Песни безумной Женщины

Пялились своими глазищами в наши забвенные веки.

Таращились в пустоту дневного тяжелого воздуха, вдыхали туман, плыли сквозь него.

Бредили постоянно, не обдумывая до конца поступки, служили службу невнятную.

Подкрадывались сзади, и били что есть мочи наповал.

Струились и роились, мыслили и преграждали дорогу навстречу идущим автомобилям, которые моргали дальним.

Была осень, было непонятно, и было так сказать бестолково по новому, и страшно по настоящему.

Вселенский веник захлестывал подражание, разочаровывал поистине каждого, кто становился у него на пути.

Допевай скорее свою песенку, Женщина.

Мы так устали.

Силы покидали нас, мы были слишком злы в этом, слишком сильны чтобы отказаться снова.

Не усмотрев ничего, мы просто пялились в пустоту, в космос.

А он, неминуемо, по закону, смотрел в нас.

Тратили многое, уследили даже в этом некий раздел, какую-то неминуемую пропасть.

Слишком сильно поперло, и жгут медленно спадал с твоего плеча.

Капля разбавленной крови выступала на месте проникновения, уже безболезненного.

Уже совсем такого забытого, но настолько естественного для нас, по истине правдивого и вовсе.

Ослепительные глюки про горящие дирижабли, нет, этого не было, этого не могло случиться.

Лишь твое распластанное тело, лишь запоздалые вздохи, такие последние, и воистину первые.

Первые хрипы налитых мокротой бронх, завораживали твою грудную клетку.

Песня 31.

Я так и валялся не вставая, потому что все должны валяться.

Мне было настолько ощутима твоя близость рядом, как дыхание прохладных могил, как запоздалый ветер.

Верю в то, что сбудется, не верю в то, что случилось.

Твои ноздри потекли красными ручьями, мои струились уже давно и подолгу.

Твои волосы седели на глазах, и росли откуда не нужно.

Зубы расплылись и закипели, как гасится известь.

Ты таяла на глазах, и пела песню.

Такую жуткую, как только позволяло тебе время.

Такую настоящую, что если бы совсем, то тогда и впредь, до неуместного плача палача, чей топор был уже занесен.

Слишком сильно поперла эта осень, слишком шаткой оказалась табуретка под ногами, слишком крепка веревка.

Смотри как я могу, ты тоже так когда-то могла, но отныне не сумела.

Ступишь ли ты этот шаг за мной?

Протянешь ли свою бледную нежную руку, чтобы я увел тебя в бессмертие?

Ты только не бойся, мы отменили страх, подменили его на раствор в наших венах.

Транспортируемый дальше, и по кругу, и снова по кругу.

Извне да понарошку, внутри, да на самом деле.

Небывалые кудри деревьев, холодные опавшие желтые листья, потребности в них больше нет, в них нет жалости.

В нас нет больше крови, только зеленая жижа сточных канав.

Жижа болот и тин, ряска необдуманности.

Жжение в голове, сводит с ума, тебя сводит с ума мое нахождение здесь.

Прониклись настолько глубоко и чисто, что не отмыться уже.

И когда осень снова чутко наступит, я надеюсь на скорый исход.

Песня 32.

Разложились кораблики на членораздельные речи, да плыли по делам своим.

Матерились столбы, от того, что навешали на них проводов разных, не для этого земля их взрастила.

Закопошились мыши в закромах, заморгали прожекторами, сигнализируя друг другу.

Потекли потоки смрада по улице, сквозь балдахины струились клопы в кровати, чтобы повкуснее было, да потеплее.

Замызгали стекло дерьмом, такой вот протест разудалый и смешной.

Анархисты нового времени, сотворили порядок.

Разложили по полочкам все что могли собрать.