Освобождение бессмертия

– Я могу узнать твое имя? – спросила она тихо, но достаточно твердо, словно понимала, что она делает и как именно поступать. Определенно она не боялась его и смерти, мало того, каким-то неестественным образом она манила и завораживала ее.

– Лука. Меня зовут Лука.

Глаза Марьям расширились, она кивнула головой, словно ожидала подобный ответ.

– Я должна была догадаться… Лука, лукавый… Все сходится… – прошептала она сама себе.

Было видно, как взволновалось ее сердце, а взгляд задержался особо пристально на страшном, покрытом едва заметными сейчас чешуйками ржавом лице получеловека.

– Я не одна, нас двенадцать человек. Я провела ритуал и никому не говорила, что ты явишься.

Поняв, что спорить с ней бесполезно, убеждать ее в том, что он человек, он не мог, просто потому, что один его внешний вид говорил об обратном, Псарас решил выслушать ее и поговорить с ней по ее правилам.

– Как давно ты знаешь, что я тут появился? – спросил он, откинувшись на спинку трона, которая сейчас стала для него удобной.

– Как только ты зажег первую свечу, – ответила она, хитро улыбнувшись.

Затем она оглянулась и, не найдя ничего подходящего, села на землю перед ним, возле его ног.

– У Лилит есть свои секреты.

– Значит, уже больше суток ты наблюдаешь за мной. Кто такая Лилит?

– Лилит – та, чьи слезы даруют жизнь, а поцелуи – смерть. Спутница Нечистого, спутница лукавого, спутница Луки. Я ждала тебя. Карты сошлись.

Лука бессильно опустил голову на собственную ладонь. Бессмысленно доказывать ей что-то обратное.

– Ты сказала, что вас двенадцать человек, кто они?

– Мы последователи нечистого и лукавого, демона тьмы и перевоплощения. Мы – готы. Если тебе что-то нужно, мы сможем помочь тебе, но наши силы невелики, потому что мы только начинаем наш путь. Я призову их завтра, если ты позволишь. Пусть они убедятся своими глазами, что Лука явился в наш мир.

Лука тяжело вздохнул. Да, именно вздохнул. Одну сумасшедшую, к тому же настолько завораживающе красивую, он выдержит, но еще одиннадцать сумасшедших, наверное, слишком много для него. Хотя… Он прислушался к чувству голода, которое никогда не покидает его по-настоящему, а только замирает, на время оставляя холодным нутро. Возможно, они пригодятся. Но лучше объясниться здесь и сейчас, по крайней мере сделать попытку.

– Марьям, послушай, даже если ты наблюдала за мной столько времени, не важно, что ты видела, я – человек… – увидев ее взгляд, в котором было что-то сродни насмешки, он замолк.

– Да, Лука, продолжай, – негромко сказала она, преданно глядя ему в глаза. – Я знаю первое правило лукавого, я согласна с тем, что ты человек.

– Я был человеком. Но я изменился, не по своей воле, точнее, у меня не было выбора, я хотел умереть, но переродился вот в это, – увидев священный восторг в ее глазах, он понял, что буквально играет по нотам ее странной души.

– Да, Лука. Мы все хотим умереть и переродиться. Я внемлю твоему откровению… – шептала она.

– Я страшен, я очень страшен. Не знаю, что ты думаешь обо мне, но я совсем не то, что тебе надо.

– Да!

– Я превращал людей в рабов, я лишал их воли, я делал их подобными себе!

– Да, да, – девушка жадно слушала, пожирая сидящего на троне прекрасными бездонными черными глазами, замирая от коснувшегося ее ушей эзотерического откровения.

– Ты в опасности, я могу опустошить тебя, могу сделать рабой, и ты потеряешь свою волю. Тебе придется питаться жизнями других людей, животных, даже невидимых бактерий или умереть.

– Я готова. Зачем мне быть, если я не могу быть собой? Я – Лилит. Мои слезы подарят жизнь, а поцелуи – смерть. Возьми меня с собой, Лука!

Ее голос был чист и искренен. Волны незнакомой ему энергии исходили от нее, словно открытый источник силы и жизни стоял цветком перед ним. Но он не смел коснуться этого цветка, чувствуя, как новое или давно забытое ощущение вводит его в ступор. Ее тело била дрожь, глаза твердо, без тени сомнения, страстно смотрели на него. Бледное лицо, обведенные черным глаза, приоткрытый чувственный рот, с которого ушла часть помады. Горячее, молодое, гибкое тело у его ног, которое он без труда видел через несколько слоев тонкой одежды. Неожиданно для себя Лука Псарас почувствовал отзыв своих чресл на страстную энергию девушки. Это было настолько неожиданно для него, что он, не удержавшись, посмотрел вниз в область ширинки, а поскольку он был только в армейских штанах, его напряженный орган был ясно различим через материю. Взгляд девушки проследовал за его взглядом, затем их глаза снова встретились, но в ней он увидел уже совсем другой огонь. Темный, мрачный огонь знания и желания, неумолимый, как Выброс, тяжелой, безжалостной волной кативший из ее молодого тела в его сторону, заставляющий сдаться или бежать в укрытие, выжигающий и гипнотизирующий, лишающий воли и покоряющий. В ее глазах было знание мужской сути, слабых мест и вожжей управления. Теперь она была хозяйкой, а он, оказавшись с ней на такой дистанции, – белым кроликом, безропотно ждущим своей участи. Она встала, и ее рука потянулась к единственной верхней пуговице накидки.

