Hotel Rодина

– Вы можете прямо сейчас вступить в наши ряды. Вступительный взнос мизерный, чисто символический – всего десять рублей, так сказать, на мелкие организационные нужды партии, а я вам дам нашу программу и удостоверение выпишу. У нас скоро съезд будет, мы вас приглашаем.

Он замер в ожидании ответа, пытливо вглядываясь в пасмурное лицо Караваева, а тот, взглянув на часы, отодвинул агитатора, устало проговорив:

– Где вы раньше-то были, товарищи, со своим мудрым Лениным, когда Гайдары с Чубайсами дербанили страну? – и двинулся вперёд.

Он влился в человеческий поток, но далеко не продвинулся. Где-то впереди затрещали выстрелы, пахнуло порохом, ветер донёс раздражённый гул голосов, выкрики, невнятный собачий лай. Движение шумно бурлящего людского потока неожиданно замедлилось и вскоре, будто вода, встретившаяся с запрудой, замерло, закипев раздражённым гулом у преграды.

Толпа затопталась, закачалась волнами, как хлебное поле под ветром. Передние ряды встретились с какой-то непреодолимой, и, по всему, опасной преградой. Недовольно и шумно галдя, человеческий вал сумбурно откатывался назад, потащив за собой задние ряды, а вместе с ними и Караваева.

Основательно помятого и с отоптанными ногами, его вынесло к бетонному забору, где ему удалось притулиться среди плотно сидящих на корточках людей. Он прикурил от сигареты соседа справа, жадно затянулся и спросил:

– Что за беда там впереди, не знаешь?

– Маски шоу. Плановое мероприятие по прессовке торгашеского племени. Ненасытная эта братия втихаря приторговывает наркотой и оружием. Быстрая прибыль – мечта любого торгаша, отказаться от неё этот жаднючий народец не в силах. По молитве живут: «деньги не пахнут», не замечая, что, извлекая так называемый чистоган из дерьма, начинают смердеть при жизни, – ответил мужчина.

Говоря это, он задумчиво глядел куда-то вдаль поверх голов толпы. Докурив сигарету, он рассеянно глянул на Караваева и продолжил:

– Совсем ещё недавно на месте этого торжища был тенистый городской парк, излюбленное место отдыха горожан, здесь я рос с друзьями. Мальчишками мы лазили по деревьям, в пруду купались, на великах гоняли, на пикники с родителями ходили, с девчонками здесь встречались. Посмотрите во что превратила его торгашня: вытоптанная, бесплодная, треснувшая от жары земля. Дай волю этой саранче – обглодает всю землю. Когда-то давно-давно, ещё до Рождества Христова, разрушив главный город кровожадных торгашей Карфаген, римляне перепахали их землю и засыпали солью. Эта земля и пропитанный кровью город, вышедший из чрева древних языческих Тира и Сидона, где опирались надеждами и чаяниями на тёмные подземные адовы силы и ублажали их сжиганием детей, был врагом жизни и света, страшнее орд грубых варваров насильников и грабителей. Смертельная схватка римлян с империей детей Молоха была неизбежна, такова логика жизни: свет обязан победить тьму. Знаете, что такое гекатомба?

– Первый раз слышу, – Караваев посмотрел на соседа с интересом.

Одет сосед был в чистую серую, длинную до колен рубаху, выпущенную поверх брюк, на ногах сандалии, а на голове странная квадратная тюбетейка из чёрного щёлка, из-под которой к крепким плечам струились светлые волнистые волосы. Загорелое без морщин лицо со светло-голубыми глазами обрамляла густая русая борода, в которой поблёскивали редкие серебряные нити, но она его не старила. Караваев на глаз прикинул, что они с незнакомцем скорей всего ровесники. Спокойствие соседа притягивало, отторжения к незнакомцу не было, он ощущал к нему какую-то странную неизъяснимую симпатию и интерес, хотя они и минуты ещё не проговорили.

– Представьте себе штабель дров, приготовленный для костра, в котором будут сжигать живых детей. Такова была жертва демону Молоху, который должен был спасать богатства и роскошную жизнь этих торгашей-язычников. Они был воинственны, в том смысле, что хорошо оплачивали кровавую работу солдат наёмников, силу оружия которых познали и греки, и сицилийцы, и жаркая Иберия. Им вполне по силам было разрушить Рим – своего главного врага, к тому же у них был гениальный воитель Ганнибал способный это совершить. Когда же он увязал в болотах, окружающих Рим, и просил подкрепления у своих, как сейчас сказали бы, спонсоров – карфагенских торгашей, то они стали раздумывать, а подсчитав свои расходы на эту помощь, пожлобились, решив, что гениальный воитель справится сам. Они обрекли на поражение Ганнибала и себя. Молох сожрал своих детей. В истории много таких мистических страниц. Впрочем, Молох жив, он перебрался за океан и построил Новый Карфаген, угрожающий ядерными гекатомбами всему живому. Думаю, что и у нас строят Карфаген со славянским колоритом – у тирании корни одни.

