Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 2

1905 г. начинался как будто спокойно, еще не предвиделась такая жестокая грядущая зима с восстанием и Пресней. Ожидалось «что-то», но не ожидалось так скоро!

Таким же заведенным порядком намечался отдых, на этот раз весенний. Пасха была поздняя, а Пасхой регулировались строительные работы, обычно начинающиеся недели полторы позже пасхальной недели. «Раскачивались». Когда я, бывало, торопил моих клиентов начать работы, меня удерживали чисто русским: «Куда торопиться?»

<Посылался дворник в участок взять свидетельство “о неимении препятствий” к выезду за границу:

– Пожалуйте три рубля.

– На марку?

– Нет, окромя марки, нужна трешница письмоводителю за то, что печать поставить.

Через час приносилось свидетельство, а с ним посылалось в канцелярию генерал-губернатора заявление о выдаче заграничного паспорта, прилагая русский. Завтра едешь лично в Чернышевский переулок (теперь ул. Огарева), где в одноэтажном домике тесная канцелярия, и в оконце любезный какой-то бессменно-вечный Шрамченко спрашивает вашу фамилию и вручает заграничный паспорт, предлагая уплатить 5 р[ублей] 10 коп[еек].

– Это на полгода, если дальше желаете остаться, благоволите в русском посольстве или консульстве сделать отметку и внести еще 5 р[ублей] 10 коп[еек]>[162 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 27.].

Билет до Берлина в кармане, Бедекер по Италии в небольшом ручном чемодане. Брестский (теперь Белорусский) вокзал, второй класс с четырехместным купе, спальных принадлежностей не давали еще, ну кое-как ночь поспишь, а на другой день – Варшава.

Очень понимал я Чехова, сказавшего, что в поезде «люкс», где один только первый роскошный класс, ездят только отбросы человечества (см[отри] его «Записную книжку»[163 - Точная цитата такова: «В поезде luxe – это отбросы общества». (Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. В 30 т. Сочинения. В 18 т. Т. 17: Записные книжки, записи на отдельных листах, дневники. М., 1980. С. 75.)]).

За окном ранний весенний пейзаж родных, еще пустых полей. С утра уже иное население на станциях – белорусы. После обеда – Варшава. Пароконный извозчик везет по железному грохочущему мосту через Вислу. Пошатался по знакомому уже городу, потолкался на улицах Краковского предместья и на Новом свете[164 - Краковское предместье и Новый Свет – прогулочные улицы, составляющие Королевский тракт в Варшаве.]. Взглянул на памятник Копернику, вокруг которого извозчики устроили свою стоянку, и – на Венский вокзал, к поезду на Берлин. В Италию более короткий путь был через Вену, но крайне неприятно проезжать было австрийские границы с жандармами в черных лаковых киверах, привязывающимися к каждой мелочи, лишь бы сорвать лишний гульден.

Ночью граница – Александрово. Последний стакан русского чая, размен оставшихся двугривенных на немецкие пфенниги и марки. <Процедура с паспортом>[165 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 27 об.]. Запирают вагон, отбирают паспорта для отметки, <и возвращающийся жандармский ротмистр спрашивает вашу фамилию, вежливо достает из портфеля, что почтительно держит жандарм, ваш паспорт – и все>[166 - Там же.].

Через полчаса станция Торн. Немецкие вагоны. Таможня с быстрым осмотром багажа, поисками запретных папирос и чая.

Памятник Бетховену на выставке Венского Сецессиона (1902).

Скульптор Макс Клингер

Раннее утро, еще не совсем рассвело, поезд грохочет над просыпающимся Берлином, минуя вокзалы Силезский и Александерплац. Наконец въезжаем под гигантскую арку вокзала Фридрихштрассе. Через дорогу отель также «Фридрихштрассе». <Чистенький номер за две-три марки (тогда это было 1 р[убль] 15 к[опеек]). Скорый туалет, и на улицу>[167 - Там же. Л. 28.].

