Путешествия Дудиры

Утром мы пошли осматривать территорию с домиками, названными в честь всяких рыб. Территория с соснами, камнями и берёзами ужасно напоминала пионерский лагерь, только домики были сделаны из более мощных брёвен, или покрашены в не пионерские, дизайнерские цвета. Финскую местность выдавали аккуратные вязанки дров. Домики были типичные финские, низкие и простые снаружи, но внутри просторные и светлые. Не было давящих потолков, комнаты часто представляли единое пространство с треугольным подкрышием. Нигде не дуло, не текло, нигде не нарастали патологические сосульки, свидетельствующие о плохой изоляции. Брёвна были плотно подогнаны, рамы – тоже, доски на полу сливались в зеркальное поле. Это было ярким контрастом со старыми и новыми русскими домами на природе, где вечно какое-нибудь «русское авось» давало о себе знать, оставляя щель у двери, пеновату у рамы, не притёртые друг к другу доски, и т.д. и т.п. Даже и унитазы в русских новых домах часто почему-то качаются или елозят, плитка, только что положенная, откалывается, какие-то зазоры и щели вечно вылезают.

Радовал глаз финский текстиль – многоцветный, с непривычным для русских долговечным качеством и тонким рисунком, сохраняющим финский колорит и линии. Ротанговая мебель, плетёные элементы кресел и столиков выглядели легкомысленно в этом суровом климате…

Всюду царил дух капитализма, за просмотр ТВ нужно было сунуть евро в щель, всюду лежали флаерсы с расценками за проживание и рыбалку. Финские мужики показались отличающимися от русских этой бабьей расчётливостью в душах… Хотя было много и родного, общественного, все эти широкие горницы с открытыми настежь кухоньками для совместных посиделок большими тёплыми компаниями…

К домику с надписью «Окунь» подъехала роскошная иномарка, из неё вылезли две крепкие финки. Мы думали, они приехали рыбу ловить в лунках и ночевать в избушке. Оказывается, это были уборщицы, которые прибыли после нас прибрать. Хорошо, наверно, им платят…

Приют убогого чухонца

После сытного завтрака нас отвезли в артцентр «Ноарк». Кстати, когда едешь по сухим, серым дорогам Чухонии среди благостных снегов, порой возникает ощущение, что едешь по Ленобласти. Зимой снегом прикрыто главное отличие русских от финнов – всякий хлам во дворах, выбитые окна заброшенных и погорелых домиков, покосившиеся жалкие заборы… Зимой и у нас всё красиво и сказочно издали. Второе отличие – у финнов нет привычки иметь домики, упирающиеся передней стенкой почти в шоссе, чтобы газы и шум лезли в окна непосредственно. Дома у них живописно разбросаны повсеместно, вовсе не по линии шоссе, к ним ведут дорожки. Насчёт людей. Людей зимой и у нас, и у них почти не видно, токмо машины шастают. У финнов поражали порой куда-то бегущие вдоль шоссе одинокие бегуны в шапочках. Этакие сельские профессоры Йонсены…Удивляло, что никто здесь на лыжах не бегает, порой встречались следы снегоходов, иногда – следы зайчиков и лис.

Есть ли у финнов сельское хозяйство в нужных стране масштабах, хотелось нам знать. Длинных сараев было немного, в одном месте мы видели группу коней в пальто, гулявших по загону. Нигде из труб не валил дым, часть домов была завалена снегом по самое не хочу, но большая часть имела расчищенные подъезды. Значит, там была жизнь зимой…

«Ноарк» был типичным красно-коричневым длинным двухэтажным сараем, без признаков жизни снаружи, но с большой надписью на стенде и с расчищенным подъездом. Мы так поняли, что это сельский Музей миниатюр. Сарай-музей местного значения начинался не с вешалки, а с кафе со следами жизни и посещений. В углу стояли штабеля ящиков каких-то, в стеклянном шкафу красовался глобалистский набор из орешков-шоколадок-печеньиц в фольге. Диваны и столики были качественные, солидные. Таким же солидным был большой чёрный лист жидкокристаллического экрана. Вышла очень полная финка и стала рассказывать о том, что в этом центре находят себе работу люди с проблемами, которые не могут трудоустроиться. И вот они сюда приходят, и делают кое-что, и деньги зарабатывают…

