Hotel Rодина

Караваеву тошно было рассказывать о своих злоключениях и он коротко бросил:

– В точку.

– Это с каждым может случиться. Такая теперь житуха, – спокойно резюмировал парень. – Не бери в голову. Жив, значит, жизнь продолжается. Да, чего? Не мне тебя учить ты ж не пацан. Жить везде можно, если не филонить, да головой вертеть. Если есть желание, можешь к нам прибиться, батя, «кабриолет» как раз свободный имеется Серёги-белоруса, форму тебе выдадут. Запил пацан, а это надолго, недели на две. Заработки у нас нормальные в курс дела я тебя введу. В общем-то, всё как везде: вовремя платишь ментам, коляску ремонтируешь за свой счёт, за аренду «кабриолета» отстёгиваешь рикшепарку № 6, ну и Славе Кобахидзе за парковку на аллее, остальное всё твоё. На жизнь хватает, домой грошей подбрасываю. Есть ещё дополнительный и неплохой навар на «бегах». Иностранцы валютой платят.

– А что делать-то надо? – спросил Караваев.

– Ты ещё не врубился? Смотри, туда, – сказал парень, указывая на клумбу с пылающими на ней алыми розами.

Рядом с клумбой стояли велоколяски с тентами над пассажирским местом. Такие велоколяски Караваев видел в документальных фильмах об азиатских странах. Он рассмеялся.

– Так вы рикши?

– Рикши – это у индусов, – рассмеялся и парень, – а мы велотаксисты. Телефонизированные, между прочим, ни халам-балам.

– Да зачем это, когда здесь машин полно? Можно ведь с комфортом и на обычном такси доехать куда надо, – удивился Караваев.

– Не скажи, батя, – покачал головой парень. – В том-то и дело, что с машинами тут давно перебор. Здесь пробки дикие были, аварии, оторвилы давили людей, как котят, стрельбу устраивали «отморозки», а загазовано было так, что хоть в противогазе ходи. Решили власти в центр города въезд запретить, сделали въезд только по спецпропускам. А в центре-то вся здешняя лабуда: банки, торговые и развлекательные центры, магазины, казино, кинотеатры, клубы, рестораны, офисы, бардаки, биржа – сходняк денежный, тут-то мы и понадобились. На городском транспорте-то панам западло париться с трудовым народом, а на человеческой тяге с ветерком прокатиться прикольно и показательно. А тут ещё гонки. На большие деньги спорят между собой и нам хорошо отстёгивают. Если конкурента обойдёшь, неплохие призовые снимешь. Тут, правда, Слава Кобахидзе, пункт приёма ставок на наши бега открыть хочет, как на ипподроме – это плоховато. Он всё под себя здесь подгребает, если и бега подгребёт, заработок наш упадёт.

– А кто он такой этот всемогущий Слава Кобахидзе?

– Хозяин аллеи. Здесь при советской власти городской парк культуры и отдыха был. Слава Кобахидзе – всё это богатство в аренду взял, торжище здесь устроил. На девяносто девять лет, говорят, арендовал, – долго жить собрался, такие вот дела, батя. Вообщем, жить можно, если не пить, не жадничать и себя не очень насиловать.

– Рабством каким-то попахивает. Вашим пассажирам ещё кнуты или хлысты дать то-то картина будет! – недовольно пробурчал Караваев.

Парень пожал плечами.

– А что делать? У нас на Черниговщине туговато с работой. Брательник мой, аж в Португалию подался, на фермера ихнего ишачить. Пятый год уже домой не наведывается. Бабу там себе нашёл чернявую, сын у них родился. Теперь у меня, хе-хе, племянник мулат, смугленький, Тарасом назвали в честь деда. У всех сейчас какая-нибудь головная боль, батя. Мне вот жениться пора, невеста дома ждёт. Гроши край нужны пора семью заводить, детей состругать. Приходится пахать пока здоровье есть. Я на большегруз коплю. Подержанный какой-нибудь куплю в Польше, как-никак я водитель-профессионал, все категории у меня и опыт работы.

Караваев рассмеялся.

– Получается деньжат-то отложить?

– На колёса с «запаской» уже собрал. Короче, батя, если у тебя нужда такая есть, давай к нам. Будешь при деле. Мужик ты по виду не хилый, а как здесь правильно жить я тебя проинструктирую.

Караваев почесал затылок, думая: «А, что? Как не пустят в отель? Надо же будет где-то обретаться до отъезда, да одежонку какую-то справить. А паренёк, по всему, ушлый, в курсе всех здешних дел. Подучит меня как в этой сказке обретаться».