Моросит мелкий дождь, теплый, весенний, а мостовую моет господин метельщик в синей блузе, <белом воротничке и котелке>[168 - Там же.]. Магазины уже открыты. Жизнь начинается рано. <Утренний завтрак в кафе и бесцельная прогулка по городу, где чистота и порядок такой, что не знаешь, куда бросить окурок сигары, а сигарами уже запасся. Лавочек с сигарами не меньше, чем домов, и начинается истребление этих умело обработанных листьев неизвестного растения чуть ли не с восходом солнца. Бедный люд сосет сигары по 5 пфеннигов, т. е. по 2 коп[ейки]. Но на Унтер ден Линден в магазинах отличные гамбургские сигары. Настоящая “Гавана” была мне еще не по средствам для повседневного курения>[169 - Там же.].

Комо. Площадь Кавур. Открытка начала XX в.

Какая удача: в Потсдаме строительная выставка! Смотришь, учишься – как нужно работать, и постигаешь отличительную черту немецкой строительной техники – это законченность и тщательность выполнения каждой мелочи. <Все нужно делать хорошо! И работают вдумчиво, не спеша, но и без отдыхов поминутных, без почесываний, покуриванья, на что уходило у нас в России на это целые часы. Уклад жизни там обязывает к бережливости времени>[170 - Там же.]. До противной скрупулезности сказывалась всюду особая немецкая скаредность, так кидавшаяся в глаза нам, русским.

Музеи старался миновать, для них нужно время, забежал лишь в Фридрихсмузеум взглянуть, как Макс Клингер изваял Бетховена из мрамора четырех цветов и вышел плакат, а не скульптура, не передавшая черт гениального музыканта[171 - Речь идет о скульптуре: Клингер М. «Бетховен» (1902, Лейпциг, Музей изобразительного искусства). Композитор представлен в виде олимпийского божества. В создании полихромной скульптуры были использованы белый и цветной мрамор, гипс, бронза, слоновая кость.]. Но миновать Музей художественной промышленности я не мог, уж очень поразительное было там собрание тканей. Ну и довольно, тем более что берлинская толпа – это что-то скучное и противное, офицерство с закрученными усами а-ля Вильгельм надоедливо своим наглым видом и бросаньем фраз особенным жаргоном, плоско берлинским. Дальше!

Комо. Фуникулер. Открытка конца XIX в.

Не задержался и в Мюнхене. Так хорошо его уже знал раньше, посмотрел лишь выставку «Сецессион». Оригинально были выставлены картины: они врезаны в фон серого полотна затянутых стендов, без рам и с большими интервалами. Видишь только живопись, а не раздражающую позолоту ненужных рам. На выставке наши Сомов, Малявин, Серов останавливают толпу подолгу. Они свежи, крепки, интереснее.

Скорее через Цюрих, в Италию. В Цюрихе обязательная встреча с Чернышевым. Оживленная давней дружбой беседа о России, о русских в Цюрихе; радуется Чернышев, что все же я добился своего и таким солидным стал, что стоит зайти к фотографу, на память открытка останется. Заглянул в знакомые аудитории Политехникума, к прежней хозяйке зашел, – как она постарела! А маленькая Аннели выросла в красивую барышню. Визит в Цюрих мимолетный. Прощальный взгляд на город, и поезд помчался дальше. <Берлин и вся Германия – это для меня была большая почтовая станция, по-своему интересная, но где можно и подолгу засидеться на этом мировом тракте европейской культуры. Но время нужно беречь. Никакая служба не связывала меня, и только власть долга, такого приятного к выполнению любимого дела. Положенные два месяца нужно использовать отдыхом, насыщенным солнцем и искусством вечным, к которому тянется человек, как мотылек к свету, как пчела к цветку>[172 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 29.].

Оставаться долго на лазоревых берегах озера Комо и Лугано – времени тоже нет. <К мечтательности располагают эти северные итальянские озера>[173 - Там же.]. А вот когда возвращаешься с большим запасом впечатлений, [то] чтобы разобраться в них, перечувствовать виденное – лучшего места нет, чем эти пленительно тихие озера… Альпы остались позади, началась Ломбардская равнина. Прежде всего, на пути Милан.

