Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки книга 1. Детство и юность Виктора Анатольевича Дудко

Наша дружба ещё не испытана жизнью. Я ему доверил многое, в том числе и наши «глупые отношения», но могу или мог ли я доверить всё, что у меня на душе. Нет, не мог. И пока ещё не доверяю, как и он мне не доверяет «своей души».

Ты ищешь сочетание всех (1,2,3) свойств у одного человека. Вот, возьми сложи их всех вместе: Бориса, меня и Гарика и ты получишь желаемое. Я, конечно, не хочу тебя разуверить в том, что ты когда-нибудь найдёшь такого человека, которой сочетал бы все эти признаки вместе. Ты также права, что у меня нет этих признаков.

(Почерком ЛП карандашом дописано):

Есть люди, сочетающие все качества. Я их встречала. Я дружила с юношей 22 лет, когда мне было 16. Эта дружба катастрофически прервалась.

ЛАРИСА!

У меня к тебе есть 2 последние просьбы.

Прошу это письмо не давать никому, кроме настоящего друга, читать, и вторая, если можешь, то разорви фото с той надписью. Мне не очень бы хотелось, чтобы ты зачёркивала мою фамилию и дарила кому-то (строчка замарана чернилами).

Может в этом ответе много ненужного, лишней своей обиды то, читая его, вычёркивай это лишнее и оставляй голый скелет мыслей. Мне, когда я его получил, долго не хотелось читать, я хотел отдать его, не читая. Многое тоже хотелось потом сказать по поводу письма. Но в тот день я всё «переварил» в себе, и только малую часть пишу тебе.

    ВАД 15/XI-51 г.

Письмо от ЛАРИСЫ.

2.02. 52 г. ВИКТОР!

Теперь, когда всё так быстро и легко для нас обоих окончилось, я напишу тебе всё, что я думаю или думала о тебе, и наших бывших отношениях.

Мне, откровенно говоря, надоела вся эта глупая и нелепая история. Ты прав, прочтя между строк моей записки недовольство. Но это недовольство не только нашими отношениями, но и многим другим, что тревожит меня в последние дни.

Я никогда не считала и не считаю, что ты потерял в моём лице друга.

– «И теперь всё потеряно» – пишешь ты, имея в виду любовь и единственного друга. Мне даже смешно писать эти глупые твои слова, в которых звучит столько фальши и лицемерия.

Или: – «Мне очень и очень трудно всё забыть, труднее будет вырвать всё из сердца». К чему такая ложь передо мной. Неужели ты думаешь, что факты не яснее подтверждают твоё состояние?

Просто в этих строках ты рисуешься сам перед собой. Тебе неприятно, что не поверила я в твою «любовь», не ответила тебе тем же, хотя, как знать, может быть, если бы я почувствовала правду в твоих высказываниях, то было бы всё иначе.

Ты пишешь далее, что любил меня по-настоящему. До чего же скучная, однообразная и не красивая твоя любовь. Разве так любят по-настоящему? Просто слишком примитивное у тебя представление о любви.

Твоя исповедь для меня ничего не значила потому, что я не верила тебе.

Ты упрекаешь меня в отсутствии выдержки. Ясно, что отсюда вытекает простой вывод: такая выдержка есть у тебя.

Что я вижу, Виктор! Смешно и горько! Ты искал тех недостатков во мне, которые присущи тебе. Где же твоя выдержка?! А по всему у тебя её должно быть больше. Твоя любовь (судя по словам) была сильной и продолжительной. Ерунда!

Ты прав, что с тобой не о чем разговаривать, как-то не интересно. Не знаю, может быть, это от того, что слишком большое место ты уделяешь своим переживаниям, может быть, ещё по ряду других причин.

Больше мне писать тебе не хочется, да и не интересно вновь поднимать душевный хлам.

Скажу одно: поменьше носись со своими чувствами, и, если когда-нибудь, действительно, по настоящему полюбишь, то не мельчи своё чувство, не разбрасывайся.

Только тогда любовь сильная и всегда разделённая, когда она чистая, цельная и горячая.

Виктор! Мне бы очень хотелось увидеть тебя через несколько лет сильным и здоровым морально, любящим и любимым.

Я от всей души. Как хорошая сестра, желаю тебе большой удачи, желаю тебе большой удачи в жизни.

Думаю, что это моё последнее письмо, а потому хочу сказать, что ты в моей жизни занимал определённое место, но теперь наступило время решительного: разрубить всякие нити, соединяющие нас.

    ПЛАТОНОВА ЛАРИСА.

ЛАРИСА!

Ещё пару слов по поводу письма. Разве у друзей бывают различные требования друг к другу?

По-моему, если и есть требования у друзей друг к другу, то только общие и одинаковые, но никак не различные.

Ты пишешь о том, что тебя «нужно заставить по-настоящему полюбить жизнь, поверить в неё.»

А разве ты не любишь её? Разве не веришь? Я что-то не дюже верю в твои «минутные колебания.»

Как нужно понимать «по-настоящему полюбить жизнь»? Значит, ты её любишь, хотя пока ещё не по-настоящему, а от тебя никто не будет требовать, чтобы ты её полюбила «по-настоящему».

Как нужно понимать «поверить в неё» (жизнь)? В какую жизнь? В действительную? А знаешь ли ты её? Я не знаю, но «умудрённый жизненным опытом» Гарик много о ней рассказывал, и у меня сложилось о ней не вполне лестное представление. Но зачем тебе верить в неё? Ты её узнаешь после нескольких лет спустя, тогда у тебя уже не будет вставать вопрос верить или не верить в неё.

Потом я не понимаю, как это можно заставить полюбить жизнь, поверить в неё? Для того, чтобы заставить, нужно знать твоё мнение о ней и иметь своё вполне сложившееся мнение о ней. Такое мнение есть только у старших, а у меня его не должно было бы быть, ведь, у меня ещё молоко на губах не обсохло, а ты хотела, чтобы я (или кто-нибудь из подобных в возрасте мне) заставил тебя полюбить жизнь.

Значит, ты верно поступила, прервав все отношения со мной.

И, наконец, последнее. Из твоего письма я так и не понял, почему всё это так получилось? Ты пишешь: «Ты должен знать, почему всё это так получилось.» Но я так и не узнал.

    Виктор. 16/III-52 г.

(Абзац перечёркнут. После него карандашом дописано ЛП):

Не узнал потому что не сумел понять меня, не разглядел моего отношения к тебе и сейчас и раньше.

Мне очень жаль, что со мной повторилась история Гусейнова и что ты стала относиться ко мне, как к Гусейнову. Мне не только жаль, но и немного страшно за тебя – этого я от тебя не ожидал.

    17/III-52 г. В. А. Д.

Далее карандашом Л. П. пишет:

В рассуждении о дружбе с тобой, – не хочу, ибо мне ясен твой взгляд, а тебе, думаю, – мой.

Ты меня обидел возвращением фото, но в тоже время это хороший урок на будущее – не буду так легкомысленно раздавать свои фотокарточки.

Твою вторую просьбу выполнить не могу, т. к. фото отдала в тот же день, несколько изменив надпись и стерев твою фамилию. (подчёркнуто чернилами, вероятно, мною).

Отношусь теперь к тебе не как к Гусейнову, а как к любому члену группы, ничуть не принижая, не возвышая. (дописано чернилами): а Гусейнов не той же группы? 7.7.52 г.

К Гусейнову отношение особое.