Переводчик

А восток – афоризмы…
Мерою мудрости мерил и каплею Жил,
Пересчитав все песчинки, и многое понял…
Я был бы рад,
Но я так далеко уходил,
Что позабыл как ветра под-над дюною стонут…[26 - Стихотворение взято с сайта www.svistok.ru автор BG. Огромнейшая благодарность автору!]

Изящные буквенные изгибы и петли то наплывали друг на друга, то расходились в стороны, поражая плавностью лигатур, сплетаясь в причудливое каллиграфическое прядево сульса[27 - Сульс или сулюс – один из стилей арабской каллиграфии с округлыми и переплетающимися формами букв, с широкими свободными росчерками, чаще использовался в декоративных целях для калиграмм – художественных произведений каллиграфов.], слова стиха текли прямо в сердце подобно сладчайшему мёду. Наркотическое заклятье с меня было снято – я впервые читал арабский стих, не впадая в туманное забытьё – и я был благодарен судьбе за то, что она позволила мне испытать это наслаждение. Я вчитывался в древние строки, и все мои поступки и решения, выбранные наугад из корзины сомнений подобно тому, как вытаскивают шарик из лотерейного барабана, все мои мысли, воздвигнутые на шатком фундаменте домыслов и мечтаний, всё вдруг начало обретать смысл. Я бережно переворачивал тонкие страницы, снова и снова вчитываясь в ажурную арабицу строк. Кто и за какие грехи закрыл нам доступ к этим бесценным сокровищам, превратив их в сладкий, погружающий в безумие яд? И кто и почему подарил мне совершенное противоядие?

Лёгкий шорох за спиной заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся и увидел рядом с собой Шаха. Тот тихо подошёл сзади и через моё плечо внимательно вглядывался в раскрытую книгу.

– Нет, Шах, нет! – закричал я, судорожно захлопывая старинный том. – Не надо, Шах!

Но уже было поздно. Его взгляд затуманился, и он начал медленно оседать на пол, залитый калейдоскопной мозаикой света.

– … как же это хорошо, верно?.. – счастливым голосом прошептал он и обмяк.

Чёрт, чёрт! Как же я не уследил! Наверное, он подумал, что, раз я так спокойно читаю эту книгу, значит, она безопасна и для него! Или, может быть, он подошёл специально. Кто знает? Дела-то это не меняет – теперь у меня на руках мой приятель в полной отключке, которая, неизвестно, сколько продлится. И неизвестно, как отреагирует на это хозяин лавки…

Я приподнял Шаха с пола, дотащил до невысокой софы, стоявшей у одной из полок, и уложил на неё, подоткнув вокруг парчовыми подушками, чтобы не свалился.

– Он проспит около суток, – вдруг раздался из глубины лавки вкрадчивый голос. – Это довольно сильный наркотик.

Я обернулся. В тёмной арке стоял сухой крепкий старик в аспидно-чёрном халате из знаменитого магрибского шёлка. Остроносые туфли, чалма, массивный перстень с чёрным бриллиантом… ощущение того, что я попал в настоящую арабскую сказку, только усилилось… Наверное, те наркотические стихи всё же на меня как-то подействовали, зря я так упивался собственной неуязвимостью. Я изо всех сил впился ногтями в руку, едва не взвыв от боли, но наваждение не исчезло.

Повелитель шайтанов и ифритов шагнул в комнату, и шитые золотом парчовые портьеры, тяжело колыхнувшись, сомкнулись за его спиной.

– Ты не араб… – он вперился в меня цепким взглядом.

Я кивнул.

– И ты читал наши стихи?..

– Читал…

Старик молчал.

– Вы понимаете, так получилось, что они на меня больше не действуют. Я сам не знаю, как это произошло. Возможно, из-за той старой песни пустынников-туарегов… Я думал, что это просто песня, а она, судя по всему, оказалась каким-то древним заклинанием…

– На всё воля Аллаха. Если Аллах так решил, значит, так нужно.

– То есть я это заслужил?

Старик усмехнулся.

– Гордыня, юноша, гордыня… Избавляйся от неё, – он покачал головой.

– Нет, ты этого не заслужил. Ты этого хотел.

– Вы хотите сказать, что Аллах дает людям то, что они хотят?

– Да. Ты удивлён?

Я с сомнением пожал плечами.

– Не знаю.

– Ты просто никогда не обращал на это внимания. Это происходит со всеми.

– И с вами тоже?