Синьория Висконти[174 - Синьория – тирания, форма политического устройства ряда городов-государств Северной и Средней Италии 2-й половины XIII – середины XVI в., характеризовавшаяся сосредоточением всей полноты гражданской и военной власти в руках единоличного правителя – синьора (тирана). Например, синьория Висконти в Милане.] и Сфорца давнего Кватроченто[175 - Кватроченто – принятое в итальянском языке наименование XV в., в искусствознании условное обозначение периода Раннего Возрождения в Италии.] теперь стал городом промышленности, банков, торговли. Город итальянский по языку, город, проживший свою славу. Давний Медиоланум[176 - Медиоланум – первоначальное название Милана.] – только отдельные его куски остались еще старые, без налета европеизма, торгующего, шумного. Всюду говор суетливый, приправленный жестами быстрыми, и язык такой чистый, тосканское наречие с немногими звуками местного диалекта. Черты лиц не резкие, но своеобразные. Взгляды острые, чего-то ищущие, не рассеянность, а деловитость, хотя люди, по-видимому, и лодырничают. Но ведь чем-нибудь они живут? Жуликоватая все же эта толпа. Наивное жульничанье даже и в государственном банке. Меняешь русскую радужную сторублевку, и кассир, отсчитывая 268 лир, непременно всучит две-три бумажные лиры фальшивые. Отодвинешь их ему обратно, наглядно линяет краска и рисунок плох на них. Спокойно, без всяких объяснений положит в ящик обратно. «Не тебе, так другому сплавлю». <Претензии неуместны>[177 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 29 об.].

Миланский собор. Открытка начала XX в.

Толпа еще гуще на корсо[178 - Одно из значений слова «корсо» в итальянском языке – широкая улица, проспект. В данном случае Бондаренко, видимо, имеет в виду корсо Витторио Эмануэле II.], около собора, огромного, филигранного мраморного. Отточенные вертикали пилястр[179 - Пилястр – вертикальный выступ стены, условно изображающий колонну.] с приклеенными фигурами скульптурно-живописными. Все здание завершается гигантскими сталактитовыми иглами. Одинокая башенка на кровле увенчана статуей Богоматери. Готика? Нет, это не готика. Это чисто итальянское здание, одетое в готизированные детали[180 - Собор Рождества Девы Марии (итал. Cattedrale di Santa Maria Nascente) – кафедральный собор Милана, построен в стиле готики из белого мрамора. Строительство начато в 1386 г., а завершилось лишь в начале XIX в., когда по распоряжению Наполеона I был закончен декор фасада. Некоторые детали, однако, доделывались до 1965 г.]. Да разве духу живого итальянского народа свойственна готическая вдумчивая устремленность? В разновременной скульптуре, в таком чрезмерном изобилии облепившей фасад собора, нет ничего готического, а все эти святые перенесены в камень с фресок Кватроченто. Но фрески – целостнее, содержательнее и неизмеримо художественнее этого скульптурного сбора.

Можно рассматривать собор подолгу, с интервалами целых лет, рассматривать в разное время года, а лучше всего в свойственный Милану утренний молочный легкий туман – и все же этот Дуомо[181 - Duomo (итал.) – собор, в данном случае кафедральный собор в Милане (итал. Duomo di Milano).] глубокого впечатления не оставит. Здесь нет архитектуры запечатлевающейся, поражающей единством замысла и выполнения.

Интереснее толпа.

Милан. Галерея Виктора-Эммануила. Открытка начала XX в.

В ранний утренний час за столиком кафе воссел аббат (падре), типичный такой, что и оторваться нельзя. Движения размеренные, пропитанные самодовольством, благодушием. Принесли ему бутылку вермута, этого портвейно-полынного вина – помогает от лихорадки – и спиртовку-машинку для закуривания длинной, вроде лучинки, черной сигары, «вирджин»[182 - Речь идет о сигаре, изготовленной из листьев одного из основных видов табака – вирджинского, из которого выведено большинство сортов табака, используемых для выработки качественной продукции.]; падре достал из своей широкой сутаны портсигар, выбрал [сигару], которая показалась ему лучшей, положил ее на подставку над огоньком спиртовки, чтобы обгорела, иначе не закурится, затем налил в большой фужер вермута, прихлебнул, пожевал, не торопясь проглотил, вперив взор плутоватых глаз куда-то в пространство. Также не спеша закурил и перешел в поэтическое оцепенение. Медлительно выпит и второй бокал, докурена сигара наполовину, остальную затушил и спрятал в портсигар. Вынул из черного широкого пояса часики, взглянул и не спеша отправился в собор служить мессу. Я пошел за ним.

