Силки на лунных кроликов

2.

Питер Пен так и не прилетел, и Алиса устала ждать его. Прошло слишком много времени, чтобы еще надеяться на что-то. Она втайне ругала себя, что так долго предавалась глупым мечтам. Теперь ничего не осталось. Ни грез, ни правды, ни веры.

Она ненавидела этот запах, ненавидела эти стены, она ненавидела цифры, которыми отмеряла шаги в своем «пузыре». Она раскидывала учебники, плевалась английскими словами, которые так хорошо знала. Ничего другого у нее осталось. Кроме ведра, в которое справляла нужду, кроме пресной каши, которую папа приносил по утрам. Иногда он исчезал на несколько дней, но это было даже хорошо. Тогда он не донимал ее уроками, уравнениями, неправильными глаголами, произношением иностранных слов. Она знала наизусть все произведения Бетховена, Баха и Чайковского. И ее тошнило от всего этого.

Тошнило от того, что она знает слишком много, но всё это не имеет никакого смысла. Другие дети ходили в школу, сидели за партами, дружили, враждовали. Всё это было в книгах и в кино. Но реальная жизнь была не такой. По крайней мере, ее жизнь. Ей сложно было представить, что где-то это действительно существует. Да, конечно, существует. Ведь папа каждый день уезжает на работу, читает лекции студентам.

И никто не знает о ее, Алисы, существовании. Никто не подозревает. Никто никогда не услышит ее неправильных глаголов, ее французского произношения. Она никому не расскажет, как сильно ненавидит она Маленького принца, потому что считает его маленьким эгоистичным куском говна.

Ведь это он вдруг посчитал, что роза ему принадлежит. Он с чего-то взял, что может всецело владеть ею. Кто сказал ему это? Кто позволил?

Я не твоя роза в стеклянной банке. Я не твоя роза…

Папе нравилось, когда Алиса была послушной, прилежно ученицей. И она знала это. Сейчас она попросила у него книгу о программировании, и он был безмерно счастлив этому. Он был счастлив любому проявлению любопытства.

Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы понять точно, как работает двоичная система, как устроен компьютерный «мозг» внутри.

И теперь она знала, как взломать пароль от Интернета. Это было совсем не сложно. К тому же ей очень нравилась физика и математика. Получив доступ к Интернету, она узнала свое местоположение, она узнала, как выглядит дом папы со спутника. Теперь она знала, куда идти.

Нужно что-то сделать. Нужно разбить этот стеклянный купол. Нужно открыть дверь, выпустить этот смрад.

Ты знаешь, что нужно делать.

И она начала разрабатывать план.

Мне нужна еда. Нужно что-то есть. И еще одежда. Вода. И книги. Нет, только одна. Всего лишь одна.

Она попросила папу дать ей набор для шитья.

– Зачем?

Я хочу сшить большую сумку, чтобы положить в нее всю свою жизнь. И унести с собой. Я буду вдыхать запах прошлого. Надышусь им так, чтобы меня начало тошнить.

– Просто сошью что-нибудь.

И он больше не задавал вопросов, готовый на всё, чтобы на ее лице снова заиграла детская улыбка. Улыбка той маленькой девочки, которую он подобрал когда-то на дороге, как выброшенного котенка.

Алиса взяла старую простынь, сделала примитивную выкройку и втыкала иглу в ткань по ночам, когда папа не видел, что в норе горит свет. Засыпала только под утро, а спустя пару часов папа приносил завтрак. Ее бледное лицо и без того выглядело слишком болезненным, чтобы заметить следы усталости. Когда сумка была готова, Алиса тайком начала прятать еду. Не съедала всё печенье, говорила:

– Оставлю на потом.

И он соглашался.

Девочка знала, что могла взять только сухую пищу. Невозможно было припрятать тарелку каши и запихнуть ее в сумку. Зато можно было спрятать несколько шоколадных конфет и батончиков. Правда, в норе они появлялись редко. Папа заботился о зубах девочки.

Фрукты слишком быстро портились. Как-то она спрятала яблоко, но оно стремительно начало темнеть и превратилось в вату. Однако, папа не должен был ничего заподозрить. Так что яблоко пришлось съесть.

В тишине она пыталась убедить себя, что план не сработает, и это просто ее очередные фантазии.

Ты любишь папу. Не делай ему больно.

– Люблю. Но мне плохо. Я не хочу больше сидеть в норе.

Что плохого в том, чтобы сидеть в норе? Здесь нет солнца, нет заразы.

– А вдруг я уже не больна? Может, со мной ничего не случится?

А если случится?..

– Пусть лучше случиться.

Помнишь, что случилось с мальчиком в пузыре?

– Пусть и со мной так случится!

И это было ее последнее слово. Голос внутри ее головы, звучавший, как голос Алисы из диснеевского мультфильма, замолчал, не в силах больше спорить.

И осенью, когда солнце превратилось в холодный тусклый диск на сером небе, когда небо перестало быть таким звездным, она, наконец, решилась на побег. Вот только нужно было решить, как открыть крышку норы. Ничего, она придумает что-нибудь. Совершать побег нужно вечером, когда солнце зайдет и не сможет спалить ее кожу.

Папа идет. Его шаги приближаются. Она хорошо слышит. За годы жизни в замкнутой тихой норе, ее слух мог уловить даже малейшее шуршанье мыши в соседнем дворе, в соседнем погребе.

Папа идет. На подносе что-то гремит. Это ложка в кружке с чаем. Ежедневный ритуал.

Уходи. Уходи.

Она мысленно умоляет его не приближаться к норе. Но он не слышит ее. Он не может читать ее мысли. И теперь остается только ждать. Ключ сталкивается с отверстием замка и издает неуверенный хруст.

Два щелчка. Замок открывается. Крышка. Он поднимает ее и спускается вниз из темноты.

А помнишь, как ты боялась этой темноты?..

Папа держит поднос и спускается по ступенькам. Он опускает за собой крышку, но замка с внутренней стороны нет. И никогда не было.

Алиса улыбается. Кажется, впервые за долгое время. Папа улыбается ей в ответ.

– Что ты мне принес?

– Как что? Покушать. В ванную пойдешь?

Алиса отрицательно качает головой. Она берет булку с изюмом и быстро запихивает ее в рот, будто бы голодна. На самом же деле, горло ее сжалось так, что девочка едва не подавилась. От нахлынувшего волнения подкатывает тошнота, ее тело сотрясает мелкая дрожь, но, кажется, внешне это не заметно.

В какую сторону ты должна бежать?

– Влево, – случайно произносит она вслух.

– Что? – удивляется папа.

– Ничего. Так.