Однажды в Москве. Часть I

Глава XII

– Каких девушек? Этих… по вызову? – упавшим голосом спросила Аталай. – Они же были живы?

– Уже нет…

– Но это жестоко! Они были ни в чем не повинны!

Длинный слегка пожал плечами:

– Кто спорит. Но их у нас за людей не считали. И они оказались не в том месте и не с теми.

– А как же другие, по которым вы стреляли? – это гневно спросила Гюля. – Что плохого они вам сделали? Ведь у них были матери, дети…

Длинный, не спеша глотнул из рюмки, чуть сморщив лицо. Также, не торопясь, закусил. Все терпеливо ждали.

– А у кого их нет? Тогда выбрали бы себе другую профессию.

– Ну, знаете, с такой логикой можно всех и все оправдать, – махнув рукой, как бы отгоняя от себя наваждение, заворчал Прилизанный. – Вы самый обыкновенный бандит и убийца. Вы хоть это здесь… – слегка простучал он по лбу, – осознаете? Вы добровольно согласились участвовать в самой что есть банальной бандитской войне, где собственноручно убили людей. Вам что велела эта девочка? Как бишь ее?

– Саламова, – подсказал Зопаев.

– Да, как я помню, она запретила вам связываться… э-э с мокрухой. Тьфу! Какое гадкое слово!.. А вы что наделали? И еще смеете прилюдно признаться в содеянном. Да будь у меня хоть капля благоразумия, я должен тотчас прекратить это “криминальное чтиво”, вызвать полицию и сдать вас… Господи! Что я тут делаю? – схватился вдруг за голову он.

Наступило тяжелейшее молчание. Вдруг все услышали тиканье настенных часов, на которое до этого никто не обращал внимание. Послышался гонг, прозвучавший два раза. Осенний ветер, как продолжение хаоса в наших мыслях, нервно метнул невидимыми песчинками по оконным стеклам.

Арзуман начал разливать водку по рюмкам. Тихо открыл двери усатый официант в своем смешном белом “тюрбане”. Профессионально оценив обстановку, он мигом убрал с лица добродушную улыбку, поставил огромное блюдо со свежими порциями шашлыка на стол и удалился.

– Вам придется на нас на всех заявлять… – это я проговорил с заметной неприязнью.

– Да не собираюсь я ни на кого заявлять! – нервно начал теребить пальцами по столу Прилизанный, – это я так… Я даже переживаю за него. Черт! Какое-то наваждение…

– Я вам за это благодарен, – тихо произнес Длинный. – Но мне все равно. Порой мне кажется, что я потерял чувство страха. К сожалению.

– Но вы могли уклониться?

– Не знаю, – флегматично ответил рассказчик, – сам иногда думаю об этом. Я не убивал ради убийства – мне это противно. Вы не поверите, я до сих пор даже птицу не зарезал.

Был такой случай. Однажды в старые добрые времена – мне тогда 16 стукнуло – к нам на дачу гости нагрянули. Все засуетились. Отец принялся разводить уголь и мне, чтобы сэкономить время, велел зарезать петушка. До этого он неоднократно показывал этот процесс в своем исполнении. Вы знаете, лишение жизни употребляемых в пищу животных или птиц у мусульман сопровождается определенным ритуалом. То есть голова жертвы должна быть положена в строго определенном направлении, произносится соответствующая молитва, нож обязательно должен быть острым…

– Фу!.. Прекратите, это мерзко! – зашипела с яростью Аталай.

– А когда впиваешься белоснежными зубами в нежное мясо, мерзко не кажется? – флегматично возразил Длинный. – А вот это, что вы так с аппетитом уплетаете, – кивнул он на содержимое ее тарелки, – разве не было живой плотью? Тогда почему вы презираете тех, кто делает для вас черную работу?

Она вспыхнула и резко оттолкнула тарелку, но не ответила.

– Черт, я вновь сорвался… – вдруг, словно очнувшись, пробурчал и начал тереть виски Длиный. – Я лишь хотел сказать, что отец меня обучал этому. Я же все-таки должен был стать мужчиной…

– И резать, убивать… И при этом не забывать молитву, – с сарказмом вставила Гюлечка. – Все с именем Бога. Даже убивать. Знакомый менталитет.

– А что с курицей-то стало? – спросил в нетерпении Ветеран в тельняшке, воткнув нож в жирный куриный же окорочок.