– Нет, – хрипло выдавил из себя Лука. – Ты не понимаешь! Не сейчас! Не так!

Она замерла.

– Ты отвергаешь меня? – взгляд, секунду назад испепеляющий страстью, теперь жег холодом, убивающим душу. Она смотрела на него сверху вниз: большие бездонные глаза разили льдом, в котором через секунду он увидит и презрение, и ненависть, и ярость.

– Нет, нет, Лилит, я не отвергаю тебя… – уже боясь ее, словно она могла сделать с ним нечто похуже, чем он уже пережил, забыв, что он бессмертен, с трудом выговорил он.

Он чувствовал себя так, словно наказание презрением этой Лилит могло убить его. Но на самом деле наказание ее презрением сулило худшую кару, с ней он почувствовал себя живым, полноценным человеком, мужчиной. В его существовании вдруг появился смысл таким нежданным и непредсказуемым образом.

– Ты назвал меня, – она выдохнула.

Теперь ее взгляд не жег. Белая кожа, длинные прямые черные волосы, колдовские глаза в этом царстве тьмы, освещаемом черными свечами. Паучок на заколке сверкнул зеленым стеклянным брюшком.

– Да, ты назвал меня. Я приду к тебе завтра и приведу остальных. Что я могу сделать еще для тебя?

Лука, чувствуя, как бешено колотится его сердце и восстанавливается сбитое дыхание, в котором он не нуждался долгие годы, удобнее сел на троне.

– Я не знаю, Лилит. Мне нужно подумать, приходи завтра, если считаешь нужным, приводи своих друзей, но не забывай, к кому ты их ведешь. Они могут погибнуть.

– Они погибнут все, если ты того пожелаешь. Ты только появился. Прости, но ты еще слаб. Мы поможем тебе. Ты станешь сильным, и мы станем сильными, иначе зачем нам быть? До завтра, мой господин.

Ее фигура еще долго светилась красным в темноте длинного тоннеля. Сколько ей идти до поверхности? Ведь он даже не знал. Он догадывался, что дорога сюда непроста и небезопасна, но, видимо, он действительно имел дело с тем, что складывается не из тех причин и следствий, которые можно понять разумом, а из других, пронизывающих само пространство и время непостижимых законов вселенной.