Собор весь окутан темнотой, зажжены немногие свечи, у скамейки четыре аббата уже перелистывали какую-то огромную книгу, а над ними в вышине подвешенный к своду эффектно освещен большой крест. Волной полились звуки органа, а скоро и наш подкрепившийся падре стал совершать обедню. Жизнерадостное отношение к литургическим таинствам!

Милан. Центральный вокзал. Открытка конца XIX в.

Там же около собора, под арками дворца расположился с папкой торговец старыми гравюрами. Я нашел гравюры Персье и Фонтена[183 - Основоположниками стиля ампир во Франции архитекторы, художники и декораторы Шарль Персье и Пьер-Франсуа-Леонар Фонтен работали вместе, по заказам Наполеона I они перестраивали и отделывали интерьеры Лувра, Мальмезона, Фонтенбло и других дворцов в стиле ампир. В 1801 г. выпустили книгу «Собрание эскизов для украшения интерьера», которая послужила образцом для мебельщиков и декораторов всей Европы.] «Римские виллы», несколько листов. Начался торг, и за 10 лир, наконец, сошлись. <Дождь перестал, солнце неуверенно проглянуло>[184 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 30 об.]. Нужно зайти в Амброзиану[185 - Художественная галерея Амброзиана (Пинакотека Амброзиана) в Милане основана в 1618 г. архиепископом Федерико Борромео. Сегодня это уникальное хранилище живописи и ценных рукописных материалов, многие из которых датируются временами Средневековья.]. Полно захватывающего интереса, в ней ведь рисунки Рафаэля, гравюры, рукописные книги. Над ними месяцами можно просидеть.

Конечно, и в старую столовую монастыря Санта-Мария-делле-Грацие, где остатки фрески «Тайной вечери» еще хранят божественную кисть Леонардо[186 - «Тайная вечеря» – монументальная роспись работы Леонардо да Винчи, изображает сцену последней трапезы Христа со своими учениками. Создана в 1495–1498 гг. в доминиканском монастыре Санта-Мария-делле-Грацие в Милане.], приковывая к вдумчивым типам апостолов, переданных с поражающей экспрессией. <Никого нет. Белесоватый путешественник, с неизменным Бедекером в руках, недоуменно взглянул на фреску, на меня, очевидно, подумал: “Чего тут смотреть?!” И снова тишина, холодно, пахнет сыростью. На воздух!>[187 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 30 об.].

Венеция. Пристань у площади Святого Марка. Фото конца XIX в.

А вот уголок старого Милана – Кастелло Сфорцеско[188 - Название резиденций миланских герцогов династии Сфорца в Милане.]. Сфорца[189 - Сфорца (итал. Sforza) – миланские герцоги, правящая династия в Италии периода Ренессанса. Основателем рода был Муцио Аттендоло (1369–1423), прозванный Сфорца (от итал. sforzare – напрягать, давить; глагол, производный от итал. forza – сила).], вероятно, не узнали бы своей крепости, где столько было пролито крови и где художники во главе с Леонардо занимались инженерией, устраивая поостроумнее защиту герцога. Теперь так был обновлен этот замок, так реставрирован, что всё стало мертвым кладбищем, складом для археологических фрагментов. <Нарочитая недоделанность, полуразрушенные, починенные стены дают обманчивое впечатление старины, а ее-то и нет в этом замке, мало ее и во всем Милане, если не считать двух-трех церквей ломбардской архитектуры, да остатка римского портика, еще не поврежденных реставрацией. А дождь снова начался>[190 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 30 об.].