На стеклянных стойках стояли странные поделки из гладко отполированного дерева. На столбике висели висюльки из бисера, деревяшек, керамики, всё было идеально чистым, гладким, в качественных упаковках, с ценниками от 8 евро. Меня изумили авангардные скульптуры каких-то типа уток и гусей, у которых хвост был задран. Я думала, что вот весь этот уют и бытовую продуманность в Финляндии ведь кто-то делает, кто-то ведь всё это понаделал в изобилии на всю страну – все эти миллиарды штучек, дрючек, крючков, палочек, пипочек, которые где-то пригождаются… Я пыталась представить, какой маньяк финский купит эту вот утку с половой щелью меж стилизованных лап, которая задрала хвост, а голову прижала к земле, как бы что-то важное выслушивая от неё. Утка была абсолютно бесполезна, у неё не было дыр, чтобы в неё засунуть карандашик или монетки. Что за маньяк строгал эту идеально гладкую и безопасную утку, я могла себе представить. Какой-нибудь выпавший из общества потребления финский задумчивый фрик с тонкой, поломанной душой, который всеми силами старается доказать свою безопасность, лояльность, обтекаемость, и вот он ниже раба голову пригнул, а голова эта тяжкая, она от земли вещее хочет узнать… Но хвост маниакально задран. То есть эта утка показывает всем зад, она просто дразнится и издевается над всеми. Утки были гениальные!

Нас завели в соседний зал, где фрик и маньяк вовсю торжествовал! Там были сделанные из картона макеты танков, пушек, самолётов русско-финской войны, лежали серые фигурки развороченных убитых солдат. Это была серая финская травма, которую финны-фрики тут изживали, делая руками игрушки-макетики. Меня поразила церковь в виде весёлого дворца, то есть это был дворец с башенкой, на котором была какая-то принцессинская фигушка, финтиклюшка весёлая. На земле художница сделала страшноватых лохматых детей-людей, в очень живых мультяшных движениях. Эту нордическую фрикессу явно тревожили духи движенья, дразнилок, бессмысленного порыва и мечтаний быть Золушкой, но наличье судьбоносного бала было за кадром…

В следующем зале сидели юные финские фрики: толстая бледная девушка в очках, тоненький юноша с бородкой. Они с некоторой замороженностью и лёгким змеившимся в устах презрением к своей участи выпиливали из картона нарисованные начальником для них детальки. Вдруг выскочила шустрая девушка, говорившая слегка по-русски, совершенно нормальная с виду, она радостно стала нам показывать музей.

Далее шло сердце музея – ангар, в котором на длинных столах стояли сделанные из картона и раскрашенные макеты Эйфелевой башни, дома Гауди, гора в Рио-де Жанейро с Христом, красовался Колизей и т.д. и т.п. В углу сидел худенький мужик в красном, он с визгом точил рельсики миниатюрной железной дороги. В углу тонул в картон пыльный Титаник с наклоненными вперёд трубами. Маленькие, размером с муху, человечки, сделанные из каких-то козявок, тонули в сером картоне-воде, а несколько этих червячков готовилось сигануть за борт. Весь этот мир, сделанный со средней степенью топорности, но не без юмора и трогательных деталей, как нам объяснили, должен был быть выставлен летом на большой веранде.

Потом нас повели на второй этаж, где финские бедолаги, некоторые чуть-чуть дауны, а другие просто типа задумавшегося Макара, одни ели за столом свой второй завтрак, другие пилили что-то, третьи что-то шлифовали. Девица-гора, телом как гигантская клубника, терпеливо разрисовывала деревянные кулончики и сердечки, которые ниже этажом предлагали нацепить на грудь из целей благотворительности добрым посетителям. Нас поразили коробки с маленькими деревянными рыбками, на них было написано 3.16. «Это глава из Библии, где говорится о том, что Бог есть любовь»,– высказал догадку один блестящий эрудит из нашей группы. Я смотрела на этих благотворительных рыбок, сделанных лапами бедных наркотов, алкашей, фриков, толстух, которых никто на работу не брал в этих землях, и сложные чувства тут возникали.