Старик оставил мой вопрос без ответа. Несколько минут он в полном молчании разбирал груды книг на столах, расставляя их по полкам в странном, одному ему известном порядке. Наконец, покончив с этим занятием, он повернулся ко мне.

– Пойдём, светлоокий юноша, я напою тебя чаем. Всё равно спешить тебе некуда. Твой друг будет сражаться с драконами ещё до утра.

– Спасибо… – я улыбнулся. – Я с удовольствием выпью с вами чаю.

Аллах и вправду даёт людям то, что они хотят.

Старик развернулся и махнул мне рукой следовать за ним. За парчовой портьерой начинался длинный тёмный коридор, в котором веяло непривычной прохладой. Наверное, этот коридор ведёт в подземелья, где старый маг хранит свои несметные сокровища, усмехнулся я. Но он вывел нас в небольшой внутренний дворик, окружённый арочной галереей, с раскрытой розой фонтана по центру. Я сделал несколько шагов, огляделся и замер, ослеплённый и очарованный… По стенам, колоннам, по полу, по небесной мозаичной сини вились нежно-хризолитовые плети вьюнка. Изгибаясь, закручиваясь в невероятные спирали, они вдруг расцветали веерообразными пальметтами и листьями ислими, подчиняясь завораживающему божественному ритму… От изящно-витиеватых линий невозможно было оторвать взгляда, явленные формы орнамента словно приоткрывали передо мной завесу неких глубинных смыслов, уводящих в мир бесконечных ассоциаций, символизирующих красоту божественного творения… Бесконечная во времени и пространстве вязь орнамента возносила в райский сад, созданный самим Всевышним…

Я прошёлся вдоль стен, любуясь работой неизвестного мастера… «когда к орнаменту обратил он кисть свою, создал он рай второй раз»…[28 - Так писал о творчестве своего учителя средневековый автор и художник Садиг-бек Афшар в известном труде «Ганун ос сонар» («Канон изображения»), написанном в начале XVII в.] Она была прекрасна, прекрасна до последнего кусочка мозаики, до едва заметного раздвоенного листочка ислими, скрывающегося среди спиралей уходящего в вечность побега вьюнка…

…уходящего в вечность побега вьюнка, вдоль которого играла, резвилась, вилась-обвивалась незаметная серая змейка-дракончик по имени Вьюн… моя душа… душа переводчика…

Я вздрогнул и обернулся. В журчавшем посреди двора фонтане мягко плеснулась красная рыбка. Я подошёл к его роскошной чаше, сверкавшей золотом, лазурью и зеленью мелкой майолики, встал на колени и опустил лицо в прозрачную воду. Боже, как хорошо…

Пол дворика был устелен пёстрыми коврами; я присел в прохладной тени и откинулся на пышные подушки. Это была сказка, настоящая арабская сказка из толстых, зачитанных до дыр книжек, из моих детских снов…

Старик принёс высокий серебряный чайник, две пиалы с тончайшей золотой арабеской на бело-зелёном фоне и старую медную лампу. Хотя он всё делал сам, почему-то я был уверен, что у него есть слуги… в таких же шёлковых шароварах и остроносых туфлях… просто прячутся где-то в дальних закоулках дома, боясь показаться на глаза незнакомцу.

Я не ошибся.

– Я беспокоюсь за своего друга, – обратился я к старику. – Он остался в лавке один… спящий. Может быть, лучше перенести его сюда или закрыть лавку?

Старик покачал головой.

– Юноша, моя книжная лавка – это мой мир. Она не закрывается никогда. Любой человек, который хочет купить книгу, может зайти в неё, когда захочет, днём или ночью. А за твоим другом присмотрят.

Он ловко подставил узкое горлышко чайника под искрящуюся струю фонтана, потом опустился на колени перед лампой и быстро потёр её рукавом халата. Я отшатнулся, когда из лампы появилось голубоватое пламя, и едва не рассмеялся вслух… что, Алекс, ты ожидал, что из медной колбы сейчас вылетит джин-слуга?..

Я осторожно взял из рук старика пиалу и поднёс к лицу. Все тот же привычный запах пустыни. Я сделал глоток… чай был словно пропитан песчаной пылью.

– Ваш чай тоже пахнет пылью. Почему так?

Хозяин лавки улыбнулся.

– Это не пыль, юноша. Это пыльца песчаной розы. Говорят, через неё Аллах даёт людям любовь к пустыне.

– Скажите, уважаемый Салем Аль-Азиф, а вам… вам Аллах дал то, что вы хотели?