Кумир

– Беда, председатель, у нас. А ты невесть где ползаешь, вот и решаем сами, по-женски.

– И как решается? – без обиды отвечал председатель.

– Дык почти решили. Поздно ты, Игорь Петрович, подчалил. Ох, позднёхонько, – завздыхала Гармониха, уже оказавшаяся в самой гуще событий. – Нашли мы виновницу.

– Но приехал не зря, – гаркнула Людмила Медведухина, перекрывая остальных. – Самоуправством заниматься не хотим. Пойдёшь с нами.

– Так, а теперь по порядку, – строго попросил Игорь. – Что тут у вас случилося? И говорит пусть один.

– Да то и случилось, что кур воруют, – Медведухина чуть не плевалась, негодующе подаваясь всем корпусом вперед, как голубь. При её мощном стане и действительно медвежьих размерах выглядела она устрашающе. Игорь Петрович постарался укрыть Предславу за собой. По наторенной председательской привычке чутко улавливал изменения в людских настроениях.

– Второй уж день почти у всех в округе куры пропадают.

– По сколько кур за раз?

– Все начисто. Курятники пустые остаются. Ворюга жадная, но глупая.

– Пропажу так и не нашли?

– Как по звёздам угадываешь! – присвистнула Медведухина. – Прихожу вчера к дядке моему. Его жена прям на пороге как начала жальбу нести. Мол, кур нет. Тока что зашла, а там ни звука, ни писка, ни пёрышка в воздухе. Вот так вота.

Как по команде, раздались рыдания скрюченной книзу тётки. В три руки её наглаживали по согнутой спине, как кошку.

– И что, у всех украли? Сколько пострадавших?

– Пять человек.

– А столпилось двадцать… – подивился председатель.

– А ты что ж хотел? Дело, как ни глянь, непростое. Кажный день у нас такого не бывает. И не то что кажный день, а вовсе такого не бывало ни в раз. Как тут не обсудить. Тревогу надо сразу бить, а не ждать, пока вражина Москву схватит.

Игорь Петрович задумчиво почесал подбородок, чувствуя себя в роли участкового. Долговато Михаил Степаныч едет.

– И как обсуждения? К чему пришли? Кур еще не собрались прятать?

– Думали, да что толку? Не к кому прятать. Зато подумали вот, кто это мог бы быть. И пришли к единогласному мнению. Пойдем-ка, расскажу, – и не спрашивая разрешения, Медведухина подхватила Игоря под локоть и повела за собой, как провинившегося мальчишку.

Предслава осталась в гуще бабских юбок да крикливых голосов. Никто её будто бы не заметил, зато она посматривала по сторонам как суслик в поле.

– Как пить дать, Пантелеймониха балагурит, – шёпотом поделилась Медведухина.

– Это ещё с чего бы? Ей вроде и так хорошо живется. На черта ей твои куряты?

– А она тут на днях и мне и бабушкам рассказала, мол, собралась птицефабрику открывать и прямо-таки зажглась этой идеей.

– Хм, а не глупо ль, что она для такого крупного предприятия взялась воровать кур у соседей? Ещё ж неизвестно, какие там куры, какого качества яйца несут…

– Уж у моей тетки такие, что самые первые сорта рядом не валялись!

– Пантелеймониха живёт более чем зажиточно. Дались бы ей чужие курейки? Захотела бы фабрику, открыла бы и так.

– Тю, Петрович, давно в село ездил? Тут добрым соседством и простым разговором давно не воняет.

Зато воняло прелой завистью и запальчивой злобой. На что-то Медведухина обиделась… Может, на то, что сама жила победнее. В типичном детективе, которые Игорь Петрович и сейчас иногда почитывал, главным злодеем-зачинщиком должна была оказаться как раз Медведухина.

– А другие что скажут?

– Тю, да тоже самое. Тут не лясы точить, а дело делать надо. Пока всех не обокрала Пантелеймониха.

