Сюжеты в ожидании постановки. Выпуск 1

АЛЯ. «Из жалости»! Расскажи лучше, как целый город в спячку впал!

ЭДИК. Уважаемая Алевтина Леонтьевна! Вы кто по профессии? – менеджер по продажам. Вообразите себя, пожалуйста, юристом высшей квалификации и расскажите Алексею Матвеевичу: в чём вина моего сайта в истории с моногородом Гадаринском.

АЛЯ. Как в чём? Мужики работать перестали – единственный завод остановился. Женщины и те – щи-борщи не варят. Некоторые, конечно. Старики внуков не выгуливают. Мало?

ЭДИК. А когда, позвольте спросить, уважаемый прокурор, они прекратили всё это делать?

АЛЯ. Как когда? Когда стали твоей кинотерапией заниматься.

ЭДИК. Поразительная неосведомлённость обвинителя в материалах следствия! Напротив, уважаемая Алевтина Леонтьевна. Когда бросили программу и стали рекомендовать фильмы друг другу. (Алексею.) По-существу, эти гадаринские невежды занялись групповой психотерапией без психоаналитика! Я же каждую сессию психоанализа соотнёс с цепочкой фильмов!

ВИКТОР. Эдька, гад! Дай пароль! Врёшь, что сайт закрыли…

Продолжительная пауза.

АЛЯ (в ужасе). И брата родного на иглу посадил… Я-то гадала, почему он забил на всё: на работе – лишь бы отбыть, дома – лишь бы в кабинете запереться…

ЭДИК. А теперь, уважаемый прокурор, вы путаете причину со следствием. Не я его посадил, а он попросил решить проблему. Но в чем она, я и не знаю. Как вам такая версия: приходит пациент и жалуется, что после пятидесяти стал жутко бояться смерти. А в загробную жизнь не верит. Верит в науку. Но разобраться, где учёных заносит, а где реальные задачи ставятся – образование не позволяет. Верит в прожекты бессмертия и – сомневается. А страх-то растёт с годами!

АЛЯ. Наплёл с три короба! (Алексею.) Про статистику – наврал! Следствие опросило бывших пользователей. По всей России! Есть даже случаи самоубийства! (Эдику.) Если бы Виктор покончил с собой! Ты подумал об этом?!

ЭДИК. Глубокоуважаемая клуша! Ещё раз повторяю: за тех, кто бросил сайт – я, по закону, не отвечаю. А Виктора я контролировал. (Алексею.) Ничего противозаконного мы не делали. Налоги платили, авторские отчисляли. Шьют политическое дело – антисоциальную деятельность. Я к этому никакого отношения не имею. Всё равно, что судить врача за летальный исход, когда пациент плюнул на рекомендации и занялся самолечением. (Замечает, что Елена стоит на коленях.) Леночка, ты за меня просила? Не стою, ей Богу, не стою! (Хочет взять её за руку, но она отскакивает.)

ЕЛЕНА. Я сказала правду… я сказала правду…

ВИКТОР. Мне позарез… кинуху, пожа-а-алуйста…

Длительная пауза. Эдик садится, барабанит пальцами по столу.

ЭДИК (выпивает рюмку). Весело с вами…

АЛЯ. И ты… Алекс…

Елена бросается к Алексею.

ЕЛЕНА. Алёша! Ты ничего мне не сказал! Ничего!!

АЛЕКСЕЙ. Подожди, Лена… Мне надо ещё что-то ему… сейчас, сейчас, я потерял нить…

ЭДИК. Это ты обо мне? Ну что тут перемалывать, Алексей? Давно это было. Хоть «срок давности» в таких делах не существует… Как говорили в прошлом веке «бес попутал». Или как они замечательно выдумали: «не согрешишь – не покаешься». Вообще, презабавный был народец… Что-то меня заносит. (Неожиданно вскакивает и бешено кричит на Алю.) Что уставилась, стерва?! (Аля отступает к двери, заслоняя лицо рукой, как от удара.) Катись отсюда – твои уши лишние!!

Аля делает движение в сторону Виктора, но скрывается за дверью.

Дура. Сама понять не может… (Смотрит на часы.) Ты меня извини, Алексей, время моё вышло. Поэтому я вкратце.

Пауза.

АЛЕКСЕЙ. Говори, Эдик. Решение не изменю.

ЭДИК. Обижаешь, старик: что ж, по-твоему, совсем ничего не чувствую? Думаешь, выкручиваться стану? Можешь быть уверен – поступок твой оценил. Считаю его в высшей степени экстраординарным.

АЛЕКСЕЙ. Не то, Эдик, не то…

ЭДИК. А что «то»? Что?? На колени перед тобой бухнуться?! Прости, не обучался! Или дать «честное пионерское», что больше не буду?! Из возраста вышел.

АЛЕКСЕЙ. Пойдем, Лена.

ЭДИК. Не-е-ет! Постой!!

Секунды две Эдик тяжело дышит.

Напасть какая – сразу всё навалилось… Тем не менее! «Однова живём» – это вопль всего человечества! «Нам не страшна могилы тьма». Можешь отказаться от своего решения. (Без видимой причины вздрагивает и выбегает.)

АЛЕКСЕЙ (вслед). Решение – не изменю!

Елена сделала шаг к Алексею, но, встретив взгляд, замерла. Пауза. Входит Матвей Николаевич.