– Предложение нужное. Только вот что, сегодня до отеля добраться бы. Дельце у меня там на сто миллионов. Я тебе после всё расскажу, когда свидимся. Если дело не выгорит, придётся запрячься в велорикши, а выгорит, обязательно приду тебя повидать. И спасибо тебе, парень, за человечность и участие.

Он приложил руку к сердцу, поклонился парню и протянул ему руку.

– За что ж спасибо? – крепко пожал руку парень. – Мы ж люди. Приходи. Спросишь Миколу Иванченко. Если вдруг меня не будет, подожди. И слушай сюда внимательно. Пойдёшь через аллею, варежку не разевай – «обуют» в момент. Здесь палец в рот никому не клади – откусят по локоть. Сама аллея с двух сторон бетонным забором огорожена, но чтобы через бардак этот не переться, к отелю можно ещё за забором пройти, там тропки партизанские есть, правда и шансов на ментов нарваться больше. Прибодаются, мол, прописка, гражданство, регистрация ещё к чему-нибудь, ты это имей в виду. Денег-то отмазаться, думаю, у тебя нет. Короче, думай, что тебе больше подходит. Через аллею идти долго и нудно, потолкаться придётся. Там всегда давка и уродов полно, но всегда с толпой можно смешаться, если что. Не знаю, что за миллионные дела у тебя в отеле, но в опасный поход ты собрался, батя. Рядом с отелем ментов и охраны сейчас, как ёлок в лесу, а вид у тебя не панский. Я в Зазаборье утром возил клиента. Сейчас у них там вообще сурово, вроде военного положения. Шмонают всех подряд, солдаты с оружием, БТРы стоят. Слушок прошёл в народе, будто террористы отель собираются взорвать. Там этот, как его, саммит должен собраться, сходка мироедов. Вот, так вот, батя.

– Ну, что же, ещё раз тебе спасибо, хотя последняя информация с фронтов меня совсем не обрадовала, да живы будем, не помрём, – сказал Караваев и немного помолчав, продолжил:

– А у меня брательник средний в Севастополе живёт. Да и я сам родился под Луганском и на Черниговщине твоей бывал. Красиво там у вас – природа, озёра, пруды, церкви, леса. Брательник мне пишет, что жить тяжко стало. Я давно с ним не виделся, а списываемся редко. Денег нет, не то, что на поездку, на конверт не всегда бывает. А тянет меня в родные места, во сне часто вижу, да возможности нет съездить. По телевизору ваши паны талдычат, что воздух свободы на Украину прорвался, дескать, зажили, наконец-то, как свободные люди.

– Брешут, собаки, – махнул рукой парень, сплёвывая. – Мы, что, не знаем, откуда этот «воздух свободы» дует? Воздухом этим детей не накормишь. Чего бы я сюда припёрся, если бы дома работа была? Сам знаешь: паны дерутся – у холопов чубы трещат. Ну, бывай, батя. Мне работать нужно, перекур наш затянулся. Ушами не хлопай, верти головой.

Крепко и с удовольствием, ещё раз пожав крепкую мозолистую ладонь парня, Караваев, озираясь, двинулся вперёд по аллее и обрадовался: у забора он увидел жёлтую бочку на колёсах с надписью «Квас».

Он живо подошёл к бочке, поздоровался с продавщицей, которая не ответила на его приветствие, она была поглощена разгадыванием кроссворда. Цены на квас его неприятно удивили. Поллитровая кружка кваса стоила двадцать пять рублей, 250-граммовая кружка – пятнадцать, а стаканчик примерно в сто пятьдесят граммов десять рублей.

«Дороже пива квасок-то выйдет», – раздосадовано подумал он, но пить хотелось так сильно, что он полез в карман за деньгами. Достал из паспорта десять рублей, спрятал его назад в карман и кашлянул в кулак.

Девушка подняла голову и шустро наполнила большую кружку кваса, в котором было больше рыжей пузырчатой пены, чем жидкости. Радушно улыбаясь, она поставила кружку на металлический прилавок, вкрадчиво проговорив:

– Отведайте кваску, мужчина. Квас наисвежайший, холодненький! Супер квасок! Изготовлен по старинным уникальным русским рецептам.

– Мне за десяточку, пожалуйста, стаканчик, – попросил Караваев вежливо.