– Интересная история, никогда не слышал, но страшная, – пожал плечами Караваев и посмотрел на часы, – а операция эта войсковая надолго, как думаешь? Он не очень понимал этого человека.

– За час должны управиться, а вы куда-то спешите?

– Не так, чтобы очень, но время, однако, утекает быстро, – ответил Караваев, сам удивляясь своему туманному ответу. Он хотел сказать, что направляется в отель, но почему-то увильнул от прямого ответа. Скорбные уроки сегодняшнего дня, по всему, не прошли даром.

– Ваша правда. Время, в самом деле, убыстрилось. Впрочем, так и должно быть в конце времён, когда время выходит из пазов, а мир слетает с катушек. Вы издалека? – посмотрел на него пытливо сосед.

Караваев помялся.

– Из Красношахтёрска. Слышали про такое райское местечко?

– Эхо вопля бесправного, ободранного и голодного люда из угольной преисподней нашего Севера долетело и до нашей галактики. И каким же ветром вас сюда занесло, северянин, в эту сказочную фикс-галактику? Попавшим в здешние ведьмины круги, выбраться из этой космической магнитной дыры задача задач. Вас не просветили ещё об этом? Хотя, глядя на вас, г-мм, смело решусь предположить, что вас не встретили здесь хлебом и солью, – окинул он Караваева с ног до головы быстрым и пытливым взглядом.

– Угадал он, – усмехнулся Караваев. – Не трудно было, догадаться, думаю. Приголубили северянина, приголубили. Грабанули, как пацана. Уплыл чемоданчик мой со смокингом и штиблетами. Хорошо хоть паспорт и путёвка целы.

В глазах незнакомца блеснула усмешка.

– Паспорт спасли? О, да, – это бесценнейшая вещь! Это успех и везение. Поздравляю. Вы невероятно везучи. Спасли свидетельство принадлежности к останкам великой страны и великого народа. Какая удача! Господи, как же наши бедные праотцы веками живали без паспортов, этой книжицы со штампами, в которой теперь даже не указано племя, к которому принадлежит человек? Предки наши преспокойно обходились без них, прекрасно ведали, какого они рода, племени, ходили по своей земле, женились, рожали, умирали, воевали. В наши дни паспорта нужно выдавать только жителям тьмы. К чему они людям белого света? Хорошему, чистому человеку паспорт не нужен, – он в глазах его, а свет в них из сердца, как у вас, к слову. Но если наличие паспорта вас, г-мм, утешает… то штиблеты, брат, дело наживное.

Караваев не заметил иронии в этих словах и обиженно возразил, не заметив, что проговорился:

– Наживное, как же! Как в таком костюмчике, да в сланцах, ёш твою два, в отель-то явиться? Могут под зад дать, чтоб пейзаж не портил.

– В отель? – сосед упёрся в него взглядом. – Так вы держите путь в Зазаборье, в Тьмуград? Что вы там забыли?

– Что забыл, что забыл, – проворчал Караваев. – Отдохнуть решил. Путёвка у меня. На три недели, с питанием и медобслуживанием.

– Ах, вот так даже! Надо же, с питанием и медобслуживанием. За какие же заслуги такая щедрая премия жителю белого света? Какой магнат-доброхот вам оплатил сей потрясающий вояж, что за Ротшильд? Бросьте, бросьте! Вы подначиваете меня, шутите?

– И не думал. Вот она, путёвка, тут, – похлопал себя по карману Караваев. – Фирма, как её, «Интертурсикретсервис», директор прибалтиец какой-то Недождётис… печати, всё как положено…

– Путёвка, печати, «Интертурсикретсервис», прибалтиец Недождётис? Это мне напоминает балладу, где Морж и Плотник, обещая устрицам рассказ о башмаках, сургуче, капусте и королях, выманили их из воды и съели. Думаю, в вашем случае будет тот же финал – торгаши остроумны. Дельце провёрнуто с юморком и как всегда нагло, с усмешечкой и подковыркой. Это они умеют, юмористы. Так дело обтяпают, что под демократический хохот, прохохочет человек и дом свой, семью и страну, да ещё и аплодировать станет умельцам смехачам. А это «недождётис» – просто конгениально! Эх, народ мой, когда ты думать-то станешь? – покачал горестно головой мужчина, с жалостью глядя на Караваева. – И вам, брат, простите, не пришло в голову, что слишком уж говорящая эта фамилия Недождётис? Что это тонкий намёк на толстые обстоятельства? Не возникло ассоциации с глаголом «не дождётесь»? Я, вот, почти уверен, что так и произойдёт, не дождётесь вы, брат, ни медобслуживания, ни питания, а в скором времени, пожалуй, пенсию и последние штаны у нас всех отберут. Надули вас господа юмористы. И не за бесплатно, скорее всего.

