Родина чувств

На кровати у стены, кое-как обмотавшись простынёй, спал мужчина. Напротив, сутулясь, сидела женщина. Она грустно разглядывала стройную, красивую спину спящего и немного брезгливо – остатки вчерашнего спонтанного застолья.

– Ты не опоздаешь? – спросила она и мужчина, почти опередив знак вопроса, зло выплюнул: «Оставь меня! Я не выспался!» – и заросший редкими белыми волосами пуансон черепа быстро и тесно соприкоснулся с матрицей подушки, расплющив все последующие возможные вопросы до унылого выдоха. Тот замер в душном воздухе и растаял. Раскидав взгляды тут и там, женщина отыскала на столе пачку «очень дорогих» сигарет, вынула одну «на сейчас», а несколько штук переложила в сумочку «на потом». На грядущий одинокий вечер у раскрытого окна, через которое хорошо виден дом напротив и всё, чем живут его не слишком стеснительные обитатели.

Выдыхая из лёгких горьковатый дым, наблюдала, как пыльная солнечная лента смещается, уступая ему место и предоставляет возможность удалиться без ущерба для самолюбия… О! Если бы можно было так же незаметно исчезнуть из комнаты, из памяти мужчины. Подавить отвращение к себе и поворотом головы избавиться от этого кошмарного сна наяву…

– Господи! – женщина шептала, плакала не опуская глаз, не обращая внимания на сигарету, которая таяла, превращаясь в столбик пепла. – Господи! Помоги мне! Ты же знаешь, чего я хочу. Мне многого не надо. Я сильная. Я всё могу. Всё, кроме одного – я не могу быть одна. Не могу! Каждую пятницу плачу от страха перед двумя безразмерными одинокими днями. Просыпаясь утром, смотрю на себя в зеркало и понимаю, что перестала улыбаться, прекратила ждать той неслучайной случайной встречи, которая должна, наконец, произойти…

…Какая чушь! Какая встреча?! С кем?! У меня никого никогда не будет. А так хотелось вставать по утрам чуть раньше, готовить завтрак, целовать его, сонного. Смотреть на то, как смешно двигаются его уши, пока он жуёт. Заворачивать огромные бутерброды под его шутливые возражения, что «он не диплодок» и прижиматься к нему в коридоре на прощание. Хочется сравнивать с ним знакомых мужчин и знать – он лучше всех…

Я не сделаюсь тираном и злюкой. Я стану сама собой. Я буду прятать в орешек памяти каждое мгновение, прожитое вместе, чтобы мусолить их воспоминаниями. Как гигантский леденец в полосочку. Я не буду одинаковой. Я перестану быть одинокой. И у него не будет повода сомневаться в надёжности своего тыла.

Честное слово. Я так устала привыкать… Подруга спросила однажды, почему я так часто меняю мужчин. Я их меняю?! Бросают! Не умею затягивать петли на чужих шеях. Звериные игрища не тешат самолюбия. Противно рассчитывать на человеческие слабости, унизительно пробавляться ложью во имя единения. Она довольно скоро всплывёт, эта ложь, и айсберг непонимания пустит на дно титаник такого союза. Впрочем, живут же другие. Детей растят, ненавидят один другого. Такого – не хочу. Но не бросаться же на первого встречного!

Господи! Ты же видишь всё и знаешь цену этому «первому встречному». Это слишком большая неправда, чтобы тратить жизнь на оправдания. пусть думают, что хотят. Лишь бы ОН поверил. Если мы встретимся, если я вообще дождусь этой встречи.

–Господи! Помоги мне!

Упавший пепел горячо коснулся колен. Маленький механический будильник прозвенел, словно школьный звонок. Женщина испуганно вздрогнула.

Мужчина оторвал голову от подушки и, брезгливо сморщившись, спросил:

– Ты ещё можешь курить? Ох, и сорвался я вчера, аж противно.

Затем встал, вполз в брюки, собрал посуду со стола и вышел на кухню.

Женщина, чтобы не застигнуть выражение его лица ещё раз, тут же поднялась и выбежала на лестничную площадку. Проводив взглядом двери ритмично зевающего лифта, как бы в забытьи, подошла к балкончику чёрного хода.

– Не хочу больше. Не могу. – Коснулась пыльных перил. – Руки испачкаю. – Улыбнулась зло. – Теперь всё равно.

И оттолкнула от себя дом, мужчину с грязной посудой в руках и мечту о счастье.

– Господи! – Господи!

Распаханная земля, как могла, облегчила прикосновение. Не на месте выросший штакетник проткнул руку ниже локтя и сломался. Несколько неживых спичек впились колючками дикобраза в мякоть предплечья, а вслед онемевшему от удара телу, с балкончика седьмого этажа, как соль из опрокинутой солонки, сыпался вопль мужчины с чистыми руками…

Оставив за спиной два месяца душеспасительных процедур, женщина переступила порог больницы. Держась за букет ромашек, её встречал мужчина. Он был явно смущён. Женщина внимательно посмотрела мужчине в глаза и покачала головой. Оторвала один лепесток от ромашки, положила на осунувшуюся ладонь, сдула на асфальт и произнесла: «Не любит». И пошла домой. Одна. Медленно и осторожно. Опустив голову, чтобы не раздавить муравья.