Ночной поезд на Венецию. Еще темно, когда приезжаешь на вокзал, жандарм провожает к гондоле и спрашивает: «В какой вы едете отель?» – и записывает номер гондолы. Много было случаев, что до отеля не доедет приехавший иностранец, находя успокоение вечное в грязных водах канала.

Венеция ночью – это увертюра к неведомому, и звуки так новы и таинственны. Разве только один Уистлер смог передать ночной мираж, далекий от земного. Кругом одна вода, темная, небо еще черней и слабо освещены силуэты невиданных еще зданий. Утро сгонит ночное видение, и многое станет давно знакомым по репродукциям, но никакие увражи[191 - Увраж – здесь: полиграфическое роскошное, богато иллюстрированное художественное издание большого формата в виде отдельных листов или альбома, как правило, состоящее из гравюр.] не смогут передать подавляющего впечатления от лучшего куска старой царицы Адриатики – Пьяцетты[192 - Речь идет о Площади Сан-Марко в Венеции, пространство которой условно делится на три части: Площадь Сан-Марко (итал. Piazza San Marco, между Старыми, Новыми и Новейшими прокурациями и расположенными напротив собором и колокольней); Маленькая площадь Сан-Марко (Пьяцетта; итал. Piazzetta San Marco – пространство перед Дворцом Дожей и Библиотекой, являющееся своеобразным коридором, ведущим от моря к самой площади); Маленькая площадь львят (итал. Piazzetta dei Leoncini) – примыкающая к западной стене собора, выходящей на Дворец патриарха (получила свое название благодаря двум статуям львов).].

Венеция. Площадь Святого Марка. Фото конца XIX в.

Спешишь утром на эту площадь, большую, квадратную, обстроенную произведениями эпохи расцвета Ренессанса. Библиотека Сансовино, где под аркадой магазины с фотографиями, мозаичными изделиями дурного вкуса, всяким вздором, почему-то необходимым для чемоданов путешественников. Высоко сторожит город Кампанила[193 - Кампанила (колокольня) собора Святого Марка (итал. Campanile di San Marco) – отдельно стоящая колокольная башня высотой 98,6 м при соборе Святого Марка в Венеции на площади Сан-Марко.], ее я видел еще раньше, и тогда ее стены XV в. еще не рассыпались от осадки, а внизу у подножья этого квадратного столба колокольни была еще цела очаровательная лоджетта[194 - Лоджетта – здание из мрамора в форме триумфальной арки, построенное архитектором Джакопо Сансовино в 1537–1540 гг. рядом с колокольней на площади Сан-Марко в Венеции. Предназначалось для встречи вельмож, с 1559 г. стало караульным помещением для охраны Дворца Дожей. После обвала колокольни в 1902 г. лоджетта была восстановлена.], мраморная, миниатюрная работы Сансовино, навсегда погребенная под камнями рухнувшей Кампанилы (теперь Кампанила восстановлена). Но глаз всегда останавливается на завершении площади: Соборе Святого Марка! Эта церковь дивная, выстроена в IX в. мастерами из Далмации. Старая легенда лежит под постаревшими плитами осевшего здания. Лев Св[ятого] Марка неотступно всегда перед вами: и над входом в церковь, и над соседним порталом Дворца Дожей, и на высокой колонне также бронзовая фигура твердо опустила лапу на раскрытую книгу с надписью: [ «Pax tibi Marce, evangelista meus»[195 - «Pax tibi Marce, evangelista meus» – в переводе с лат. «Мир тебе, Марк, мой Евангелист».]], а на другой (парной) колонне патрон города, Св[ятой] Теодор, попирает крокодила.

Теперь бесстрашно можно пройти между этими двумя вещими столбами[196 - На Пьяццетте у столбов приводились в исполнение смертные приговоры.]. <Существовало поверье: прошедший между колонн, обречен на гибель>[197 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 31 об.]. Вспоминается дож Марино Фальеро, здесь обезглавленный. Прямо вода широкого Большого [канала], и опять вдали очарование: произведение Лонгена – церковь [Санта Мария деле Салюте][198 - Собор Санта-Мария делла Салюте (итал. Basilica di Santa Maria della Salute) – собор в Венеции на Гранд-канале в районе Дорсодуро. Построен в честь избавления города от чумы 1630–1631 гг. архитектором Бальдассаре Лонгена в 1631–1682 гг.] поднимается из воды, за ней островок с высокой, чисто венецианской колоколенкой Джудекка[199 - Джудекка – длинный узкий остров в форме рыбьей кости, расположенный к югу от Венеции.], и дальше опять вода лагуны с тонкой полоской железнодорожной дамбы и мостом, едва поднимающимся над гладью серой воды.