Куда всех этих священных рыбок потом девать? Куда столько сувенирчиков? Как отвратительны в квартирах столы, забросанные подарочками, валентинками, сердечками. Как жаль бумагу и дерево, пластик и железки, которые пошли на эти слащавые знаки дешёвенькой любви… И эта чудовищная миниатюра, которая будет поражать людей своей грубоватостью и назойливым желанием просветительства… Если бы эти люди делали бы своё личное творчество…А они, они выполняют чужую слащавенькую волю, чтобы заработать себе на хезбургер… Как сладко и свободно живут фрики в России, падая на дно в вихрях пороков, смешно и жутко бунтуя против обывательской засасывающей нормы… Я представила знакомых питерских алкашей с трудной судьбой, чтобы вот общество их так скрутило, замозолило бы им волю и мозг, чтобы они покорно признали бы себя идиотами, которые должны быть социуму благодарны за то, что тот им даёт заработать на булку с фальшивым куском колбасы… Неа, русского фрика голыми руками не возьмёшь! Хрен бы они пошли бы вот так по часам сидеть в тёпленьком ангаре, пропахшем стружкой, пылью и клеем… Их бесполезная для общества адская свобода в чём-то была честнее, чем этот богемный труд…

Я тут вспомнила успешного современного художника петербургского Петра Белого. Как он присмотрелся, что в моде на артрынке, куда тенденция идёт, чтоб сделать такое вот, чего никто ещё не делал, отрицающее всё, что веками искусство накопило как ценность, и вот он придумал делать из картона макеты домов, такие хрущовки-коробки с аккуратно вырезанными окошечками, и в каждое окошечко он вставил по слайдику, найденному на помойке, ибо таких квадратиков-слайдиков уже никто не хотел иметь, и все их выбрасывали, и вот он слайдики вставил в окошечки, и изнутри фонарики зажёг, ну будто он для мультика декорации сделал. А на самом деле он сделал великое концептуальное искусство из невиданных доселе материалов – из ломкого картона и клея, чихни – и развалится, и будет этот с дебильной аккуратностью сделанный макет теперь продаваться на аукционах за 100 000 долларов как великое знание художника о нашей жизни… Я смотрела на макетики убогих чухонцев, сделанные чуть-чуть менее аккуратно, чем их делал Пётр Белый, и думала, что вот надо Петру Белому стать руководителем этой студии, предводителем этих выкидышей финских, этих покорных, переставших сопротивляться скучной бессмысленной жизни людей. Ибо разницы мало. А Белый продавал бы гораздо дороже тот же продукт под маркой «современное искусство», и дал бы однажды кучу бабла каждому этому финскому бедолаге, и клубничная толстуха объелась бы всласть хезбургерами, а мальчик с бородкой ширнулся бы, или поставил бы гениальный фильм, а резчик уток-рабов сделал бы выставку в Париже, и был бы признан гением…

Тут вышел к нам старик улыбчивый, тот, кто придумал этот дом благотворительности и труда. Он рассказал про себя, что зовут его Кристер Линдберг, что был он морским инженером и плавал на пароме меж Хельсинки и Стокгольмом, и все моряки там сильно бухали. И многие на его глазах, вместо того, чтобы выйти на пенсию и зажить по-бюргерски, они спились как черти и умерли. Или так спились, что ползали по дну жизни, лучше бы по дну моря… И тогда Кристер, судя по всему, стал масоном, как принято в этих шведско-финских землях, и получил денег, и отремонтировал сарай, и собирал людей, и давал им работу – рыбок пилить и бусики вязать, и потом пришёл молодой архитектор, и заразил всех страстью делать миниатюры и макеты, и стало всем веселее. Ну пусть будет так!