– Петухом, дурень… – крякнул Бакинец, сладко зевнув как сибирский кот.

– Какая разница? Кто тебя спрашивал? Что ты лезешь, как немытая ложка?

– Надо же… – мерзко протянул Бакинец. – Человек дожил до такого почтенного возраста и не видит разницу между курицей и петухом. Это все-таки, наверное, тюрьма…

– Умри, гад! – взревел вдруг Тельняшка и, вытащив нож из мяса, метнул в Бакинца. Тот успел увернуться, и нож воткнулся в дверь за его спиной.

Все замерли. Бакинец побелел как скатерть.

– Ах ты…

– Прекратить! – взревел Прилизанный. – Давайте, режьте и здесь друг друга! Вы же без этого не можете! Тьфу!..

– Он первый начал… – начал оправдываться Ветеран в тельняшке.

– Идиот! – зашипела на него Гюлечка. – А ножом-то зачем?

– Еще раз возьмешься за нож, я тебя сам порешу, – пригрозил Ганмуратбек. – Еще и уши отрежу.

– Свои побереги… – огрызнулся Ветеран в тельняшке. – Что, понравилось[16 - см. Однажды в Карабахе, История первая]?.. Не трогайте меня! Я в тюрьме правильно сидел, – прохрипел он.

– Господи, ты попал в его больное место, – прошептала Бакинцу Гюлечка, сидевшая рядом. – Больше не делай этого.

– Не буду… – так же тихо произнес Бакинец. – Ты, это… за меня испугалась?

Она вспыхнула и не ответила.

– Так что же все-таки стало с птицей? – нервно спросил Арзуман. – И, вообще, с какого бока задался нам этот петух, черт бы его побрал! Чуть человека из-за него не порешили.

– Да, обидно было бы… – проворчал Бакинец. – В Карабахе выжил, а тут из-за петуха… Уу-у, душегуб! – и пригрозил кулаком обидчику.

– Да ничего не стало, – грустно вздохнул Длинный. – Я долго примерялся ножом… Врут все-таки те, кто утверждает, что птица или скотина перед казнью ничего не понимают. Что, мол, они созданы для того, чтобы их съели. Херня все это. Это все мы – каннибалы-люди придумали. Они все понимают, просто принимают свою участь как неизбежное. Знают, что никуда не деться. Вот эту безысходность и прочитал я тогда в глазах той птицы. Я ее схватил и убежал. Смешно, да-а?.. Но в этот день я не стал “убийцей”.

– А как же гости? Как все это им объяснили?

– Разве это важно? – грустным взглядом посмотрел сквозь Аталай Длинный.

– Как же ты с таким сердцем убивал-то, сынок? – тихо и с горечью спросил Прилизанный.

– Даже не знаю… – зевнул Длинный. – Люди ведь не звери. Они страшнее, агрессивнее. Есть среди них и мутанты. Их по-другому-то и не назовешь. Помните, что сделали менты с родителями Мансурова[17 - там же, История пятая]? Как таких не убивать? Как не убить эту мразь Мкртыча, который зарезал братьев Ганмурат бека[18 - там же, История пятая.]? Вы тоже смогли бы. Вас просто не коснулось… И потом, главное, не сделать первый шаг. После привыкаешь.

– А зачем бандитам помогли? – спросил Прилизанный. – Вы так и не ответили?

– А вы правильно заметили, – чуть подумав, ответил тот. – Я с ними одного поля ягода. Как ни крути-верти, у каждого схожая судьба. У меня, у Тощего, Корейца, Мансурова, Павла… Я вдруг почувствовал себя с ними в одной упряжке. Их правила чести мне импонировали. Не предавай, не бросай товарища в беде. Один за всех и на войне как на войне. Мне показалось, что если откажусь, то окажусь трусом, предателем и прежде всего перед собой… Не знаю, сложно все объяснить.

– Допустим, у вас разыгралась гордыня, повлияли дворовые понятия. Но эта организация, на чьей стороне вы проливали кровь, служила другой державе, с которой очень часто пересекались интересы нашей. Вас, вообще-то, поэтому и внедрили в их среду. Причем тут чувство упряжки или схожесть понятий с какими-то криминальными типами, если перед вами была поставлена задача государственной важности? Тогда какая разница между вами и Мансуровым?