Глава 17. Паства

Сидящий на троне почти в полной темноте Лука размышлял о своем положении, о своей дочери, которая давно перестала быть той маленькой девочкой, которую он помнил. Фотография, и без того старая и хрупкая, попав в речную воду, а затем прополоскавшись в септике, полностью потеряла изображение, и теперь в ней не было ничего, что хоть как-то возвращало к воспоминаниям. Надо вернуться к реальности. Дочь выросла, наверняка забыла его, обзавелась собственной семьей, и это чудовище, которым он стал, вряд ли имеет право вторгаться в ее размеренную семейную жизнь со своими рефлексивными инстинктами заботы о потомстве. Скорее всего, наоборот: если он считает себя достойным отцом, он должен сделать все, чтобы не появляться в ее жизни. Странное дело: как только он начал испытывать давно забытые человеческие чувства и эмоции, его разум стал приходить в порядок, он стал четче различать, где начинаются его мысли, а где возникают помыслы и желания, продиктованные призывом вируса к распространению и расширению своего ареала обитания. Теперь он мог концентрироваться на чем-то одном, вспоминая и сопоставляя. Он даже решил почитать и запомнить те многие знаки, которыми были изрисованы стены. Побродив значительное время со свечой возле рисунков, он приблизительно понял общую суть изображенного. Все, что здесь было изображено, не было противоположено религии, напротив, оно вторило ей и пыталось объяснить или описать обратную сторону всего хорошего и общепринятого. Здесь на стенах часто встречались слова латиницей, читаемые, как демон, или девил. В английском Лука был не силен, но перевода этих слов для него не требовалось. Та девушка, которая выбрала себе имя Лилит, не казалась ему чем-то страшным или опасным или противоречащим общепринятым нормам. Конечно, ее появление здесь было совершенно неожиданно, но, может быть, сейчас это нормально? Да, она не боялась его, не побоялась даже для чего-то предложить ему свою шею, будто зверю. Она могла лишь догадываться, с чем столкнулась, оказалась гораздо более решительной, уверенной и свободной в своих проявления, чем он мог ожидать… Да и кто он такой, чтобы осуждать ее и искать какие-то моральные отступления от нормы, когда до сих пор при желании мог вспомнить вкус человеческой крови, консистенцию плоти и до сих пор не забыл, как лучше разделать человека и что лучше есть первым? Дьявольская лаборатория номер шесть сделала из него, из последнего выжившего человека, демона, не верящего ни в Бога, ни в дьявола… Наверное, он и был этим самым дьяволом, Нечистым, а миллионы населяющих его клетки чужеродных ДНК, с которыми не может справиться современная наука, откуда они? Может быть, религия не лжет, а лишь объясняет нечто понятным для большинства людей языком, предостерегая человека вмешиваться в некоторые вещи и законы, которые могут вернуться к нему той же самой Зоной с ее мутантами и аномалиями и теми же самыми зомби, в число которых, возможно, входит он – Лука Псарас? Вот об этом примерно думал получеловек, сидя во тьме, размываемой лишь светом черных свечей. Так же он думал о том, как сильно все поменяло время. То, что они строили и во что верили. Та религия, в которой воспитывался он и которая называлась коммунизмом и как раз таки была противоположностью любой из религий, как он понял, наблюдая из окон автобуса, умерла. О коммунизме не говорил ни один плакат, ни один транспарант или рисунок, наоборот, судя по всему, победила система, близкая к капитализму, потому что он слышал от сталкеров, перед тем как заразить их, почему они приходили в Зону, а то, что он видел там, наверху, на мосту через реку Москва, искрилось роскошью, богатством и изобилием. И если делать выбор между этими верами, коммунизмом, церковью и подземельем, очевидно, что у него есть только подземелье. Тогда, много лет назад, он не просил жизни, он, делая себе инъекцию, хотел умереть и не подняться, как те, которых он знал еще живыми людьми, но какой-то невероятный закон, или сила, или чья-то воля оставила его в живых, переродив и изменив. И теперь, когда в его существовании вдруг появилось нечто большее, чем постоянный голод и инстинкты, навязанные чужеродным организмом, не пора ли перестать жить по чужим правилам? Не пора ли освободиться от постоянных самоугнетений и самоистязаний, не пора ли дать этой новой форме жизни показать, на что она способна? Сейчас Лука не знал, что внушает ему эти мысли. Его ли собственный разум или вирус как-то манипулирует его мозгом, взращивая новый план по распространению своего ДНК? Плевать… Сейчас Луке было плевать на то, чьи это мысли. Они ему нравились, они были приятны, от них ему хотелось жить и ощупывать свое место в этом новом для него мире.

***

Через долгое время, измерявшееся десятками часов, Лука услышал шум в тоннеле. Шли люди, не скрываясь и не гася шаг. Фонарей еще не было видно, но, если бы это были охотники за его головой, он наверняка увидел бы их, только когда они появились в пределах прямой видимости, и уж точно они бы не шли, спотыкаясь о камни, покашливая и светя фонарями в глубину тоннеля. Лука ждал. Это было странно и так давно забыто его сердцем, но он успел соскучиться по Лилит. Их кратковременная встреча оставила в нем такой глубокий след, что он буквально физически ощущал ее отсутствие. Он сделает ради нее все что угодно. Он так решил.

Наконец показались идущие. Сначала рассеянный свет фонарей и беспорядочный шум шагов, более четкие голоса, как он определил, молодых людей, затем уже сама группа молодых людей, среди которых шла Лилит. Через несколько минут они, разглядев его на троне, смолкли и неуверенно подошли. Одиннадцать парней, одетые в черное. Подведенные черным глаза, черные кожаные куртки, пробитые уши с вставленными внутрь огромными, растягивающими мочки кольцами, кольца в носах, бровях, губах, вздыбленные вверх волосы через одного… Больше изучать их он не мог. «Сумасшедшие… – только и смог подумать Лука. – Зачем так калечить тело и испытывать столько ненужной боли?» Молодые люди смотрели на него со смесью легкого страха и любопытства. Лилит подошла к трону и встала слева от него. Сердце Луки сладко шевельнулось.

– Это Ворон, – указала девушка на первого из пришедших высокого парня мрачного вида с татуировкой, выползающей из-за строгого ворота куртки и поднимающейся до щеки.

Длинные волосы были убраны в конский хвост, он слегка поклонился Луке.

– Это Крест, – показала она на следующего, – Паук, Буер, Фурфур, Свин, Шакс, Воланд, Черный, Зола, Шакал, Фрик.

Лука смотрел, но не запоминал их прозвищ. Сейчас он не очень понимал, зачем они пришли, чего хотят и что он сейчас должен делать. Когда девушка закончила перечислять их имена, воцарилась тишина, в которой привычно шумел скраденный звук двух потоков.

– Нам принесли весть, что лукавый вошел в наш мир, – несколько пафосным тоном произнес Ворон. – Мы пришли узнать, ты ли тот самый, кто зовется Лукавым?