, к сожалению, в культурологии особенности «субъекта культуры» и субъектности в культуре пока еще не стали предметом системного анализа и осмысления, значимым аспектом методологии исследования культуры. Да и в нашем дискурсе до сих пор практически не затрагивался вопрос о субъекте культуры. Данный параграф призван исправить эту ситуацию.

Как уже подчеркивалось в самом начале параграфа, социальный субъект (в том числе и субъект культуры) ассоциируется прежде всего с активно-деятельным началом, с деятельностью. Однако когда речь идет о культуре, структура и формы субъетктности определяются не деятельностью как таковой, а такими факторами, как интерсубъективность, характер и эффективность коммуникации, персональная идентичность человека (на что выше уже указывалось). К этому надо добавить еще одно обстоятельство. Дело в том, что если культура понимается и трактуется как информационно-семиотическая система (а точнее – как система из множества процессов), надо учитывать особенности этих процессов. А главная и необычная их особенность – это существование бессубъектных процессов, когда за процессами стоят не осознанные и рациональные усилия человека (его целеполагание, стремления, стратегия действий), а проявления и действие объективных законов и принципов бытия, которым подчиняются информационные системы (например, эмерджентность, рекурсия и др.). Увы, в культурологических дискурсах и эти обстоятельства практически не учитываются, поскольку здесь все еще доминируют представления классической науки о субъекте и методологическая привычка отождествлять субъектность с активными действиями, а также с наличием коллективного субъекта.

В итоге в процессах анализа субъектности человека в культуре его персональная идентичность либо не учитывается вовсе, либо ограничивается тем, что эту персональную идентичность увязывают с «коллективными формами» идентичности – как этничность, религиозная принадлежность, принадлежность к некоей профессии (менеджер, учитель, актер), а также принадлежность к той или иной малой (скажем, субкультурной) группе.

Между тем, особенности субъектности в культуре не исчерпываются и приведенными особенностями, у нее еще просматриваются два принципиально важных измерения: «историческое» и «структурно-функциональное». Как это понимать? Дело в том, что в отличие от субъекта обыденного познания, структура и функции которого устойчивы и слабо подвержены влиянию исторического фактора, особенности субъекта культуры ярко детерминированы (окрашены) самой историей, а точнее – историческими формами организации социального и культурного бытия, а также исторической изменчивостью персоналистических типов идентичности. Ведь особенности социального и культурного бытия любой эпохи находят преломление именно в типе личности, в персональной идентичности людей, поскольку идентичность человека есть не что иное, как некий вариант агрегации и констелляции индивидом (в индивиде) смыслов бытия, форм культуры и социальности, мотиваций к действиям, ценностных позиций и поведенческих схем «здесь – сейчас» (т. е. эпохи, времени, места). Но дело в том, что персоналистические формы культуры и культурного бытия имеют собственную историю и свои истоки, требующие непременного учета, когда речь идет о субъектности в культуре. Например, «культурный персонализм» человека становится возможным (т. е. санкционируемым социумом) лишь с выходом на историческую арену ранних форм европейского капитализма. На предшествующих этапах истории человеку надлежало оставаться в рамках сакрализуемой социально-культурной идентичности, данной (предписанной) человеку от рождения, с учетом его сословной принадлежности, исповедуемой религии, этнического происхождения, цивилизационной принадлежности.

В этом контексте поддержание и воспроизводство этой изначально заданной «сакральной» идентичности составляет смысл социального и культурного бытия человека в доиндустриальных обществах, соответственно – в доиндустриальной истории культуры.

По мере развития капитализма, роста степени дифференциации форм деятельности и структур социума складывается принципиально новый тип (модус) персональной идентичности, который, на наш взгляд, может быть определен как «трансформативный», поскольку складывается в условиях существования различных вариантов социального, профессионального и культурного самоопределения человека в контексте становления индустриального общества, что в конечном итоге приводит к многообразию социальной и персональной идентичности [3–4].

Цивилизационная ситуация вновь радикально меняется во второй половине ХХ века – в общем контексте развития новых средств коммуникации формируется современный модус социальной идентичности, который может быть определен как «коммуникативно-спектральный», поскольку выражает тотальную (ментальную, поведенческую, ценностно-ориентационную, профессиональную, культурную и пространственную) мобильность человека наших дней, а также решающую роль информационных потоков и коммуникативного давления в его жизни [5].

Ведь ныне ситуация такова, что против устойчивого существования структуры персональной идентичности работают едва ли не все формы и механизмы информационного бытия человека: интернет, массовая культура, напор политических и рекламных технологий, поскольку они предлагают множество заранее выстроенных и подаваемых в красочной форме комбинаций смыслов, ценностей, жизненных ориентиров и поведенческих стратегий, т. е. готовых форм персональной идентичности на выбор. Таким образом, социальная идентичность обретает не только множественный (вариативный), но и аберрирующий, мерцательный и крайне неустойчивый характер, внушаемый действием привходящих факторов (особенно малыми социальными группами, модой, СМИ, политическими и культурными технологиями). В итоге складывается «ситуация обитания» человека «абберирующей идентичности» в «текучем времени» и изменчивом социально-культурном пространстве. В этой ситуации (в ситуации «ускользающего мира», «изменчивого времени» и «аберрирующей личности») особую актуальность в мире культуры и в культурологическом познании обретают идентичность, ее меры.

Современный социальный мир и современная культура дифференцированы на такое безмерное множество социальных и культурных групп, что едва ли не главной формой активности и субъектности человека в культуре становятся поиск, манифестация и демонстрация (карнавал) идентичности и идентичностей, прежде всего, в массмедиа. Понятно, что за этим карнавалом стоит реально бытующий сегодня спектр форм и механизмов культурной субъектности и, конечно же, сложный и противоречивый облик культуры.

Здесь впору вновь обратиться к периодизации истории культуры. Она по сложившейся традиции привязывается к периодизации социальной (что отчасти оправдано) или политической истории, с чем трудно согласиться. Ведь мерой развития, а значит истории культуры, являются не столько политическое бытие и его перипетии, сколько их реальное влияние на персоналистическую идентичность человека (в этом плане характерна советская политическая система, которая сформировала и советский тип человека, и советскую культуру, хотя подобное в политической истории наблюдается далеко не всегда). И все же периодизация истории культуры строится преимущественно (или исключительно) с оглядкой на периодизацию социальной истории.

Между тем, субъектность в культуре и ее генезис имеют не только «историческое», но и «функциональное» измерение.

Дело в том, что реализуемость механизмов субъектности (а именно: целеполагание, выбор средств достижения цели; осуществление действий по достижению цели; коммуникативные компетенции; систематизация, структурирование и трансляция накопленного культурного опыта и т. д.) зависит не только от личности и исторических обстоятельств, но также и от облика культурного бытия «здесь – сейчас», от сферы культуры, где субъект пытается действовать. Поясним, о чем идет речь. Любому человеку доступен практически весь спектр механизмов социальной субъектности, если речь идет о массовых формах орудийной деятельности, массовом производстве и потреблении (на это мы уже указывали). Однако ситуация меняется принципиально, когда речь идет о субъекте культуры – здесь в роли механизмов субъектности выступают креативность, творческий талант, владение специфическими инструментами (музыкальными, например), которые не имеют и не могут иметь массового хождения. К тому же, здесь в действия вступают и особенности персональной идентичности человека.

Эти обстоятельства в сумме и порождают вариативность типов и форм субъектности человека в культуре.

О чем конкретно идет речь? Прежде всего – о двух принципиально различающихся «типах» субъекта культуры, которые, в свою очередь, могут включать целые спектры конкретных форм субъектности, а именно: