Алиса схватила сумочку матери, когда та вышла из дома. Время от времени она всегда исчезала куда-то, но на этот раз оставила сумку дома. А в сумке должен быть мобильник. Девочка пошарила рукой. Две шариковые ручки, несколько оберток от конфет, записная книжка, расческа, помада. В маленьком боковом кармашке – плоский черный телефон.
Она видела много раз, как им пользовались другие. Нужно нажать маленькую кнопку сбоку. Экран загорелся, теперь провести пальцем вверх.
Номер…
Она помнила номер наизусть и повторяла его, как мантру, каждый день, несколько раз в день.
Гудок, еще гудок…
Сердце сжалось до размеров булавочной головки.
– Алло? – женский голос на проводе.
Алиса растерялась. Это не то, чего она ожидала.
– Я бы хотела… Хотела поговорить с майором.
– Его нет дома, он работает. Кто это?
Мальчик в пузыре…
– Алиса.
– Алиса? Это ты, Алиса? – теперь девочка вспомнила, кому принадлежал голос.
– Скажите ему, что мальчик в пузыре теперь… Он вылечился, но его держат в плену. Скажите, что ему сделали больно. Ребра, болят ребра…
– Алиса, я не понимаю.
– Пожалуйста, скажите, что мальчик боится, очень боится. Мальчик очень хочет, чтобы ведьма умерла. Эта ведьма мучает его. Она приходит по ночам, рвет на себе волосы, а потом бьет мальчика. Она оставила его в торговом центре. И все эти люди в белых халатах делают мальчику больно. Вы скажете?
– Скажу…
– Мне нельзя больше говорить.
Она отняла трубку от уха и нажала на красную кнопку. Уже готова была бросить телефон в сумку, но вспомнила. Удалить исходящий звонок. Она знала, как пользоваться техникой: ее в норе было предостаточно.
Руки тряслись, и девочка едва не выронила телефон из рук, но удержала. Теперь всё. Другого шанса, скорее всего, не будет. Она хотела услышать голос майора, только он знал о мальчике из пузыря.
Алиса быстро поднялась наверх и проскользнула под одеяло. Грязная зима, грязный мир, грязная комната. И вся жизнь представлялась ей грязной. Спустя несколько минут внизу послышался шум. Она вернулась. Оставалось только надеяться, что ведьма сегодня не придет. Ребра еще болели, но дышать уже не мешали. Внизу раздались тяжелые шаги. Они приближались. Всё отчетливее, звучнее. Теперь шаги уже были на лестнице.
Притворись, что спишь, как делала этот много раз.
Девочка закрыла глаза, вспомнила о лунных кроликах. Сердце успокоилось, дыхание стало ровным. Тень опустилась над ее кроватью.
Сон быстро окутал ее туманом, так что Алиса не чувствовала, как над ее ухом нагнулась фигура и прошептала:
– Сдохни, тварь. Сдохни!
Алиса убегала с лунными кроликами, пряталась в их маленькие норы. Теперь она знала правду о них.
Это мы. Мы катались на желтом велосипеде с кроликами. Катались на Луне…
2.
В школе пахло мелом и мокрыми тряпками, которыми мыли пол уборщицы во время почти каждого урока. Теперь Алиса вставала утром, садилась в машину и уезжала из своего плена на полдня. Ей разрешили не носить школьную форму, разрешили опаздывать и даже по собственному желанию покидать школу. Но только в сопровождении матери.
В первый день ее плечи и голова тряслись от страха, она не могла произнести ни слова – ну, точно умалишенная! Все вокруг знали, кто она. Жертва педофила, садиста, державшего ее в плену целых двенадцать лет. Снисходительные улыбки и шепот за спиной. У нее был слишком острый слух. Но слабое зрение. Так что она не всегда могла видеть взгляды, сопровождавшие ее тонкую фигуру в мешковатой байке и штанах.
Алиса знала, что теперь не обязательно прятаться от солнца. Чужие взгляды испепеляли намного сильнее.
Она, восемнадцатилетняя девушка, сидела в одном классе с одиннадцатилетними недоучками, будто свалившийся с Луны мертвый груз. Парты были маленькими, кабинеты узкими. Но классный руководитель, женщина лет тридцати, Алисе нравилась. Наталья Кирилловна была похожа на симпатичную актрису со светло-русыми волосами и заразительной улыбкой. Она преподавала английский язык, и сама показала Алисе всю школу.
– Скажи, как зовет тебя мама? Алисочка? Или, может…
Тут Наталья запнулась, зная, как на самом деле звали девочку от рождения.
– Она… – солгать или сказать правду?
Солги…
Скажи правду!
Все здесь лгут.
Но ты не «все»…
– Она зовет меня «эй, ты» или «эта девка», – призналась Алиса.
Улыбка на лице Натальи померкла, как будто небо заволокло тучами.
– Не может быть такого.
Видишь? Здесь никто тебе не поверит. Возвращайся в нору.
– Я буду звать тебя Алисочка, хорошо? – улыбка снова засияла на лице Натальи, но глаза остались такими же мрачными и туманными.
Наталья видела время от времени следы на коже Алисы: иногда царапины, иногда кровоподтеки. Заговорив однажды с Катериной об этом, учитель получила короткий ответ: «Она сама себя калечит. Вам подтвердят это врачи». Словно оправдание.
Катерина не выглядела, как счастливая мать, нашедшая своего потерянного ребенка. Но ее можно было и нужно понять. Она пережила так много горя.
Алисе нравились уроки. Нравился запах страниц. Иногда она просто сидела и нюхала учебники, пока окружающие дети в классе тыкали в нее пальцами и хихикали. Большинство учителей относились к этому снисходительно. Но не учитель истории. Этот высокий мужчина средних лет с сединой в волосах едва не сломал Алисе руку, пытаясь вырвать у той учебник.
И Алиса возненавидела историю. В сущности, она никогда не любила ее, а папа не пытался заставить ее полюбить. Она была свободна в выборе своих увлечений. И всё же гнев, который она так пыталась усыпить, дрожал раненой птицей в ее груди.
Ведя урок, учитель по обыкновению задавал вопросы, делал паузу, и, не получая ответа, давал его сам.
– Кто знает легенду создания Рима?