Родина чувств

–…

– Ладно, не отвечай. Это я так, по-стариковски. Знаешь, как воробьёв в старину-то называли?

– Как?

– Вор-воробей, не иначе.

Вечер лихорадило. Лик его, обретя болезненную бледность, совсем приуныл. Дятел всё ещё топтался у воды, впрочем, и ему сделалось немного не по себе. В очередном глотке обнаружился тонкий, похожий на стекло ломтик льда, который обломился и цапнул по-змеиному нежный пестик языка. Эта неприятность окончательно стряхнула аромат наваждения весны.

Следующее за тем утро было сухим и строгим от мороза. Ничей любопытствующий взор не искал повода развеять зимнюю скуку, вмешавшись в чужую жизнь походя, сквозь оконное стекло. Злым словом, мнением, обосновавшимся в пустом гнезде домыслов. Суждением о том, чего нет.

А на ближайшем к дому виноградном суку сидели, прижавшись друг к другу, три птицы: воробей, дятел и синица. Дятел отбивал кусочки янтарного винограда и передавал соседям по очереди. Им было почти тепло и почти весело. «Скоро весна», – думали они и предстоящие недели холодов, что сдерживают многие порывы, совсем не пугали их.

Встречный ветер

Взрослый идёт по следам чужих ошибок.

Ребёнок – вослед своей мечте.

I

Прошёл почти год, как не стало моей собаки. Мы так долго глядели в одном направлении, делили кров и трапезу, друзей и врагов. Во время походов, коленом я ощущал её надёжное тёплое плечо. Для того, чтобы попросить о чём-то, достаточно было просто подумать. Часто излишним оказывалось даже это. Мы так часто гуляли вдвоём, что я забыл, как это делается в одиночку. Но пошатнувшееся здоровье вынудило учиться заново и тому. И когда, после нескольких месяцев затворничества, я стал выходить, то бродил бесцельно, пугаясь своих шагов, которые звучали, как чужие, в тишине леса.

В тот вечер, выглянув в окно, понял, что пора обновить новую куртку. Дождь разогнал по домам немногочисленных соседей, и я решил-таки не дожидаться благоприятной погоды. С собакой-то я бы пошёл на прогулку без колебаний. А идти одному… Но у нас, в средней полосе, если ждать, пока тучи выжмет досуха и развесит сушится на солнце, можно не выходить из дома неделями. Заодно хотелось выяснить, повезло ли той нерасторопной косуле, которой обыкновенно не хватало места под зонтом сосны. И её лучшая половина оставалась сухой, а филей сдавался на милость непогоде. Так что после дождя она делалась похожей на кенгуру. Из-за тёмных от воды грязноватых шаровар и куцего плюшевого жилета верблюжьего цвета, который оставался сухим.

Добравшись до поляны, на краю которой лет триста тому назад остепенилось семейство сосен, я порадовался отсутствию перемен. По-крайней мере в том, чем я тщился потешить себя в очередной раз. Несмотря на сильный дождь, под аркой ветвей дерева было тепло и сухо. Упругий ковёр опавших за столетия игл защищал землю от вторжения сорных трав. Пережидая непогоду, тут расположились лосиха с сыном – подростком, два семейства косуль, взрослый олень и кабанчик. Последний едва успел скинуть с себя полосатую пижамку, как ощутил всю полноту собственного величия и самостоятельности. В результате чего отстал от родителей.

Поросёнок непоседливо ёрзал, нарочито привлекая внимание к себе, и время от времени несмело полоскал горло плохо отрепетированным хрюканьем. Обращаясь к собравшимся, возмущённо голосил, глотал гласные и кашлял. После чего, пытаясь распознать маму, исследовал каждого нежным прорезиненным пятаком. Но всё было не то!.. Взрослые сочувственно поглядывали на малыша и нервно принимались прилизывать вихры притихших ребятишек, которым тоже стало не по себе. Возможность потерять маму из виду как-то не приходила им в голову. А тут – вот оно, произошло! И как теперь жить с этим?!

Ко всеобщей радости, довольно скоро, из мглы, что скрывалась за колючими струнами дождя, показалась мама кабанчика. Грузно топая, она подошла к младенцу и убедившись, что тот цел, перевела дух. Ей не хотелось ругать сорванца при посторонних. Но ужас, который пережила мать, потерявшая ребёнка, исторгся из её точёных ноздрей с такой силой, что даже ливень, воображающий себя всесильным, отступил, давая возможность всем успокоиться. Через пару минут мамаша стряхнула со своего драпового пальто остатки воды и покинула приятное общество в сопровождении найдёныша. Ливень не преминул воспользоваться моментом и вернул свои права на этот день. Накрученные на деку неба струи заиграли вновь и, глядя вслед пухлозадому малышу, который жался к маме, как новорождённый, всем стало тепло и ясно на душе, даже несмотря на ненастье.