У набережной – гондолы, их черные носовые завершения («стрелы») едва колышатся, и гондольеры дремлют на ступенях под утренним теплым солнцем. Непередаваемое очарование, истома, летаргия. Тишину Пьяццы покрывает гульканье голубей. Над входом базилики Св[ятого] Марка цветистая мозаика Тинторетто зовет внутрь.

Тихий час, утренним светом сияет позолота мозаик, с патиной на фонах и на примитивных фигурах. Все стены в мозаике, но не чувствуешь ее изобилия – так слилась она с плоскостью стен и так гармонична в своих красках спокойных, блеклых теперь и умиротворенных. Вот также слитны с архитектурой были наши чудесные фрески Спаса Нередицы в Новгороде[200 - Церковь Спаса на Нередице (Спас на горе Нередице) – храм Преображения Господня, расположенный в 1,5 км к югу от Великого Новгорода на правом берегу бывшего русла Малого Волховца. Построена в 1198 г. князем Ярославом Владимировичем. Храм был расписан в 1199 г. Фрески храма являются одним из самых знаменитых памятников монументальной живописи мирового значения.], так безумно погубленной фашистской немецкой ордой. Пол базилики с мраморной мозаикой местами осел, заметные ямины. <Заходит женщина, опустится на одно колено, перекрестится и спешит с корзинкой за рыбой на Риальто. Вялой походкой прошел священник в сакристию>[201 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 31 об.]. «Pax tibi Marce, evangelista meus». И редкое явление: шатающаяся толпа путешественников-англичан с крикливым гидом, войдет и быстро исчезнет>[202 - Там же. Л. 32.]. Службы нет, и не нужно ее, даже звуки органа здесь неуместны. Не для молитвенных настроений теперь эта церковь, а для созерцания красоты вечного искусства. Прощаешь новенькие резные скамьи и позднего Ренессанса аналои и люстры – все это меркнет под излучающимся золотистым сияньем легкого полумрака церкви.

Венеция. Улица Ботиселла. Фото конца XIX в.

Веками разделенные два чуда искусства: Св[ятой] Марк и Паллацо Дожей. Ничем несхожие в своих архитектурных фасадах и интерьерах, а оба родные братья одного народа, его искусства, искреннего и логичного в своем появлении и своем выражении. Розоватая мраморная стена дворца с редкими оконными пролетами воздушна, несмотря на массу ее, подпираемую лесом колонн, приземистых, романских. А внутри нежданное богатство фресок Тьеполо, Тинторетто и Веронезе[203 - Упомянуты великие живописцы Венеции.]. Время еще не потушило красочного фейерверка.

Здесь смотришь на искусство иными глазами, словно какой-то сон, дремота наяву. Чувство полного покоя, забвения при полной отрешенности от всех житейских забот в этом городе бесшумных водяных улиц-каналов. Говорливая разноязычная толпа под вечер становится тихой <и задумчивой>[204 - РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 32.].

Печать легкой грусти лежит на всей Венеции, словно сладостное воспоминание о прожитой блестящей ее жизни, окончившейся последними карнавалами XVIII в. Теперешняя вся жизнь – это отражение в тусклом зеркале <былого. Группы венецианок с золотистыми тициановскими волосами и черными шалями на плечах толпятся в узкой улочке за собором.

Книги здесь не читаются. Когда ложишься усталый в теплую постель, просмотришь только что купленную “Историю Венеции” Жалиберта (Galibert L. Histoire de la rеpublique de Venise. Paris, 1847. – Примеч. ред.). Не хочется брать в руки даже и Бедекера>[205 - Там же.].

Но долго в этих грезах не проживешь.