Мы не люди, нелюди не мы

Знающий себе цену,не станет тратить время на подтверждение сего факта…

Красивый, стройный, но ещё не вовсе худой чёрный пёс на высоких лапах аккуратно достаёт из помойки завязанный пакет и относит его на место почище, на дорожку неподалёку. И со знанием дела, помогая себе лапами, развязывает узел зубами. Тут же идёт гражданка с сумками, набитыми разнообразной снедью. Тропинка недостаточно широка, чтобы разойтись на ней вдвоём и женщина, махнув поклажей, отгоняет собаку прочь. Та, прижав уши, убегает, с сожалением оглядываясь на добычу, которой не удалось отведать.

– И так каждый раз, – думает собака.

– Развелось их…– злится гражданка.

Иногда, глядя на людей, хочется поинтересоваться, задумываются ли они о том, что было бы, если бы они появились на свет тем щенком, мимо которого они проходят равнодушно. Тем муравьём, которого не жалко растереть в труху подошвой, тем голубем, которого так весело – подманить горстью семян подсолнечника поближе к ботинку, а потом размазать по асфальту.

Так не бывает?! Увы… Нет предела низости человека.

Говорят, что на Диксоне много собак, брошенных теми, кто переехал на большую землю. Насытившись преданностью и защитой, подло воспользовались слепой собачьей верой в людей и предали их. О чём думает собака, провожая взглядом улетающий вертолёт, в котором сидит её хмельной от предвкушения встречи с семьёй хозяин? Брошенная при минус пятидесяти по Цельсию, с голодным брюхом, что чувствует эта мокроносая?! Глубокое удовлетворение?! Или рвущую на части боль?! От того, что не может поверить в происходящее. Кто-нибудь подумал об оставленных там? А ведь большинство не доживает до весны…

Когда приходится подкармливать бездомных собак, смотришь на то, как они едят, как дрожат и подкашиваются их лапы, как плотно прижат к телу хвост… Не достаёт сил оторвать глаз от этого зрелища. Они нам благодарны. Они, те, кого мы, люди, сделали бездомными и несчастными, благодарны нам, сволочам, за то, что мы им даём объедки со своего стола…

– Детка, иди, погоняй голубей! Возьми веточку.

– Остановитесь!

– Да, что им сделается, он ещё маленький!

– Но вы-то, вы!..

А ведь банально восприимчив ребёнок. Как его настроишь, так он и будет в течение жизни…транслировать вокруг, – хорошее и правильное, или наоборот.

Среди зверей, конечно, попадаются и грубые, и жестокие, и хитрые. По-разному бывает. Но мы-то считаем себя умнее. Прорицаем, наставляем, предрекаем… и обрекаем на страдания зависимых от нас. Но не беспричинно! Так мы сохраняем свою первозданную уникальность. Игнорируя проявление личности в иных, непохожих, мы защищаем свою зону обитания. С отчаянной яростью, присущей загнанному в угол зверю.

Все мы закидываем невод в пучину жизни. И чаще вытягиваем его пустым, или наполненным тяжеловесным вздором. Утомлённые этой путиной, от зависти к тем, кто не нуждается в поисках смысла жизни, но живёт, не берём на себя труд помочь, когда можем. Некогда нам, когда нам не надо.

…Приятно наблюдать, как едят птицы зимней порой. Налипшие на клюв крошки, весёлые сытые искорки в кабошонах глаз. Их уверенность в том, что кормушка будет наполнена до той поры, пока… Пока не наступит весна!

Даже дятел время от времени стучит по подоконнику, как ложкой по столу, и просит каши. Он неглуп этот дятел, и знает толк в деликатной пище. Он верит в нас. Он всё ещё верит…

Белый карандаш

Однажды… Любуясь на разрисованное облаками небо с погнутой монеткой луны, вспоминаю вдруг, что в детстве любимым карандашом был белый.

– На что ты его тратишь? – спрашивала мама.

– На всё! – С улыбкой во всё лицо отвечала я.

А ведь когда-то я всех любила… Весь мир, всех людей без исключения. Грустными или злыми, они казались заблудившимися в себе. Заглядывая через плечо в их набор цветных карандашей, обнаруживала, что почти у всех белый лежал нетронутым. Не верилось, что такое возможно.

Но… у каждого в жизни свой интерес. Кто-то мечтает прожить целый год в стае дельфинов. Кто-то – о большой семье. Иным – всё человечество видится одной семьёй. А в каждом, по-отдельности, угадываются черты близкого, ранимого существа, в котором находишь своё, созвучное сердцу.

Есть и те, которые воплощают фантазии, собирают подле себя родных людей. Родных по крови, по духу, по отношению к миру. И когда такие уходят под зонт радуги, прикрывающей устремления живущих, дело, которому они посвятили себя, становится ненужным. Ибо – у каждого свои конфеты.

Но можно же, никого не обижая, подержать поданную тебе конфету в руке и незаметно сунуть её в карман. Порадовать недолгим визитом, словом, сказанным в нужный час. Каждый из нас в состоянии спасти чужую мечту. И это стопроцентная гарантия того, что однажды не дадут исчезнуть с лица земли и вашей…

Тот, кто не ценит прошлого, и будущего не оценит. А те, кто не чувствуют вкуса настоящего? Они рисуют свою жизнь, во всём её многоцветии. Ломая грифели, прокалывая ими в ярости чистый лист бытия насквозь. И забывают про тот, единый и простой – яркий и скромный белый цвет. Он остаётся нетронутым и забытым. Трогательным в силе своего сострадания и участия. Он лежит и ждёт. Когда вспомнят, наконец, и о нём…

Минус 25

Чем суше мороз, тем глуше звуки запирающихся на засов дверей, за которыми прячутся люди:

– Не стой на пороге!

– Дом застудишь!