Переводчик

– Привет, – она игриво улыбнулась.

– Привет… Мой приятель… он там? – я ткнул пальцем в сторону спальни.

– Там… Жаль, что тебя не было с нами, – она томно качнула бёдрами и продефилировала к двери.

Шах возлежал на роскошном ложе посреди живописных развалов скомканных простыней и подушек. На его лице было написано выражение полнейшего блаженства и довольства жизнью. Однажды я видел точно такое же на морде моего бесстыжего кота Елисея, когда тот стащил на кухне полукилограммовый кусок вкуснейшего вологодского масла и полностью слизал его до моего прихода. У окна стояла ещё одна – третья по счёту – девица и пыталась застегнуть на спине тугой лифчик. Увидев меня, застывшего на пороге спальни, она махнула рукой:

– Чего стоишь? Помоги!

Я подошёл к ней, аккуратно стянул упругие резинки, подождал, пока она засунет под лифчик свои тяжёлые груди, и застегнул хитроумные крючки.

– Спасибо, – ласково прощебетала она, но в ответ я сумел только кивнуть, с трудом сглотнув тугой ком слюны.

Она наклонилась над моим бесстыдно раскинувшимся на кровати приятелем, поцеловала его в губы и выскочила из комнаты.

– Сегодня вечером, как договорились, – крикнул он ей вслед. – Вместе с подружками…

– Конечно, мой сладкий, – она появилась в проёме двери, отправила нам по воздушному поцелую и исчезла.

– Шах… – наконец сумел выдавить я. – Мы же договорились встретиться в восемь!

– Ну, понимаешь ли, Алекс, – он мечтательно улыбнулся самому себе. – Я не успел закончить… все свои дела до восьми… Да не обижайся ты! Я же больше года сексом не занимался. На такие жертвы пошёл… Надеюсь, оно того будет стоить. Слушай, а чего ты покраснел, как невинная девица? Ты что, никогда не трахался с тремя тётками сразу? – он недоверчиво посмотрел на меня.

Я промолчал.

– У-у, как все запущенно, – он покачал головой. – Тебе сколько лет? Двадцать шесть? Ладно, братишка, я займусь твоим воспитанием, – решительно закончил он и принялся натягивать на себя штаны.

Вот уж, честно говоря, не знаю, хочу ли я, чтобы моим воспитанием занимался такой тип, как Шах! Тем более в таком направлении…

День выдался изнурительным и совершенно провальным. Мне не удалось встретиться и поговорить ни с одним человеком, с которым в своё время встречался профессор Линг. В списке, который переслала мне Тай, оказались только дряхлые старцы. Чем руководствовался профессор в своём выборе, я не знал. Мы обошли два десятка адресов, но бывшие собеседники профессора либо умерли от старости – большинству из них было далеко за сто – либо уехали умирать "в родные места" куда-то в дальние уголки Сахары, либо попросту потеряли рассудок. Я попытался было побеседовать с одним таким старичком, оказавшимся на редкость дружелюбным и говорливым, но не смог. Слишком уж свежо было в памяти то, что произошло со мной в психокоррекционном центре во время разговора с безумным профессором, и мне стало невыносимо тяжело. Шах тоже заметно нервничал, поэтому мы, поспешно попрощавшись, ретировались.

Мы сидели в полутёмной чайной и потягивали мутно-коричневую жидкость, которую местные называли чаем. Вкус у того был пресным и отдавал песком, впрочем, как и всё тут – последние несколько столетий пустыня активно наступала и почти вплотную подошла к стенам Танжера.

Ещё в списке оставалось два десятка имён из тех, кого профессор навестил в округе Танжера. Всего же в ИДАРе он встретился более чем с тремя сотнями человек, но у нас с Шахом уже не было времени. Через полтора дня мы должны были покинуть страну, а задерживаться здесь так же незаконно, как мы сюда проникли, не хотелось – Кьёнг уже вернулся в Поднебесную, да и кто знает, сработают ли его связи во второй раз? Я считал, что судьбу искушать не стоило.

На улице быстро темнело. Когда прохожие за окном превратились в расплывчатые синие тени, Шах сгрёб с огромного блюда остатки кус-куса и выжидающе посмотрел на меня. Я повертел в руках мятый список.

– К остальным пойдём завтра.

– Yes! – воскликнул Шах на америколе… ну-ну, готовится к предстоящей поездке в Имперские Штаты?., и тут же встрепенулся. – Слушай, меня наверняка девчонки в гостинице уже заждались. Пошли быстрей.

Я расплатился с хозяином чайной и обречённо побрёл вслед за своим напарником, на чём свет стоит, кляня себя за глупость и альтруизм. Кто мне скажет, какого вообще чёрта я потащил за собой этого незнакомого, да ещё и, как оказалось, ненастоящего психа?!..

С Шахом и его пышнотелыми подружками я попрощался у дверей его номера.

– Заходи, если вдруг заскучаешь, – щедро предложил он.

Я с сомнением покачал головой.

– Спасибо, но вряд ли.

В номере было темно и душно. Не зажигая света, я распахнул оба окна, но это помогло мало. Я расстелил на скрипучем деревянном полу тонкое покрывало, сверху положил простыню и лёг. Но уснуть так и не смог. В голове назойливой стаей стервятников вертелась куча вопросов и, как назло, ни одного ответа. Что там говорил обо мне Шах? Что меня кто-то ведёт и всячески помогает? Возможно, со стороны и создавалось такое впечатление, но лично мне казалось, что я бреду в полной темноте, заходя в первую же попавшуюся дверь, которую мне удаётся найти на ощупь, и что, любое решение, какое бы я не принял, в конечном итоге всегда оказывается неверным.

