Сюжеты в ожидании постановки. Выпуск 1

ЕЛЕНА. Алёша…

ВИКТОР (успел опорожнить ещё одну рюмку). Ну, понял, наконец? Всё понял? Совсем или наполовину? Вижу по глазам, наполовину. То есть, процентов на десять, не больше. Я, по-твоему, кто?.. Или как там их… На шмотках то есть помешался? Плевал я на тряпки! Только для примера взял. Чтобы разъяснить. Жизнь, Алёшка, устроена просто. На работе – работай. В кино – гляди на экран. Ребёнка – воспитывай. В гостях – веселись. За рулём – не зевай. В постели – как хочешь: хочешь спи, а хочешь – не спи. Тут – дело твоё! (Выпивает ещё.)

ГРИГОРИЙ ФЁДОРОВИЧ. Мудрый был человек Георгий Николаевич. И детей-то мудрых вырастил. И всякая причина своё следствие имеет.

ВИКТОР. А ты всё упрощаешь. (Обнимает его.) Ты не в обиде? Я ведь любя. Если б не любя, стал бы изливаться? Ну, скажи, стал бы? То-то. Мне жаль тебя. Ты не живёшь. Ты вбил себе что-то в голову и, как сказал поэт, «наступил себе на горло». Ты забыл, что ты – человек. Ты в тусовке никакой не участвуешь, в соцсетх отсутствуешь, деньги не зарабатываешь, следовательно, в отпуск за границу не ездишь, на природу экзотическую не любуешься. Ты хоть в Турции был? Не слышу?.. То-то: не был!

Снова опустошает рюмку.

АЛЕКСЕЙ. Разлюбил я экзотику, Витя.

ГРИГОРИЙ ФЁДОРОВИЧ. Здоровьице, стало быть, подводить начало. Самое наиважнейшее – здоровьице. И всегда первый тост за него. Народная мудрость.

ВИКТОР. А как твои древние греки говорили? Всё должно быть в меру: и работа, и удовольствия. Но – без крайностей. Вокруг-то люди! Они тебе не простят. У тебя нет друзей. Это очень плохо. Ну, что у тебя за друзья?! Я чуть рюмку не проглотил на твоём сорокалее! Люди собрались, чтоб отметить, чтоб пожелать, чтоб повеселиться – а они? Всё про «западные культуры», про «восточные культуры»… Культура, поверь мне, одна! А это – хамство!! За общим столом! Так им и передай. Они начитались, так что ж? Я их не глупей. Я своей головой до всего дохожу. Насчёт жизни то есть. Я-то тебя лучше знаю. Это ты с ними надорвался. А я тебя в школе помню. Тебя ж в пример Эдьке ставили! Хоть ты и младше. И при-и-том девочки у тебя класса с восьмого, а? Винцо? Как и положено: одновременно? Вечериночки? Будь здоров! Вот это был ты. Против генов, Алёшка, не попрёшь. (Выпивает слишком много.) А ты ещё смеялся. Слушать надо умных людей, а не перебивать. (В последней стадии опьянения.) Эх, Алёшка, ведь я тебя люблю, как младшего брата. Вот мы совсем одни, и я тебе откроюсь. Я люблю тебя больше, чем Эдьку, хоть ты и двоюродный. За невозмутимость твою люблю. А Эдька – он дерьмо. (Эдик вскакивает, но Аля его удерживает.) И не зря с ним это приключилось!.. Сиди! Я ещё главного тебе не сказал. Как другу… как брату… Мы с тобой поспорили… в прошлый раз про жизнь твою, помнишь? Ты ещё сказал «до двенадцати», а я не врубился… Вспоминаешь теперь? Я ещё говорил, что Ленка у тебя – красавица. Припомнил, наконец, богоискатель? Так не зря я тогда про неё.

Аля в растерянности отходит от Эдика, напряжённо вслушиваясь. Эдик стоит в оцепенении.

Не зря. Ибо намекал, а ты… Эх, ты! Вни-май: Эдька её э-эх…

АЛЕКСЕЙ (встаёт). Ты что?..

ВИКТОР. Как выражо… заплетаюсь… как выражались твои древние: Эдька её по-знал! (Грохается головой о стол и мертвецки спит.)