Игорь Петрович бессознательно чесал подбородок, пытаясь поймать треволнения толпы. Он представил, какой фурор случится, если он явится с целым гуртом женщин к слабой сердцем Пантелеймонихе и потребует показать дом и сарай на наличие лишних кур…

– Я бы не стал так спешить с доводами. Попробовал бы на живца поймать.

Медведухина сморщилась, став похожей на скомканный коврик с толстыми складками на лице. Спора и крикливых возражений было не миновать, но как раз к тому моменту на дороге за поворотом заблестела серая Нива. Участковый приехал. Председатель мысленно промокнул пот с лица.

Точно собака, отвлечённая костью, Медведухина вразвалку почапала к бабьей сходке. Предслава, грустная, не отрывая глаз от земли, подошла к Игорю Петровичу. Излишне слащаво, с дрожью в голосе, он спросил:

– Чего ты, чадунюшка, пригорюнилась?

– Как-то это всё… неправдиво. Как в басне. – Она села на переднее сиденье в машину и лениво взялась за спицы. Ловкие, беленькие как пудра, пальчики ритмично задвигались.

– Не нравится Пантелеймониха им, вот и бесятся, чертихи, – тихо буркнул Игорь Петрович, но чуткая Предслава услышала:

– Нашли козла отпущения… или нашла. Нашла одна, а другие просто словили ушами сахар и рады нежиться в сладости. – Спицы дружно звякнули, оставив резонирующий звук где-то под капотом.

Кинув последний взгляд в копну бабьих юбок и удостоверившись, что все они набросились на Михаила Степаныча, Игорь Петрович тронул руль. Пока представилась возможность, стоило объехать неисполнительных жильцов, записать их на «чёрный листик», потребовать исправить расхлябанный вид заборов и плетней. Скоро грозились примчаться из райисполкома, взыскать за это.

Весь день, пока они объезжали попустителей порядка, Предслава сидела в кабине председательских Жигулей. Мелькающие спицы, синий клубок, такие же – с чистой просинью – девчачьи глаза да белые пальчики, напоминавшие чувственные веточки берёз. Настоящая услада для уставшего взора. Игорь Петрович быстро стряхнул наваждение, мысленно промакивая лоб от испарины и предостерегающе здороваясь с сельчанами.

Зря он надеялся, что к возвращению на бабью сходку всё разрешится. Гул стоял ещё более тяжкий и невыносимый. Одному участковому, наверное, привычный.

– Я схожу, посмотрю, как у них дела идут, – вызвалась Предслава, улыбаясь очаровательно и смело. Если б мог, Игорь Петрович поблагодарил её тысячу раз, но язык онемел, и улыбка вышла какая-то кривая.

Выйдя из машины, председатель закурил. Дым пронзил горло, табак спустился в лёгкие, тело приморозило, и крики превратились в гвалт свиристели, укутанный речными перекатами. Где-то такала фабрика. Где-то ласковая материнская рука накрывала на стол под бархатистый романс.

Где-то бегала Василиса, ругая мать за то, что та под ризы в красном уголке уложила убрусы с языческими ромбовидными узорами… Где-то, где-то.

– Где это тебя носит, Игорь? – Михаил Степаныч положил разлапистую пятерню ему на плечо. – Возвращайся к нам в быль и пыль. Поедем к Пантелеймонихе.

– Как же… Зачем? Всё это бабьи сказочки, Миша. Нечего туда соваться, только перепугаем соседку.

– А других наводок, прости, нету. Но ты не волнуйся, поедем одни, а эти сейчас разбредутся, – он махнул в сторону баб почти дирижерским жестом, будто скомандовав разойтись. Рядом с Гармонихой стояла Предслава, участливо внимания её крестознамениям. Предвечернее солнце золотило девочке русый волос.

– Зачем девчушку с собой взял?

– Сама захотела.

– Так бабы тоже хотели ехать, но не брать же их. Что-то ты больно размяк, чисто намокший кизяк.