Если хочешь что-то получить, не проси невозможного, вспомнилась мне старая арабская пословица. Только вот как узнать, что считать возможным, а что нет? И кого брать за точку отсчёта – самого себя? Или того, у кого просишь… самого бога?

Поворочавшись на полу ещё с час, я встал, натянул на себя футболку и джинсы и вышел из номера. Снизу из гостиничной харчевни доносился приглушённый шум и обрывки протяжной песни. В узком коридоре под моими ногами прошмыгнула пара котов, сверкнув на меня круглыми фарами-глазами. Я проводил их взглядом и постучал в дверь соседнего номера…

Следующее утро было омерзительным. Я с трудом разлепил глаза, выпростал руку из-под влажной от пота простыни и поднёс к глазам часы.

– Чёрт, чёрт! Два часа дня!

Я подскочил на кровати. Наших магрибских "гейш" в номере уже не было, вероятно, отправились домой выспаться и подготовиться к очередной трудовой ночи. Шах мирно посапывал, блаженно растянувшись на широкой кушетке у окна. Не одеваясь, как был замотанный в простыню, я прошмыгнул в свой номер. Вода в душе была противно-тёплой и не принесла облегчения ни голове, ни телу – затуманенное гормонами сознание упрямо отказывалось концентрироваться на чём бы то ни было. Я сунул в карман планшетник, проверил, на месте ли список, и зашёл к Шаху.

– Шах, я пошёл. Попробую встретиться ещё с несколькими людьми. А ты отдыхай. До вечера!

– Нет! – Шах буквально взвился на кушетке, так что от неожиданности я едва не отскочил в сторону. – Я пойду с тобой!

Прыгая на одной ноге, он стал торопливо натягивать джинсы на потное тело.

– Я пойду с тобой, – ещё раз повторил он.

– Но зачем? – удивлённо поинтересовался я. – Ты можешь заняться своими делами. Отдохнуть, спокойно побродить по городу…

– Нет, – упрямо повторил он, наконец-то справившись с джинсами и теперь борясь с футболкой. – Я не хочу оставаться один.

– Почему?

– Не хочу и всё, понятно? – Шах явно злился. Чего это он? Недоволен тем, что выдал свою слабость невольным порывом? – Я готов, идём.

Все оставшиеся адреса мы бы обойти всё равно не успели, поэтому в харчевне я развернул список, аккуратно разорвал его на полоски, перемешал и вытянул одну.

– Салем Аль-Азиф, – прочитал я. – К нему-то мы и пойдём.

Мы стояли в узком колодце улицы перед двухэтажным домом с облупленной белой штукатуркой. Высокая арка двери была обрамлена роскошной мозаичной рамой, где по глубокому синему фону вились изумрудные плети плюща с золотыми прожилками. «Книжная лавка Аль-Азифа» гласила витиеватая арабеска над входом.

– Нам сюда, – я толкнул тяжёлую дверь. Лавка приветствовала нас прохладной полутьмой и мелодичным звоном медных дверных колокольцев, но навстречу нам никто не вышел.

Я ошарашено огляделся, не веря своим глазам. Мы словно вдруг очутились в древней арабской сказке. Вдоль стен, поднимаясь ввысь до самого потолка, громоздились разномастные полки из потемневшего от старости дерева, а на них плотными рядами стояли книги, книги, книги… древние тома в тёмных кожаных переплетах, дорогие, инкрустированные драгоценными камнями и мозаикой издания священных текстов, простенькие дешёвые книжонки времен "демократического перехода", современная прагматичная литература без изысков… По правую и по левую руку от нас стояло два массивных письменных стола на изогнутых резных ножках, похожие на застывших кутрубов[25 - Кутруб – в арабской мифологии злой дух, джин, имеет вид страшного чудовища, обитает в пустыни и питается свежей мертвечиной.], на которых тоже возвышались горы книг. А в центре лавки росло дерево… да-да, самое настоящее оливковое дерево с кряжистым витым стволом. Я проскользил взглядом по стволу и поднял голову вверх. В крыше дома была пробита неровная дыра, и серебристый, словно подернутый лёгкой песчаной пылью плюмаж кроны устремлялся туда, ввысь, где на ослепительно лазоревом небе жарил безжалостный очаг солнца. Пробивавшиеся сквозь узорчатую листву лучи играли на золотых обрезах книг, струились через цветастые стеклянные абажуры ламп, раскрашивая всё помещение, столы, пол и даже сам воздух пёстрым радужным многоцветьем, так что казалось, что мы попали внутрь калейдоскопа.

Здесь не было времени, не было шумящей за окном толпы, не было ни истории, ни войн, ни человеческих страстей, словно все слои бытия и все потоки времён слились воедино и растворились в безбрежном океане вечности. Мне захотелось взять толстую книгу с пожелтевшими от времени страницами, забиться в огромное мягкое кресло, стоявшее тут же, в углу, под увитой нитями цветного бисера лампой, и забыть обо всем, уйти, сбежать, провалиться в другой, выдуманный, сказочный мир…

Я подошёл к столу, бережно пробежался пальцами по корешкам книг и вытащил наугад увесистый том. Раскрыл его посредине. Стихи…

Равная мера воды и набора ножей…
Два перехода до смерти,
Чуть меньше до жизни…
Если умеешь любить, говори поскорей,
Если не веришь – не жди.