Алексей опускается на стул. Елена смотрит на него, и по щекам её скатываются слёзы. Но он не в силах поднять голову. Аля рванулась к мужу и трясёт его. Эдик срывается с места и мечется, размахивая руками и выкрикивая что-то одними губами. Аля подсаживается к Алексею.

АЛЯ. Алекс!.. Ты меня слышишь?..

Григорий Фёдорович выглядывает из-за спинки кресла, однако прячется обратно.

Алекс, тебе плохо?.. Умоляю, ответь!

АЛЕКСЕЙ. Да.

АЛЯ. Тебе дать валерьянки?

АЛЕКСЕЙ. Не надо. Спасибо. (Поднял голову, избегая встретиться взглядом с женой.)

Елена выбегает из комнаты.

АЛЯ. Успокойся, Алекс, успокойся. Право, нельзя так близко к сердцу. Неужели ты поверил?.. Ну, выпил мужик, ну завёлся. С кем не бывает? Если бы все верили слову пьяного, что было бы! Ты, главное, не думай о том, что он под конец сказал, а вспомни всё по порядку. И тогда всё распутается. Был такой пункт в его речи: о греках, помнишь? я хотела сказать: о мере. До этого пункта всё правильно говорил. Применительно к тому, что хотел сказать. Ты понял меня?

АЛЕКСЕЙ. Прости, Аля, я…

АЛЯ. Да, я вижу, тебе тяжело. Но бывают такие минуты, когда необходимо отвлечься. Тебе надо сосредоточиться. Честное слово, тебе это необходимо. Мы с Витей занимались у йога – он научил: когда что-нибудь случилось с вами, или кто-то сказал что-нибудь неприятное – надо глубоко вздохнуть и задержать дыхание. Ты, правда, не тренировался, но попробуй.

АЛЕКСЕЙ. Я, пожалуй, лучше…

АЛЯ. Нет, не торопись. Чёрт с ним, с йогом. Меня выслушай. Пойми, речь должна была совсем другим закончиться. Совсем-совсем о другом человеке. То есть один человек – тот же. Но – совсем о другом. А он к этому подошёл и как раз наклюкался. Ну, а пьяному только зацепку дай. Теперь понял?

АЛЕКСЕЙ. Аля, милая, прошу тебя…

АЛЯ. Алекс, ты меня удивляешь: нельзя быть таким эгоистом. Я громких слов не люблю, но сейчас такой момент: от тебя зависит судьба человека. И, между прочим, не чужого.

АЛЕКСЕЙ. Я выслушаю. Только прошу: не тяни. Какого человека?

АЛЯ. Я скажу, скажу. Но сначала пообещай, что всё забыл. Я имею в виду: после греков.

АЛЕКСЕЙ. Прости… Но я слушаю.

АЛЯ. Как ты не поймёшь? Если не пообещаешь, не смогу сказать. Не могу произнести имя. Потому что тогда всё бесполезно.

АЛЕКСЕЙ. Я понял. Говори: что случилось с Эдиком? (Пауза.) Если можно, без предисловий. Прости, я волнуюсь: где она.

АЛЯ. Она – в порядке. За неё не волнуйся. Если б она убежала, мы бы слышали входную дверь. Эдик все разъяснит, и ты пойдёшь на кухню, и она скажет, что всё – клевета. Что просто – глупость.