– С чего это ты так решил? – раздражённо уставился на него Караваев.

– Я хорошо разобрался в сегодняшних правилах. В обманной стране Зазаборье жизнь, если этот порядок вещей называть жизнью, построена на системе трёх «О»: обмане, отъёме и оргии. У вас, видимо, ещё живы приятные воспоминания о путёвках по профсоюзной линии? Советский народ не веровал, но словам доверял. Деньги – вот универсальный ключ, который открывает самые крепкие двери в Зазаборье. Но не стоит переживать, вы ж сами никого не надули. Это было б для вас худшим испытанием, так что утешьтесь сердцем честным. Обидно, конечно, но это мелочи жизни. Нас всех надули в очередной раз. Всю страну надули господа недождётисы, раздав бесплатные путёвки в прекрасный мир равных возможностей и свободы самооголятся. А ещё раньше надули прошлые поколения, тоже немало прекрасного обещали прежние недождётисы: землю крестьянам, заводы рабочим, миру мир, братство и равенство, но те хотя бы пытались выполнить кое-какие обещания из своей программы и кое-что стоящее смогли воплотить в жизнь…

Караваев не дал ему договорить, насупился и хмуро перебил:

– Да, ладно, ладно, тебе пугать-то! Чего это сразу-таки – надули? Не пугай меня, не пугай. Говоришь, деньги двери открывают? Так я тебе докладываю: путёвочка моя кровными девятью вагонами угля оплачена. Она, дорогой товарищ, по этой причине и есть ключ к дверям моего гостиничного номера. И я, – кровь из носа, – постараюсь дойти до вечера к заветным дверям моего номерочка. За тридевять земель прилететь и отступить? Некуда! Нужно идти в отель, а там дальше видно будет, что из всего этого выйдет.

– Дорогу осилит поевший, – усмехнулся незнакомец. – Но боюсь, что вас ожидает ходьба по кругу, а может быть и по всем кругам ада. Лучшая придумка дьявола – это создать видимость, что его нет. Ну, скажите, где доказательства того, что этот ваш клочок бумаги с печатями гарантирует вам право на отдых в отеле? Вы заглядывали в головы шутников, предлагающих вам этот комфортабельный отдых в Зазаборье, могли видеть превращение вашего угля в деньги и их движение? Кто-то из ваших коллег по работе уже отдыхал по путёвкам «Интертурсикретсервиса»? Вы поверили на слово, в бумажный фантик…

– Да чего это ты всё учишь? – разозлился Караваев. – Что ж, по-твоему, выходит никому, никому нельзя верить? И что за жизнь тогда будет, когда ни матери, ни отцу не будешь верить? И, вообще, больно умным и вёртким себя выставляешь, не обижайся, конечно. Расскажи ещё, что тебя самого никогда и нигде не надували. Насквозь людей видишь, наперёд всё знаешь? Что ж ты, ёш твою два, такой чистый, умный, не обманутый, сидишь у бетонного забора на этом заплёванном торжище среди обманутых? Сам же говорил, что всю страну надули. И выходит и тебя вместе со всеми, даже если ты всё это наперёд видел…Кашпировский.

– Так, так, так, – удовлетворённо потирая ладони, проговорил незнакомец, – кажется, я встретил честного, наивного, русского человека, от сердца говорящего. Это мне нравится, здешний люд полемизирует только тогда, когда появляется возможность что-то урвать и больше кулаками заканчивает полемику. Отлично, поговорим. По крайней мере, не напрасно убьём время, пока ОМОН будет совершать свою благородную и полезную миссию. Да я, брат, и не говорил, что я сухим из воды вылезаю и в огне не горю. Грешен, как все, ибо в грехе зачат. Но к моменту, когда заработал в стране коллективный «недождётис», я по счастью, сподобился найти Утешителя и Учителя. Понимаешь? В грязную воду с пираньями не полез, людям не советовал и сам ваучер брать отказался. Это, конечно, маленькое утешение и гордыней называется, но и твёрдостью тоже можно назвать, наверное. Да, коллективный «недождётис» в этот раз победил, он сомкнулся с мировым злом для окончательной победы дьявола. Но это временно. Сказано: ибо семь раз упадёт праведник и встанет, а нечестивые впадут в погибель. Свет побеждает тьму. И не умный я – спокойный. Я спокоен с тех пор, как всем сердцем прочувствовал, что никакие обманы не страшны человеку, когда в его сердце мир и взор устремлён в небо.