– Берите большую кружку. И выгодней и удовольствия больше, квасок-то отменный, ещё ведь захотите. Берите, берите большую кружку, мужчина, – настаивала девушка.

– Давайте пока стаканчик. Попробовать нужно, – не поддался на её уговоры Караваев.

С лица девушки вмиг слетела любезная улыбка, будто какой-то невидимый манипулятор нажал в это мгновение выключатель. Лицо её приняло обиженно-презрительное выражение. Она раздражённо сунула десятку Караваева в карман грязноватого передника, вылила квас из большой кружки в трёхлитровую банку, наполнила залапанный стакан, поставила его на прилавок, так стукнув днищем стакана, что из него высоко вылетела пена и снова уткнулась в журнал.

Караваев взял стакан, закрыл глаза, и чтобы продлить наслаждение, растянуть процесс, сделал один маленький глоточек, но тут же захлопал глазами и скривился – квас был тёплым, кислым и с отвратительным привкусом плесени. Не поверив своим ощущениям, он сделал ещё глоток и его чуть не вырвало. Передёрнувшись от отвращения, он поставил стакан на прилавок, неприязненно посмотрел на продавщицу, которая оторвалась от кроссворда и спросила у него, мусоля во рту карандаш:

– Псевдоним писателя Чехо?ва, первая «Ч», последняя «Е»? Всего семь букв.

– Не Чехо?ва, а Че?хова Да Чехонте это будет, Чехонте! В школе не училась? – проговорил быстро Караваев, играя желваками. – Ты сама-то пробовала свой «наисвежайший» супер квасок изготовленный по старинным русским рецептам? Да в старину тебя бы за такой квасок в лучшем случае отстегали по филеям, чтобы впредь неповадно было людей травить! И чего ты вид делаешь, что перед тобой пустое место? Тут я, тут! Вот он я – Караваев Иван Тимофеевич, которого ты чуть на тот свет не отправила. Хорошо, что залпом не выпил я этой древней отравы…

Продавщица не дала ему договорить, она почему-то вызверилась:

– Ну, чё те надо? Чё те надо? Ты в зеркало на себя давно смотрел? Голова в репейнике, рожа небритая, алкашина конченый, а тоже туда – права качать. Валил бы отсюда! Все пьют, не жалуются, только нахваливают, а ему, видишь, квас не такой. Нежный больно! Давай, дёргай отсюда, ты мне работать мешаешь, зануда. Или проблем захотел?

– Погоди, погоди! Я тебе работать мешаю? – опешил Караваев. – Я тебе людей мешаю травить тухлым квасом! Ну, надо же! Расплодились, грымзы базарные. Главное, товар пихнуть, а что после будет – плевать, даже если люди передохнут. Эх, молоденькая девушка, а такое вытворяешь. И не стыдно тебе, а?

Девушка состроила противную гримасу, деланно рассмеялась и швырнула ему в лицо скомканную десятку.

– Стыдно – у кого видно. Подавись, деревня, и вали отсюда.

– Так, так, продолжаем хамить, значит? – строго сказал Караваев. – Придётся тебя, девушка, боярыня городская, иметь теперь дело с милицией и с этим, как его, Союзом Потребителей.

– Глянь, деловой какой! Не успокоился, идиот! Союзом Потребителей он меня пугает! Я вот сейчас вызову своих ребят из союза истребителей дешёвых покупателей, они по башке твоей дурьей настучат, как следует, может тогда соображалка у тебя начнёт работать, – прошипела зло девушка и вытащила из кармана телефон.

Караваев, крякнув, нагнулся, чтобы поднять деньги, но его опередил мальчуган-оборвыш с ярко-рыжей всклокоченной шевелюрой. Буквально из-под его носа он цапнул бесхозную купюру и юркнул в толпу.

– Эй-эй-эй, пацан, – бросился за ним Караваев.

Пока бежал, кто-то сдёрнул у него с головы бейсболку и пропал в толпе. Некоторое время он ещё видел быстро меняющую курс рыжую голову мальчишки, но вскоре потерял его из виду.

– Лопухнулся, – плюнул Караваев в сердцах себе под ноги. Он повертелся на месте, озираясь и разыскивая взглядом бочку с квасом, но нигде её уже не увидел, хотя точно знал, что ушёл от того места, где была эта самая бочка совсем недалеко.

Его толкали со всех сторон, ругались злобно, наступали на ноги и он, осознав, что ему будет лучше идти, чем стоять вот так столбом в этой толчее, пошёл по течению шумной людской реки.

3