Вышло так, что за суетой вышеупомянутых событий, на меня никто не обратил внимания. Не желая быть причиной неудовольствий, я покинул гостеприимный навес обширных ветвей ровным неспешным шагом, и направился к железнодорожной платформе. Никого не ожидая в гости, но с одной лишь целью, не выглядеть праздным. Время от времени останавливаясь, приглядывался к просвету лесной чащи, придавленной веткой железнодорожных путей. Прислушиваясь к тревожному призыву электрички, начинал беспокоиться сам. Предвкушал… Что именно? Этого я не знал. Не умел понять, но распалился.

Пытаясь привести меня в холодное расположение духа, дождь швырнул немалую пригоршню воды прямо в лицо, но это нисколько не отрезвило. Я всё более ускорял шаг, после почти бежал… И в какой-то момент споткнулся о камень, лежащий у края дороги, едва не упал, и попытался ухватиться за спину собаки. Моей собаки, которая убежала так далеко, что и не догнать… Вместо поддержки, рука провалилась в пустоту и обвисла там. Как в невесомости безвременья.

Внезапное осознание глубины пропасти этого далёка вынудило остановиться. Я обратил лицо к небу и завыл. Не тем, хрустальным, лунным волчьим призывом, но диким, человеческим. «Кого я обманываю?» – вопил я.– «Это не могло не закончиться. Знаю, что не могло. Но не понимаю – почему! Отчего это всё устроено… так?!!!» – и я разрыдался, наконец.

Смешивая горькую влагу своих слёз со сладкими струями дождя, я вдруг понял, – тот год, что прошёл в мучительных попытках выглядеть равнодушным и самодостаточным, оказался никчёмной ворсинкой на теле покинувшей меня собаки. Опасаясь потревожить саму память ней, я прибирал в своём жилище как можно менее тщательно. Но ни разу не смог отыскать хотя бы один её трёхцветный волосок, как вещественное доказательство того, что она была…

На подобные откровения не тратится время, не расходуется жизнь. Они, словно сноски. Пометки на полях книги нашего бытия.

II

– Эй! Э-эй! Как вас там! Как хорошо, что я вас нашла!

– Вы искали меня? Меня?! Но зачем? – удивился я.

– Ну, не вас конкретно, а вообще – кого -нибудь.

– А зачем? – повторил я свой вопрос.

– Понимаете, меня кондуктор высадил, на вашей остановке.

– Зачем?! Вы решили проехать «зайцем» в электричке?

– Нет, что вы! Вы не подумайте, я из приличной семьи. И никогда не езжу без билета. Но сегодня… Мальчишка. Злой мальчишка украл у меня билет.

– Из сумочки?

– Нет, из рук. Я задремала, а билет держала в руке, чтобы было видно контролёру. А мальчишка выхватил его у меня! Прямо на глазах у всех. И вышел.

– А что же кондуктор?

– Там была тётка. Она сказала, что не может выписать мне новый билет, и вообще, может, это мой знакомый и мы так, молодёжь, себя ведём. И что, если я не хочу неприятностей, то должна купить себе новый билет или катиться вон из вагона.

– Понятно. Но почему вы покатились именно сюда?

– Дверь открылась и я.…вот!

– Ясно. А потом?

– Потом я шла по улице, стучала в каждую дверь… Но мне так никто и не открыл.

– Неудивительно. У вас для этого слишком чистая шея[38 - Цитата из романа И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев».].

– Не понимаю…

– И это неудивительно…– я снисходительно улыбнулся, так свежа и юна она была.

– Так почему мне никто не открыл?!

– Девочка, в этих домах давно никто не живёт. Зимой.

– Но в некоторых окнах я видела свет!

– В этих краях подолгу стучат в окна и двери. Мы не привыкли к гостям. Но зато нас никогда не интересует – кто там. Мы распахиваем дверь настежь. Нуждающийся в сострадании, не станет тревожить по пустякам. Думаете, мы все здесь случайно? Мы спрятались от мира, в котором не находим сочувствия. Затаились.

– Ну, не понимаю я!

– Это тоже меня не удивляет… Ладно, пойдёмте в дом, я напою вас кофе, а завтра уедете к себе домой, и забудете обо всём, что приключилось сегодня.

– А почему завтра? Почему я не могу поехать сегодня?!

– Потому, девочка, что это была последняя нынче электричка. У нас они ре-едко останавливаются.

– Понятно. Меня Адой зовут. И я уже не девочка!

– Даже так?!