Порвать в Порвоо

Мы же поехали в Порвоо. Это оказался живописный, как акварелькой нарисованный, разноцветный городок, тянущийся вдоль речки. Название города произошло от шведского слова «борг» – крепость и «а»– река. Центральная точка сбора – собор на холме. Построен в 13 веке, получил статус кафедрального собора в 1723 году, когда Выборг отошёл к России. В 1809 году Александр Первый созвал представителей всех финских сословий на заседание сейма, в соборе проходило его открытие и закрытие. В соборе стоит памятник Александру Первому, но мы туда не попали, в 3 часа дня собор уже закрыли. Рядом с храмом стоит стела, посвящённая беднякам-коммунистам, павшим в борьбе за рабочее дело в начале прошлого века. Храм и памятник атеистам рядышком – это всё в советском стиле. Бог их примирит в иных измерениях.

В отличие от 16-тысячной Ловисы, похожей на большое село с каменным классическим центром, Порвоо с 50-тысячным населением напоминает средневековый европейский городок со своей путанкой улочек, ведущих к Замку или Собору, только городок этот наполовину деревянный. Домики качественно выкрашены, что их сразу отличает от подобных в Тарту или России. В окошечках видна аккуратная бюргерская жизнь. В одном из дворов мы увидели у входа в старинный купеческий дом роскошных львов и масонские усечённые пирамиды с шарами. В этом доме, по преданию, останавливались и Александр Первый, и вся знать, а теперь тут живёт местная рок-звезда.

Очаровательна местная речушка, застроенная коричневыми сараями, уставленная лодками и катерами, занесёнными снегом. На одном берегу – старый центр, на другом – новостройки в виде рядов двухэтажных коттеджей, иногда разнообразных, иногда растиражированной модельки, напоминающей о скучных, абсолютно одинаковых домах для совхозных рабочих, какие строили в СССР. Но в целом симпатичный райончик, не дисгармонирующий с общей композицией городка. Над речкой – мост, по которому проходил древний тракт от Выборга в Турку. Художник Альберт Эдельфельт, родившийся в Порвоо, обессмертил этот городок. Особенно хороши его благостные, живые и печальные картины с видами на красные домики и амбары, отражающиеся в местной реке и оживлённые купанием голых финских малышей.

Мы же пошли в ресторан «Ванха Лаамани» (Wanha Laamanni) – «Старый лагман». Домик был построен лагманом и бургомистром Андерсом Орауксесом в конце 18 века, несмотря на ремонты и переделки, ресторан сохранил атмосферу шведско-финской старины. Сохранены чёрные вековые балки, поддерживающие потолок, печь, рисунки обоев. В окошко виден всё тот же вид – гора с соснами.

На встречу с нами пришла новая глава местной власти, отвечающая за туризм, Уути Лепала, молодая женщина, одетая со вкусом. Посетила нас и местная пресса. В Порвоо 3 газеты, одну из них мы видели – это толстая газета, не мучающая читателей излишне агрессивной рекламой. Обслуживал нас молодой худенький повар, выглядящий как университетский студент или аспирант. Обед был изысканным. Опять суп-пюре, на этот раз из артишоков, сыра, лука и грибов. На второе – блюдо, напоминавшее палитру художника. Морковное пюре, свёкла кубиками (свёкла почему-то чуть ли не национальный финский продукт), кура под сложным соусом. Зато у финнов не было видно капусты в рационе… На десерт – натуральное самодельное мороженое, которое в Питере никто уже не умеет делать. Сливки, молоко и много ягод… Приятно общались, тем более, что наши туристские менеджеры все славно щебетали по-английски.

На следующий день вышла газета «Новая земля», «Uusimaa», в которой было две статьи, посвящённые встрече представителей городских властей и нашей группы из Петербурга. На второй странице красовалось фото. Почему-то финны из чувства юмора вывесили фотографию, где наша русская девушка менеджер как бы хочет откусить пробку у бутылки с вином, которую ей подаёт официантка. Фотография немного испугала, но, по сути, она была метафорична и прикольна, вызывала много смыслов. Русские хотят выпустить туристского джинна из бутылки? Русские хотят выпить? Русские так голодны, что хотят укусить за руку официанта?

Нас пустили бродить по городку. Секонд хенд уже закрыли в 3 часа дня, порадовал магазин одежды «Таасси», в изделиях которого чувствовался местный колорит и цвет, опять же много было красного, розового, синего, серого и белого. Зашли на улице Маннергейма в местный магазин при местном издательстве «WSOY». Гитлер, Сталин, Мэрлин Монро, детская литература, история, классики финские, классик Киви… Самый ходовой товар – о крупных личностях, то есть книги, где есть человек и история, то, чего сейчас совсем нет в современной художественной литературе. Рядом с магазином – психиатрическая клиника. Я сфотографировала ящик, обклеенный рекламами молодёжных концертов, у групп были знакомые, международные названия и образы: смерть, фрики, тату, лохматые или бритые агрессивные мужики с разрисованными лицами. Ах, как всё это старо. Центром молодёжной тусы послешкольной был стандартный торговый центр, какие есть повсюду: шопинг, безделушки, шмотки, фастфуд. Старшеклассники Порвоо в нынешнем сезоне предпочитали одежду в клеточку и шарики, напоминающую компьютерные игры. Поразили олени и мумитроли как знаки нации из дутого серебристого материала.

Ещё в Порвоо есть дом-музей финского поэта Рунеберга и ателье Эдельфельта. В городке несколько галерей и Дом культуры. К нему торопилась пожилая дама с большим духовым инструментом в футляре. Будет громко дудеть, богемная наша…

Хрюки под сауной

Далее нас отвезли на кабанью ферму неподалёку от города, где даже и шум городской не был приглушён. Это такой кусок леса со скалой, который молодые предприниматели Мила Тойвонен и её муж превратили в экзотичнейшее и интереснейшее место для туристов и местных жителей. Отец Тойвонена занимался кабанами и знал их повадки. И вот сын решил это превратить в бизнес. У Тойвоненов в лесном загоне 60 кабанов, через огороженный лес проложены деревянные длинные мостки с перилами. Ты идёшь по мосткам, а внизу похрюкивают милые зверьки в рыжеватых грубых шубках, ищущие добычу от матушки земли и батюшки леса. В основу философии бизнеса молодая пара положила идею о том, что звери должны сами себя кормить, всё должно опираться на возобновляемый продукт природы. Дрова, камни – всё от природы даром. Даже и лапландский домик из конусообразной крыши, бревенчатых стен, скамеек вокруг кострища из камней в центре – всё это из местного леса сделано. В скале предприниматели вырубили комнату, покрыли крышей, провели трубу для огня и дыма, вышла сауна в скале. Напарившись, можно впрыгнуть в бассейнчик с горячей голубой водой и там нежиться, слушая всхрюки диких животных.

В лапландском вигваме, или юрте, или как там это назвать – там был живой свет свечей и костра, на деревянных тарелочках лежала еда, которую трудно было рассмотреть. Это была свежая запечённая кабанятина, паштет из сырого лося, грибная закуска и закуска из раков, то бишь креветок. Почему-то финны называют креветок раками и это их чуть ли не национальная еда. Может быть, они их научились у себя растить? Всё это под соусами. Еда была ядрёная, островатая и языческая, чрезмерно насыщенная силами природы для вялых жителей панельных городов. Особенно матёрым показался чёрный паштет из сырого оленя. На десерт нам дали желе из берёзового сока, мороженое из черники и молока, пили мы чай из большого чайника. Явно этой кухне не хватало ядрёных напитков из трав или грибов… Также явно не хватало какой-нибудь блондиночки-чаровницы в тёмном углу, которая играла бы что-нибудь нежное и древнее на кельтской арфе…

Девушки полезли в скальную сауну. Сидеть там было странно, будто ты – какая-нибудь подруга Вянемуйнена, а за окошечками красовались заснеженные стёкла и бегали кабанчики. В трубе ужасно гудел огонь и дым, в темноте белели голые тушки турменеджеров. Мечтательный интеллектуал Саша ушёл слушать и смотреть на кабанов на мостки.

Нам рассказали, что кабаны размножаются так, что через год из 60 может уже получиться стадо в 100 голов. Что такой вечер, как у нас, человек на 20, стоит примерно 1000 долларов. Что кабаны ещё те пацаны, что, если их рождается больше двух, папа с мамой могут сожрать излишних. Что однажды на танцплощадке в конце мостков праздновали финны свадьбу, а под мостками поселилась кабаниха с детками, и во время свадьбы она похрюкивала, веселя гостей.

Королевская расслабуха

Ночевали мы в отеле «Хайкон Картано», неподалёку от Порвоо.

Первое упоминание о Хайконе относится к 1362 году, усадьбой владел Выборгский доминиканский монастырь. Потом тут хозяйничал Йонс Оланвинпойк, граф из рода Стенбоков, комендант Выборгской крепости. Его сын Арвид Курки был последним католическим епископом Финляндии. Потом уже протестанты восторжествовали. 16 век прошёл в распрях между королём Эриком 14 и его братом герцогом Финляндским Юханом. Хозяйкой поместья была Бенгта Ханнунтютар. В результате интриг поместье то отнимали, то возвращали хозяйке. Сын хозяйки Льюнго Лауринпойк был камергером у Юхана, а при вторжении Эрика был им казнён. Его призрак на белом коне до сих пор тут встречается на дорогах. Несколько раз усадьба подвергалась разорению датчанами и русскими, сгорала от пожаров.

В 1871 году усадьбу у Стенбоков купил Себастьян фон Эттер, отличившийся на Турецкой войне, я так поняла, что он был крупным чином охраны русских императоров. Его род тут правил почти 100 лет. В Хайко гостили Великий князь Владимир и Мария Павловна, их дочь Елена, вышедшая замуж за греческого принца Николая. После революции сюда сбежал Кирилл Владимирович, у них тут родился сын Владимир, его дочь Мария ныне – одна из главных наследниц царской семьи. На территории Хайко купил себе студию художник Эйдельфельт, создал здесь более 200 шедевров, сейчас в этом домике музей, который работает только летом. Ох, не любят финны музеи и церкви, попасть в них труднее чем грешному в рай… На соседнем острове любил летом отдыхать Йохан Людвиг Рунеберг, народный финский поэт. Так что настоящая обитель муз.

В 1962 году поместье было куплено родителями нынешнего владельца отеля господина Вейко Вуористо. Был построен отель, шло его развитие. Сейчас это отель с роскошными номерами, конференц-залами, с саунами, бассейном. Здесь отдыхают самые крупные представители бизнеса и политики, сюда можно прилетать на вертолёте, приплывать морем. Нашей группе была оказана честь – к нам вышел пообщаться Вейко Вуористо, я сняла его на фоне портрета его матери в зелёном платье, которая смогла сделать это место туристским центром, сохранив при этом царскую атмосферу 19 века.

В главном здании 1913 года центральная парадная комната напоминает залы Гатчины и Павловска. Сохранена мебель, в том числе из карельской берёзы, а также белая антикварная мебель. На стенах можно видеть портреты членов царской семьи, которые здесь отдыхали. Также висит 6 картин Эйдельфельта. От царской библиотеки осталось немного полок, сохранена Шведская энциклопедия. К сожалению, под картинами нет надписей, кто автор, кто изображён, дата создания. Не дружат финны с музейной культурой…

Помещение ресторана, в котором завтракают отдыхающие, украшено роскошной охотничьей картиной с глухарями. Завтрак в виде шведского стола был царским. Хороша была каша с конфитюром из апельсиновых, тонкой стружкой нарезанных корочек, несколько видов сыра, изобилие фруктов. Многие дамы вышли на завтрак в вечерних платьях, так как атмосфера была великосветская.

Перед завтраком с 7 утра мы надели белые махровые халаты и белые тапочки и отправились в бассейн. В бассейне одна стена из стекла, выходящая на заснеженные сосны, вторая стена разрисована слащавым весенним пейзажем, перед ним установлен искусственный куст цветущей сакуры. Изумрудная вода бассейна, журчание струй, белые цветочки, белые халаты отдыхающих – всё это создаёт ощущение рая. В этом раю сидел одинокий немолодой джентльмен, подставлявший свою спинку под массирующие струи. Когда он увидел толпу русских активных женщин в купальниках, он чуть не захлебнулся, глаза его загорелись, он прямо-таки прилип к углу бассейна, рассматривая женщин и таких, и сяких. Вообще, люди в белых пушистых халатах и таких же тапочках разных полов и возрастов выглядели совершенно по-райски, как ангелы какие-то бесполые.