МАТВЕЙ НИКОЛАЕВИЧ (о Викторе). Напился, чертяга. Отца заморозить… Ишь чего за границей надумали: бессмертными быть! И наши туда же – «гуманисты в трансе»! А он, может, отца этим убил?!.. (Алексею.) Идите домой. Я здесь останусь. Не оставлять же одного в отцовской квартире – свихнется ещё проснувшись.

Алексей и Елена уходят.

(Осушив стопку, укладывается на диване.) Хм: «зам губернатора скончался от ужаса, увидев теракт по телевизору». Зам губернатора, к вашему сведению, такое видел живьем… еще мальчишкой…

ВИКТОР. Папа, папочка… помоги мне!.. Я больше не буду, я никогда больше не буду…

МАТВЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вот это правильно… Лучше поздно, чем никогда… (Заснул.)

Конец первого действия

Действие второе

Сороковины. Та же гостиная. За столом сидят Виктор, Эдик и Григорий Фёдорович. Аля и Елена приютились на диванчике. Алексей в задумчивости сидит поодаль.

ГРИГОРИЙ ФЁДОРОВИЧ (Эдику). Как же не знать? Сызмальства известно было: на третий день покойничек с нами распрощался, на девятый – душа ихняя от плоти отделилась. А сразу улетать негоже. Привыкла она больно к телу своему. Вот и кружит, кружит над ним, хе-хе, горькие процессы, по-научному, наблюдает и плачет. А на сороковой-то и наблюдать уже нечего – и возносится, стало быть, навсегда. Так что сегодня мы вознесение души покойного Георгия Николаевича как бы отмечаем. Знаменательно по-старинному. (Выпивают.)

ЭДИК. Исконная черта человека – любопытство. К смерти оно особый, ни с чем не сравнимый привкус имеет. Как ни запрещали различные религии, трупы во все времена вскрывались. Отсюда совпадение: третий и сороковой дни поминаются у язычников, древних евреев и христиан. Несмотря на антагонизм! По-научному, как вы заметили, многоуважаемый Григорий Фёдорович, объясняется сороковой день крайне просто: сердце в это время разлагается. Поскольку издавна его считали вместилищем души, вот и решили, она в это время покидает грешную землю. Бред несусветный! Во-первых, вовсе не обязательно в сороковой день это знаменательное, как вы опять же справедливо отметили, дорогой Григорий Фёдорович, событие происходит. Цифра сорок – условный статистический факт, зависящий от местности, то есть, от свойств почвы и погоды. Во-вторых, слово «душа» лет через сто будет значиться в словарях с пометкой «устаревшее». Человек становится всё рациональнее: даже эмоции свои выносит на суд логики. А слово «душа» невозможно рационально определить: слишком размытое понятие. Что мы под ним подразумеваем? Нам самим не ясно. Так что дни эти поминальные совершенно бессмысленными станут. (Виктору.) Верно, технарь, проблему понимаю?

ВИКТОР. Не… знаю. Отца жалко. (Отошёл от стола.)

ЭДИК. Само собой. Я – о другом.

ГРИГОРИЙ ФЁДОРОВИЧ. Верно, ох как верно, Эдуард Георгиевич, всё обрисовали. Целый месяц с тех самых пор, как вы ко мне с извиненьицем пожаловали, я удивляюсь и поражаюсь: как во всех жизненных явлениях научную основу хирургически вскрываете и препарируете. Точь-в-точь как отлетевшей души Георгий Николаевич: во всех неурядицах ведомственных обнаруживал сердцевинку. Потомственность! Сколько я от вас за этот месяц полезного узнал! Раньше, бывало, этот раздел в газетах «очевидное-невероятное» никак осилить не мог: одно сообщение казалось только очевидным, другое – исключительно невероятным. Чтобы вместе – никак не получалось! Но я – человек, хо-хо, понятливый. Теперь уж вы «крысой» меня, тем паче канцелярской, никак не назовёте. После ближайшего-то знакомства?

ЭДИК. Что вы, Григорий Фёдорович! Не напоминайте.

ГРИГОРИЙ ФЁДОРОВИЧ. Я со своей стороны, давно хотел сказать: слова тогдашние беру обратно. Я им хозяин и потому имею право. Как, например, огурчики на своём огороде: захочу и не только не сделаю их малосольными, но и окончательно не соберу – пусть гниют! Зазря я тогда встал в позицию и вас осудил. Потому как не учёл, что ваше дело молодое – не то, что стариковское наше. Кто только чего не творил по молодости и неопытности! До революции купеческие сынки такие кренделя выделывали! Наши великие писатели знали, про кого писать, чтоб интересно было. А раз официальное лицо в инстанции благосклонно отнеслось к просьбе заслуженного Матвея Николаевича, стало быть, ничего почти зазорного и нет. (Понизив голос.) Возможно, в будущем всё исцеление и научное лечение будет происходить через интернет. Потому предлагаю выпить за удачный исход этого дела, как непосредственно касающегося нашего юби… то есть, люби-мого Георгия Николаевича!

ЭДИК. Нет, нет, Григорий Фёдорович! Вы хватили лишнего. Непременно надо три раза постучать: «Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!» Совсем не известно, как обернётся. Первый шаг Матвея Николаевича, правда, обнадёживает: влиятельное лицо поспособствовало – отпустили под подписку о невыезде. Но пока непонятно, во что следствие выльется. Как раз сегодня у Матвея Николаевича решающий разговор. Так что предлагаю выпить за справедливость следователя! (Чокаются.)