АЛЕКСЕЙ. Я боюсь сознаться… у меня такое… а вдруг она…

АЛЯ. Да что она, дура? Я хотела сказать: что она, дура чтобы клеветать на себя?! (Пауза.) Что ты на меня так смотришь? Скажу откровенно, Алекс: ты отстал от жизни. Я сейчас докажу. Только не перебивай. Ну, допустим, твоя жена когда-то там изменила. Лет двадцать назад. Я говорю: допустим. То есть теоретически. Я не отрицаю: это больно, это тяжело, но что же делать?! Все мы люди, все мы человеки. И поэтому так было всегда. Только раньше мужчины больше изменяли. Потому что женщины от них зависели. Но разве это справедливо?! Вспомни классическую литературу. Например, «Дворянское гнездо». Как там главный герой убивался, что его жена с кем-то в Париже. И какой нахал: так и не простил. А сам-то?! В наше время, если б все так поступали, и мужчины, и женщины, что стало б с семьёй, ты подумал?! Разводов и так не меряно! Я не буду других примеров приводить – ты лучше классику знаешь: все русские писатели женщин защищали. Поэтому я тебе говорю: ты отстал от жизни. Я, конечно, не считаю, что изменять – это хорошо. Но убиваться так-то уж слишком – тоже плохо. Раз случилось, я говорю: что же делать? Ты же не в «дворянском гнезде» живёшь! Все люди теперь равны, и понять надо каждого и каждую. Только тогда можно считать себя гуманным. Всё остальное – красивые слова! Кроме того, время – доктор. Главное: к тебе вернулась. Не ушла?.. Что это пот на лице у тебя выступил?.. Забыл, что ли, что мы говорим теоретически? Нельзя, Алекс, быть таким впечатлительным! Я хотела сказать, что если бы так случилось, и она б не ушла от тебя, мог бы, со временем, конечно, вполне спокойно жить. Даже собой гордиться. Потому что перед человеком действительно выбор был – и выбрала тебя. Разве это не приятно?

ВИКТОР (изменившимся голосом). А-а-а… А-а-а… спаси-и-те..

АЛЯ. Ты что испугался? С ним это часто бывает. Он и во сне любит поговорить. Не своим голосом. Нет, Алекс, у тебя явно что-то с нервами. Я не зря советовала йогой заняться.

Григорий Фёдорович пытается незаметно выйти.

ЭДИК. Алевтина, прекрати! Я больше не могу! Выкладывай всё как есть.

Григорий Фёдорович прячется обратно.

АЛЯ. А ты бы сидел и пуговицу сосал. Для тебя, между прочим, стараюсь. Чтобы человек понял. И захотел помочь. Алекс! С Эдиком случилось большое несчастье. Как говорится, «пришла беда – отворяй ворота». Это страшно и это бесчеловечно – не помочь в такую минуту. Мы не хотели рассказывать раньше, чтобы дядю Матвея не расстраивать во время поминок. Но теперь эта минута настала, потому что родного отца нет, и кроме дяди Матвея не на кого положиться. Алекс! После этих скорбных поминок мы пойдём домой, под свои родные крыши. А бедному Эдику придётся возвратиться туда, откуда сегодня – по исключительной гуманности ввиду чрезвычайного несчастья – его отпустили. Да, да, Алекс, я вижу, ты опять понял с полуслова. Так и должно быть. Ведь мы не чужие. Как бы не расходились в своих жизненных правилах и взглядах, то, «что нас связывает – намного сильнее того, что нас разделяет». Ты, кстати, не помнишь, кто это сказал?

ВИКТОР. Не хочу-у… Я не хо-чу!..

АЛЯ. Не обращай внимания. Я давно привыкла. Ты сосредоточился? Так вот: Виктор хотел сказать, что Эдик отклонился от меры в одну сторону, а ты – в другую. А всякая крайность – это плохо. Во всём нужна «золотая середина». Я не буду повторяться.

АЛЕКСЕЙ. Эдик, не сиди там. Я хочу тебя видеть.

Эдик замер, затем быстро подошёл и сел напротив.

(Але.) Продолжай. Я слушаю. По мере сил.

ЭДИК. Я лучше сам. А то одни философствования. Глядишь, борода у нашей Алечки вырастет. По предсказанию Ницше. Подумаешь ещё Бог знает что. А я никого не грабил, не убивал, не насиловал. Всё по собственному желанию многочисленных клиентов. Но были времена – я жил на зарплату участкового терапевта. В лихие девяностые!..

АЛЯ. Не прибедняйся: тебе родитель будь здоров подкидывал – Витя рассказывал. Больше, чем внучке потом на подарки!

ЭДИК. Оставим реплику без внимания. (Аля откидывается назад и надменно закидывает ногу на ногу.) Это они от зависти. К моим возможностям – после успеха нашего сайта. Развели тут бодягу: «мера», «работа», «удовольствия». (Але.) Я, к твоему сведению, на полторы ставки работал! В «лихие девяностые». Это не в Совете директоров сидеть! Пополам с заграничными прогулками! (Алексею.) Каждый день одно и то же: «Повернитесь ко мне передом, к медсестре задом. Дышите глубже! Да не плюйтесь же, чёрт возьми!»

АЛЕКСЕЙ. Что ты сделал, Эдик?