Однажды в Москве. Часть I

– Что случилось, дорогая, успокойся…

– Рома, Артур!.. – только и смогла выговорить Джулия сквозь рыдания. Я быстро схватил трубку, набрал номер тестя…

Его застрелили, когда он выходил из булочной напротив своего дома. Мы все знали его слабость к горячим булочкам с джемом – он без них не завтракал и каждое утро сам спускался за ними. Дядя Самвел очень обижался, что он заходит в чужое заведение и платит за печеное. Артур лишь улыбался, оправдываясь, что наши пекарни далеко, а он предпочитает горячие булочки.

Но мы-то хорошо знали Артура. Он никогда бы не согласился взять хоть у родного человека что-то бесплатно.

И вот, он лежал мертвый, а булочки, как мне передали, рассыпались у его ног…

Застрелили его из пистолетов два субъекта славянской внешности в дешевых спортивках и сразу же побежали через переулок в соседний двор. Где-то, наверняка, их ждала машина. Лица их были настолько серые и невзрачные, что даже случайные свидетели не могли толком описать. Впрочем, ясно было, это не профи. Нигде не нашли брошенного оружия. Зато кругом валялись отстрелянные гильзы. В беднягу выпустили почти две обоймы. Так действуют дилетанты от страха, что вдруг жертва оживет и деньги придется возвратить.

Артур никогда не лез в криминальные разборки, в сомнительные махинации, так как по характеру был добр, милосерден и неалчный. Но был эмоциональный. Не восприятие несправедливости граничило у него порой с безрассудством и чуть ли не с манией. Он легко мог спуститься ночью к заезжей шпане и наорать на них, если те своими гиками или музыкой нарушали покой. Для беспредельной Москвы того времени это, я бы сказал, было очень храбрым поступком.

Одно из его любимых занятий было по утрам кормить дворовых собак и кошек. Те настолько привыкли, что сворами ходили за ним хоть утром, хоть вечером, когда он возвращался. Репутация всесильного отца являлась для него как бы гарантом неприкосновенности. Он даже оружие не носил от страха, что забудет где-нибудь или уронит в общественном туалете, так как был еще и жутко рассеянным. Все знали, что за Артуром стоит сплоченный клан Манучаровых. И потому никто не ожидал, что так могли поступить с ним – с самым добрым и беззлобным представителем вышеназванного семейства.

Когда я прибыл к месту трагедии, труп уже увезли. Многочисленная толпа родственников, соседей и земляков окружили Спартака Манучарова, который был в шоке и, видимо, пока недостаточно осознавал, что трагедия случилась именно с ним. Этого не может быть! С кем угодно, только не с ним! Что произошла чудовищная ошибка, застрелили другого человека! Артур скоро появится и от души засмеется, как только он мог смеяться над недоразумениями, которые вечно с ним происходили.

Какие-то парни в штатском тщетно пытались разговорить соседей в надежде найти свидетелей происшествия. Но от них просто отмахивались, особенно армяне, следуя проверенному принципу: не связывайся с ментами, целее будешь. Все знали, что Спартак гибель сына безнаказанно не оставит, это вопрос времени.

Недалеко была припаркована машина скорой. Мне сообщили, что маму Артура еле успокоили, вколов порядочную дозу снотворного. А Гаянку с ребенком увезли к родителям. Та, как будто окаменела – ни слезинки, ни плача. Это самое опасное проявления горя. Так люди сходят с ума…

– Хватит, не травите душу… – с досадой проворчал Прилизанный. – Вы так смакуете подробности, что мы сами здесь скоро чокнемся. Говорите по существу: кто убил этого несчастного малого и зачем это понадобилось?

– Да, и мне стало плохо. Дайте воды… – Аталай трясущимися руками приняла бокал от верного Огуза. – Вам бы мелодрамы сочинять. Садист…

– Простите, – пробормотал Длинный. – Но я рассказываю лишь то, что воскрешается в памяти…

– Мы быстро вычислили заказчика. Это был Ашот Багдасарян. Дело в том, что на последнем собрании, предшествующему трагедии, после уже традиционной перепалки Артура с Ашотом, покойный с присущей ему эмоциональностью выпалил следующее: кровью будете харкать эти деньги. Они достаются нам с кровью и потом, а вы нас грабите. Ашот демонстративно повернулся к нему задом и обратился к Спартаку, мол, наконец, заткни рот своему сынку, пока мы сами это не сделали. Артур же вообще взбесился и ответил, что если кому-то и надо затыкать рот, то это Ашоту, и он, Артур, об этом позаботится. И вообще, он выходит из этого лохотрона, в котором участвовал из-за уважения к отцу. И всем это советует…

Их еле разняли. Я это от Арама узнал, и сердце мое похолодело. Так, выходит, Ашот подумал, что именно Артур причастен к налету. То, что их избили уже после ограбления, еще больше должно было убедить Багдасаряна, что это была спланированная акция.

Значит, я косвенно стал соучастником убийства своего, можно сказать, друга и родственника…

– Почему вовремя не рассказал! – не сдержавшись, гаркнул я на Арама, когда мы вновь встретились в знакомой вам кафешке.

– Кто знал… – пробормотал тот. – Они вечно грызлись. Я и не придал значения.

– Эх, Арам… – я в бессилии сжал кулаки. – Ты понимаешь, что мы загнали парня в могилу. Как я буду смотреть в глаза его жене, своей. Мы так любили его!

Арам неуклюже стал оправдываться:

– Слушай, кто знал? Кто мог предположить, что эти мудаки подумают на Артура. Ведь и муху не обидел бы, просто грозился.

– А больше кто? – я вновь огрызнулся. – Твой Учитель “мудро” промолчал, когда его оскорбили. А этот открыто лез на рожон. Вот на него и подумали. Подумали, что Артур, как и обещал, “заткнул рот” обидчику, а заодно и отобрал награбленное.

– Слушай… Поздно уже причитать, его не вернуть. Судьба так распорядилась… А ты уверен, что действовал чисто? Твои не разболтают?

– Нет!..

– Вот и хорошо… – Арам на миг задумался. – Я уверен, что Спартак за местью обратится к Корейцу. Нас он всерьез не воспринимает. Но у Корейца с Ашотом свои завязки… – он ухмыльнулся. – Ему придется сделать выбор и, думаю, это будет не в пользу Ашота.

– Почему?

– Ашот в последнее время зажрался и потерял чувство реальности. Самолично наказывал отказавшихся платить, а те через Спартака находятся под крышей Корейца. Тот, видимо, терпел, не желая вмешиваться в политику. Теперь Ашот переступил черту. У Корейца не будет выбора.

Спартак непростой. Одно его слово – армяне отвернуться от вас… Ты с Мансуром давно виделся?

– Забыл, как выглядит.

– Опять промышляет… – он вновь ушел в раздумье. – Пока нам нежелательно встречаться. Если что срочно, заходи в кафе. Обратишься к пожилой женщине-армянке, которая убирает. Ты ее видел.

Я кивнул:

– А где сейчас Ашот и его люди?

– Арам-военный вылетел в Ереван сразу после вашего налета и еще до убийства Артура.

– Мог бы предупредить… – я с досадой.

– Он не в курсе был. Я тезку хорошо знаю, он сам отсидел до войны. Они с Ашотом не очень-то ладили, и он не упустил бы возможность досадить Ашоту.

Ашот – карабахский и все денежные вопросы подмял под себя, что очень не нравилось Араму, который за глаза обзывал его не иначе, как ишаком. А это Ашоту передавали. Скорее Арам соскочил, чтобы самолично и подробно докладывать о провале Багдасаряна хозяевам.

– А где сам Ашот?

– Ему дорога домой заказана… – Арам прикурил. – Ему дорога везде заказана. Армяне, которые ему лаве отсчитали, чувствуют себя олухами. В Ереване его не простят, он профукал реальные бабки. Спартак, сам понимаешь, в каких чувствах. И мы собираемся предъявить счет. Как думаешь, он долго протянет?

– Нет.

– И еще, на них уголовное дело открыли. В квартире нашли неучтенный боеприпас. Это вы постарались? – Арам с интересом посмотрел.

Я кивком подтвердил.

– Наши акции повысились, – Арам улыбнулся. – Люди вспомнили старые времена и традиции. Обратились к нам, чтобы возвратить исчезнувшие деньги. С расчетом 50 на 50. Учитель согласился.

– И как вы собираетесь это сделать? – я с настороженностью.

– Ты поможешь, дорогой. Воистину тебя нам сам Аствац или Аллах ваш послал.

– Арам, говори яснее, – я чувствовал, что опять вхожу в роль подопытного кролика. – С чего взял, что я захочу помочь и зачем мне это?

– Сам же сказал, друзья должны помогать…

Он развернулся и сделал знак официанту, молодому белобрысому отроку с ярко выраженной аферистической внешностью. Тот мигом притащил две кружки пива. Араму всегда подавали теплое из-за болезни. И вообще, я заметил, что к нему здесь особенно трепетно относятся.

Я пригубил пиво:

– Допустим, соглашусь. Что дальше?