Крылья.

– Знаю – Отозвалась Вера. – Много знаю. Подумала, да и запела негромко. Хорошо запела. Такие песни до печонок продирают и слезу из глаз давят.

Я сморгнул, поправил каску. Светляки бирюзовыми сполохами заиграли – значит и им нравится. Значит и песня хорошая.

– Иду я себе слушаю. Щемит сердце, а голова сама по себе работает. Долго же мы идем. Давно идем. Можно было бы уже и привал устроить. Не меньше десяти километров отмахали. Почти три часа идем.

– А Вера закончит песню. Подумает, немного вспоминая, и снова принимается петь.

– Хорошо у нее выходит. То грустно, то весело.

– Так оно намного лучше по уровням шагать.

– А я вот о чем подумал, даром, что заболтался сам с собой.

– Воздух свежее стал. Сырее и свежее. Я знаю как вода, и чистый воздух пахнет, и сквозняк стал сильным.

– Так бывает, когда реакторы разную температуру дают. Истопников за это и не ругают. Механики с Химиками все точно рассчитывают. Для того, чтобы воздух в Городе не застаивался и чистый воздух с плантаций и оранжерей по всем залам и норам проходил их специально по-разному греют.

– А здесь то что? Высоко уже совсем. Ни Истопников уже на этих уровнях нет ни реакторов, ни угля.

– Тот, что в мешке моем по загривку стучит – не в счет. Он и нас-то едва согрел. Куда ему в целом уровне сквозняк сделать? Неужели Крыша рядом. Все как думалось, выходит.

– Если Крыша холмиком так мы в нее и упремся.

– А если сквозняк имеется – это значит, что в Крыше-стенке проходы есть.

– Под Небо. – Я остановился.

– Ты чего, Самсон?

– Воздух шевелится, Верунь. Он ведь как вода в трубе. Куда тянет его – туда и течет, дыра, где то. – Я послюнявил палец и поднял над головой.

– Слюнявленый палец – самое верное средство понять, куда воздух течет.

– Только не всем это знать надо. Изгоям вот надо, а Химикам, или Истопникам, скажем – не надо вовсе.

Постоял я с пальцем над головой. Повертелся. Раз. Другой.

– Там Небо, Вера – показал в отворотку коридора. – Вроде, как там.

Вера постояла, задумавшись.

– Если мы дальше пойдем, то, наверное, и воду услышим.

– А как же можно воду услышать, Верунь? – удивился я.

– Ландгрувер рассказывал, что это «дождь» называется. Он, говорил, что если Небо есть, то обязательно дождь бывает. Это когда из Неба вода падает.

– Падает и по Крыше так – «шур-шур-шур». – Будто сухой брикет с грибами крошишь.

– Ну, если Ландгрувер говорил, то, наверное – бывает, Вер. Только пока мы его не слышим – значит не близко еще. Идти надо. – Сказал, а мне, что-то совсем тоскливо сделалось.

– Что ли, Ландгрувер умнее, да важнее меня?

– Пошли, Вера. Пошли, давай. Сколько еще – никто не знает.

Зашагали мы дальше. Я уже и перекрытия не пробую. Топаю по бетону, как получится. Помотал головой. Заставил себя про Небо думать.

– Вот дойдем, и будет там всего вдоволь, или другое, что-то другое будет. Но, что-то обязательно быть должно, и обязательно хорошее, иначе, зачем, же мы идем?

– Вот так.

– Когда о хорошем, думаешь, то ноги сами идут, а, когда о плохом, то и идти смысла никакого нет вовсе.

# # #

Ландгрувер просидел в каменном мешке несколько часов. Прямо на корточках. «Деревянный» как палка с плотно закрытыми глазами. Делающий едва ли один вдох за десять минут.

Транс больше похожий на смерть, чем на сон позволял экономить воду и энергию, запасенную ранее. Подходило время, в которое он должен будет попытаться связаться с отцом.

Было не ясно, есть ли в Храме сторонники Уотервея, владеющие Искусством.

При хорошем навыке и способностях, его Ландгрувера можно было отыскать, прослушивая ментальный фон Города, но он почти «выключил» мозг, лишив таким образом своих преследователей надежды на определение того места где находится.

Время пришло, и он глубоко вздохнув, открыл глаза, белесая пленка по-прежнему, закрывала роговицу глаз.

Он не торопливо повел головой из стороны в сторону, никого видно не было.

Даже, если за тонкими выработанными стенами его убежища кто-то и находился – он смог бы почувствовать их, но катакомбы были пусты.

Тонкий слух не уловил ничего выбивающегося из густой тяжелой мертвой тишины.

– Я слушаю. – Прошептал Ландгрувер. – Ты просил слушать…

Долгий вязкий, тягучий поток, бьющий в «глаза», испещренный слабыми блестками – отсветами чужих настроений, боли, желаний был пуст.

Отца он узнавал сразу. Яркий алый сполох, разбивающий, рассекающий общий поток блеклых искорок.

–Ты просил слушать каждый день, время пришло.

Периодически впадая в транс, настоящий Храмовник может жить без воды и пищи больше месяца.

Тело почти не потребляет кислорода.

Почти не испаряет влаги.

Периодические пробуждения на несколько минут не расходую много сил.

Ландгрувер пробудет здесь еще долго.