Силки на лунных кроликов

Жуя кокосовое пирожное, она открыла рот, чтобы задать самый важный вопрос:

– Вы нашли папу?

Папу. Теперь, когда у нее есть отец, она всё равно считает папой того…

– Нет, Алиса. Но мы найдем. Расскажи мне о школе. Расскажи о доме, о… мальчике из пузыря.

Лицо Алисы помрачнело.

– Вы ведь заберете меня к себе, да? Вы же поэтому приехали?

Подбородок предательски задрожал.

– Я бы хотел, но не могу.

Павел опустил голову, но девочка, сидевшая на пассажирском сиденье, смотрела в упор. Немного чая выплеснулось под ноги.

– Почему никогда нельзя делать, что хочешь? Я хочу читать, но не могу! Я хочу рисовать, но не могу! Я хочу… Хочу… – ее голос, такой твердый и жесткий, теперь дрогнул, как сломанная ветка на ветру. – Хочу дружить.

– Всё будет, Алиса. Потерпи.

– Терпеть? – знает ли он, о чем говорит. – Я не могу больше. Скажите мне, чего я жду?

Я хочу кричать: они сломали меня! Все эти люди! Они сели на меня сверху!

Снова вопрос, на который не было ответа. Все чего-то ждут. Пятницы, утра, завтрашнего дня. Но ничего этого не существует. Завтра никогда не наступает. Ты всегда открываешь глаза и смотришь в «сегодня». Завтра никогда не наступит.

Алиса рассказала о докторах, об учителях, о других детях. Она была бабочкой, попавшей из террариума в банку. Но так никогда не узнавшей, что такое свобода. Он верил каждому ее слову. Может, мир, в котором она провела двенадцать лет и был адом, но он, Павел, точно знал одно: никто не научил ее лгать. Царапины на шее и следы на спине. Он сжимал руки в кулаки и кусал собственный язык, чтобы не закричать от отчаяния.

Лучше бы ты осталась в плену…

Внезапная мысль. Странная мысль. Жестокая мысль.

Лицо Алисы вдруг стало напряженным, ее глаза округлились, она обернулась.

– Ты слышал? – спросила девочка.

Он ничего не слышал. То ли оттого, что был поглощён мыслями, то ли потому, что здесь не было слышно никаких звуков.

– Что?

Они оба затихли, прислушиваясь к окружающему пространству. Не было пения птиц или шагов. Порой одинокая ворона могла прокричать, недовольно взмыв в небо.

И снова этот вой. Она слышала его. Крик, раздирающий душу, от которого мурашки бежали по бледной коже. Снова она встрепенулась.

– Вот. Разве ты не слышал?

Но Павел не слышал. Острый слух, которым обладала девочка, просидевшая в кроличьей норе так много лет, был недоступен другим.

– А что, если я… Если я и правда сумасшедшая?.. Они говорят, что я безумна.

Майор закрыл глаза. Он мог бы просидеть так целую вечность. Вот, что было самое сложное. Ты думаешь: «Ах, какая бедняжка! Она так долго не видела солнечного света! Она долго прожила в плену с психопатом! И как только она выдержала?». Но нет. Только теперь он осознал всю боль этого мира. И самое страшное было осознать, что не она жила в плену, а вся эта жизнь и есть плен. Плен лжи, плен лицемерия, плен обманчивых масок, которые вынуждены люди носить. Плен общественных законов, в конце концов. Не потому ли он неосознанно тормозил дело похитителя? Ведь он вынужден будет чужой рукой «вздернуть» его на рее. А это значит, убить Алису. Убить всё то, что сделало ее такой.

И что сейчас он должен ей сказать? Как объяснить, что весь окружающий мир – просто огромная ложь? И ты живи с этим. И все будут говорить тебе, какая ты несчастная, как много ты упустила в этой жизни! Как много ты упустила предательства, сорванных поцелуев, несчастной любви! Как много ты упустила лживых фраз и лести!

– Я вытащу тебя, слышишь? – он прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. Она не отстранилась. – Обещаю. Только потерпи.

И обещания в этом мире так же лживы, как и сам мир. И твои не исключение.

Алиса, словно завороженная смотрела на майора и вспоминала папу. Он тоже многое обещал. Но ничего не сказала. Она всё еще прислушивалась к истошному воплю, крику, разрывавшему сердце. Боль таилась в нем. Такая глубокая, такая темная.

Майор показал девочке, как позвать на помощь, если его не будет рядом. Когда его не будет рядом. И она запомнила. До мельчайших подробностей.

Они тронулись обратно, когда уже начало темнеть. Сумерки уходящего февраля наступали незаметно, но быстро. Павел отвел девочку в дом, наблюдая за тем, как ее босые ноги скрываются в темноте коридора. Что-то неуютное было во всем этом доме, во всем этом пейзаже. Ему не хотелось находиться здесь.

Я вытащу тебя, слышишь?..

Он вдруг мысленно представил, как ее маленькое хрупкое тело лежит в овраге, объятое запахом разложения, сладким запахом смерти. Майор попытался сбросить с себя это видение. Женщина, натянув на себя лживую улыбку, ждала, когда же он сядет в свою машину и исчезнет навсегда.

– Вы всё еще не верите, что это ваша дочь? – спросил он.

Она нахмурилась, явно не ожидая продолжать этот вечер в разговорах. Пальцы ее невольно прикоснулись к ямочке под горлом. Явный признак волнения.

– Это не ваше дело. Делайте свою работу.

Кулаки заныли. Он мысленно схватил эту суку и прижал к стене.

Если хоть один волосок упадет с ее головы, сука! Хоть один!

Но то было только в его воображении. На деле же он просто пристально смотрел на нее, не сводя глаз.

Еще не время. Нельзя. Нет.

– Берегите ее.

Вот всё, что он мог сказать Катерине. Пока что всё.

Глава 24.

Стать человеком

1.

В овраге было холодно, и она засыпала. И в этой полудреме ей виделся силуэт женщины. Силуэт был скрыт в тени. Иной раз любой человек живет и мыслит, но вдруг образы всплывают из ниоткуда. И человек, лишенный в этот момент права выбора – думать или не думать о прошлом – вынужден поддаться магии воспоминаний.

Силуэт этот выходил из тени. И вот уже появилась улыбка. Как у Чеширского кота. Широкая, но искренняя.

– Мама, – прошептала Алиса в полузабытье.