– Вот! Теперь я всё понял. Ты – этот, как его… миссионер, – рассмеялся Караваев. – У нас ходят по домам старушки. Призывают: «Вернись, блудный сын к своему Отцу. Он ждёт тебя».

Рассмеялся и мужчина.

– Нет, нет, я не миссионер, но с Заветом в ладу. А за спинами многих нынешних миссионеров в священническом облачении стоят те же «недождётисы» с кошельком для взносов для всегда нуждающегося их бедного Господа в костюме от кутюр и с дубиной за спиной. Они твердят о любви к богу и требуют любви от паствы. Но чего может стоить слово «люблю», произнесённое без любви, а ещё чаше по принуждению и внушению? Это великое слово «люблю» и очень трудное. Во времена, когда кругом зло, смерть и ночь, сама реальность движет сердца к отрицанию и вниз. У людей столько обид на Бога! Мы все больны обидами, но упорно не желаем идти в Его лечебницу, где двери всегда открыты. Мы Его пациенты и по-прежнему живём в том же мире, где властвует гордый дух пустыни, который когда-то искушал Господа нашего тремя соблазнами, которые Он без раздумий отверг. Но Ему это было легко сделать – Богочеловеку, Властелину бытия. А мы… муравьишки в людском муравейнике…

– А говорил, что не миссионер, – опять рассмеялся Караваев и погрозил собеседнику пальцем, – красиво изъясняешься, а сам, небось, подбираешься, это… охмурять.

– А вы чего боитесь? Что я у вас отниму ваше Евангелие – паспорт-оберег и путёвку-икону с подписью всемирного Недождётиса? Денег на сгоревший храм попрошу, да? Или разрушу ваши глубокие и надёжные представления о мироздании и вам станет хуже? Вам разве сейчас хорошо? Непохоже…

– Будем живы, не помрём, – раздражённо махнул рукой Караваев. – Чего тебе паспорт-то мой дался?

– Я пытаюсь объяснить, что вокруг нас создают нереальный мир, где мысль и жизнь, логика, правда и ложь – вещи обесцененные, а грани между ними стёрты. Это разделённый мир, где легимитизированно неравенство людей, это кривое зеркало ирреальности с заспешившим временем. Паспорт вам здесь не помощник, здесь действуют другие законы. Настало время, в котором придётся подтверждать имя человека или зверя выбором. Не тем лукавым, дающим иллюзорную свободу выбора в универсаме между микроволновкой и кофемолкой, а тем, который всегда стоял перед человечеством на развилке его дорог – это выбор между хлебом земным и хлебом небесным, ибо от этого выбора и зависит жизнь человечества.

– Про хлеб понимаю, про паспорт не очень. Что с ним не так? На нём моё фото, не чужое, это же документ, – пожал плечами Караваев. – Гладко ты чешешь. Прям, как армейский политрук. Сам-то, что ж воздухом одним питаешься? Смотрю, жив и здоров, румянец на щеках. Вон по телевизору попов показывают, они тоже о небесном всё, да так разъелись, ёш твою два, на воздухе небесном, что в телевизор не влезают. А мы против неба ясного ничего плохого не держим, но без хлеба-то долго не протянешь.

– Так вы, что ж, хлеб лишь в булочной и на столе представляете? – улыбнулся собеседник и, не ожидая ответа, продолжил, – а его, хлеб этот, всё трудней и трудней добывать стало, правда?

– Эт точно. Платят мало. Цены в магазинах – ого-го, коммунальщики дерут, болеть нельзя – себе дороже будет. Да сам, не знаешь, что ли, какая нынче житуха?

– Знаю. А вы когда-нибудь видели или слышали, чтобы хоть кто-то из тех, кто сейчас живёт, не тужа и припеваючи, вы их в «ящике», эту передовую часть общества видите, наверное, каждый день, когда-нибудь жаловался на высокие тарифы ЖКХ, на дорогое здравоохранение или на дороговизну продуктов? Они всё больше скорбят, что свободы маловато…

– Дык… сказал Караваев и, не найдясь, что сказать дальше, почесал затылок.

Его собеседник, наблюдая за ним, выждал и продолжил: