– "Как любит говорить мой отец, всегда держи в друзьях тех, кто способен сшибить тебя с ног." – проник в повествование Гай. – Прости, Вова, но Юра прав – ты способен запороть даже самые крутые фразы. Я спокойно слушал, как ты подзуживаешь надо мной в своём рассказе, но этого бы не выдержал.
Юрий захихикал, Владимир наиграно проворковал:
– Признайся, ты тогда на меня запал, вот и повёл к родителям.
– Я не дерусь с мальчиками, которые в моём вкусе.
Владимир усмехнулся и продолжил:
– Это ещё не конец истории. Я должен рассказать, что было дальше.
Тут Юрий насупился:
– Вот не можешь ты удержаться…
– Дома нас с Гаем встретили его родители. Типичные аристократичные британцы. Он меня представил, после чего родители обработали наши с ним ссадины и раны, повздыхав о том, как рассчитывали, что в этой стране всё будет по-другому, отпоили чаем и накормили хвалёными пирогами…
– …лучшими пирогами…
– Вкуснее в жизни не пробовал, – устало кивнул Владимир. – Так вот. Окончательно стемнело. Мы сидели у камина и слушали рассказы мистера и миссис МакТавиш о былых временах. Мне становилось всё более неловко пользоваться их гостеприимством и я засобирался уходить, когда мне на телефон пришло сообщение (я вроде бы рассказывал тебе, Петя, какие раньше были мобильные телефоны; они были другие, не то что сейчас). Угадай кто писал? Юра, конечно. Догадаешься откуда?
– Любишь ты растянуть удовольствие, да?
– Из полицейского участка. Его повязали прям в баре – слишком уж увлечённо дрался и не услышал сирен.
– А ты слишком увлечённо слинял…
– "Либерасты держат в тяжкой неволе. На помощь.". Столько лет прошло, а до сих пор слово в слово помню то сообщение. Ты всегда любишь заумно выражать свои мысли в стрессовых ситуациях, да?
– Пошёл на хер.
– Особенно, если стрессовая ситуация – это камера обезьянника, набитая мужчинами-проститутками. – подхватил Гай.
– Пфф. Как скажешь, Гай. Гей. Педик.
– В общем, что было дальше, Петя. Гай изъявил желание пойти со мной, на что его родители запротестовали – соваться в полицейский участок, когда тебя только-только оприходовали легавые, было не самой лучшей идеей, и я полностью был с ними согласен, но делать было нечего. Не бросать же было этого придурка. Мы добрались туда ближе к полуночи и тебе надо было это видеть – толпа "голубков" (некоторые со свежими синяками на роже) пытается слиться со стеной камеры, а по оставшейся свободной половине расхаживает взад-вперёд Юра, напряжённо смоля. Дежурный орёт ему затушить сигарету, а тот как будто не слышит. Тебе надо было видеть выражение лица Юры, в тот краткий миг, когда он нас только увидел.
– Нормальное было у меня лицо, – хмурился Юрий. – Напридумывали себе всякого, два пидораса.
– Да ты чуть в штаны от счастья не наложил, когда меня увидел. На секунду мне показалось, что на радостях ты меня обнимешь.
– Мечтай, петух.
– Так или иначе, проблем не возникло – дежурный был рад от него избавиться. Мы с Гаем внесли залог (который Юрок потом месяц нам пивом возвращал) и ушли в ночь. Так нас стало трое.
Владимир смял пустую банку и по дуге отправил её в мусорное ведёрко.
– Горло уже пересохло рассказывать. Петя, подкинь-ка ещё баночку. Марсин, может ты расскажешь как нас судьба свела?
Марсин отхлебнул пива.
– Рассказывать особенно нечего. 2028 год. Мы с группой только недавно перебрались в Рязань, давали концерты то там, то здесь. Ну и на одном из них эти трое угостили нас пивом.
Петя рассматривал чёрную футболку Марсина, на которой готическим белым шрифтом было напечатано, судя по всему, название группы (Warszawscy panowie), но тут же оторвался, смущённый такой краткостью.
– И всё?
– Он не договаривает, зачем-то напускает интригу, – сказал Владимир. – Так ведь, Марсин?
Марсин слабо, но по-доброму улыбнулся.
– Даю шанс рассказать тебе. Я, в отличие от этих двух балбесов, считаю, что у тебе хорошо получается рассказывать.
Владимир благодарно кивнул.
– Марсин, в целом, верно сказал – мы действительно угостили группу пивом, правда немного нетипичным способом. В самый разгар концерта начался пожар – аппаратура полыхнула. Я, Гай и Юра, как и подобает истинным алкашам, заблаговременно принесли с собой по здоровенному жестяному бочонку "светлого", которые полностью извели в огонь. Пива пропало много, но это того стоило. Пожар закончился, не успев начаться.
– Кое у кого из нас тогда осталось пиво, так ведь, Гай? – съязвил Юрий.
– Которым я потом поделился, попрошу вспомнить.
– Осталось бы больше, если бы ты поступил, как сначала запланировал, да?
– Лучше заткнись.
– Не-а, про меня подробностей не опускали – про тебя тоже не будут. Его первым порывом, Петя, было оголить болт и потушить пожар "по-пионерски". Что тут сказать, содомит есть содомит – дай только помахать достоинством перед толпой мужиков.
Все дружно засмеялись, даже Петя хохотнул, но тут же осёкся – над подобным смеяться запрещала нынешняя "повестка".
– А потом была война, да?
Петя не хотел сводить душевный (он давно не испытывал ничего, что можно окрестить этим словом) разговор о прошлом к травмирующим воспоминаниям, но в то же время ему захотелось услышать о тех событиях из первых уст.
Воцарилось гробовое молчание. Все присутствующие вернулись к прежним делам – Гай к мотоциклу, Юрий к мясу, Марсин к гитаре, а Владимир задумчиво покачивал банку, поплёскивая содержимым внутри.
– Да, дядь, – нарушил тишину Юрий. – Потом была война.
– И вы все пошли на фронт, как отец?
– Парень, – горько усмехнулся Гай. – Мы заранее договорились и вместе пошли в призывной пункт.
– А где вы воевали?
– Африканский фронт, пехота – первым ответил помрачневший Юрий. – Мочил ниггеров в Нигере, как тебе такое? Оставил там ногу. Всё-таки стоит признать, недооценил я "обезьянок" – они отлично научились изготавливать и маскировать противопехотные мины.
Юрий сплюнул сквозь зубы.
– Но нет худа без добра – из всех четверых я раньше всех вернулся в родные пенаты.