Что касается истории царской семьи – в Финляндии и Швеции вышла книга Йормы и Пяйви Туоми-Никула «Императоры на отдыхе». Она рассказывает о местечках Хёгсоран и Наантали, где любил отдыхать Александр Третий с супругой Марией Фёдоровной, об Вироллахти, месте отдыха Николая Второго. В мае эта книга выйдет на русском языке.

Стрёмфорс стрёмный

Домики 18 века, река, старый жестяной завод, где ныне музей. Керамическая мастерская, мастерская местной художницы, которая готова научить отдыхающих сделать своими руками бусы, ювелирку, кукол. У черноглазой немолодой художницы Норы вид был такой, что вот она скучала-скучала, и вот люди приехали, много людей. Такой же обрадовавшийся вид был у местных собачек художественных. Нора показала нам своих кукол – они были все как её дочки, ярколикие, белокожие, богемно-весёлые. Местная керамика была типично финская – грубоватая, синих и голубых оттенков, имитируя весенний лёд в пупырышках. Мне здесь больше всего понравились деревянные башмаки по 52 евро. Понравились резиновые набойки на подошвах, чтобы не стучать громко.

На реке кипит водопадиком плотина, озеро обстроено сарайчиками, домами, рестораном. Мы побывали в ресторане Стрёмфорса, к которому попить пивка летом финские жители приплывают на лодках. Если за рулём – то пить совсем нельзя, если на лодке – то чуть-чуть можно. Меня поразила лапландская мебель—кресла, сделанные из толстенных брёвен, распиленных по диагонали и выдолбленных изнутри. Атмосфера провинциальной меланхолии, нежности и романтизма. Кухня: рыба, свёкла, картошка, мясо кур в соусе, селёдка в горчице, ватрушка с клюквой. Можно заметить, что финны мало едят мяса, вместо мяса предпочитают рыбу и курятину. Всё очень национальное и вкусное. В Стрёмфорсе можно дёшево отдохнуть: домик на 4 человек со всеми удобствами и кухонкой – 60 евро в сутки. Рядом озеро, река, Финский залив, лес, парк, соединение уединённости и общения с местными жителями… Детей можно пристроить заниматься художествами и ремёслами…

Крым (сентябрь, 2012)

Осенний Крым цвета мадеры

У многих осталась ностальгия по советскому Крыму времён детства, у самых продвинутых – воспоминания об Артеке, а у обычных – о том, как с мамой жарились на чудесных пляжах, плескались в солёном море, а потом отправлялись стоять в длинных очередях, чтобы покушать в столовой рыбные котлеты, а далее шли ночевать к хозяйке в сарайчик, пристроенный к белёному домику, набитому отдыхающими как банка бычками в томате, с удобствами во дворе, пропахшем хлоркой.

Крым 2012 – это совсем другое. То же роскошное, прозрачное, изумрудное море с медузами, похожими на лук в супе, те же желтоватые горы оттенков сердолика, тот же густой аромат кипарисов, сладких цветов и горьких трав, те же экзотические сказочные географические названия, но старые места часто просто не узнать. Берега обросли разноцветными гламурными домиками, отелями, дельфинариумами, аквариумами и крокодиляриумами. Драгоценные полосы вдоль пляжей превратились в бесконечные торговые ряды, где вечно кипит жизнь, и проблем с едой и напитками нет никаких, есть проблемы с тем, чтобы сохранить талию. Всего чрезмерно много, особенно разноцветных пластиковых тентов над ларьками и над шезлонгами, источающих запах фенола. Юг как всегда грубоват.

Так получилось, что я была в Крыму год назад, и тоже в сентябре. Меня поразило, как Крым изменился в лучшую сторону всего за год. В прошлом году наш поезд от Джанкоя до Феодосии сопровождал дым и огонь, горели степи, к запаху жжёной травы добавлялся отвратительный привкус горелых пластиковых бутылок. Сначала показалось, что там началась война, потом, когда мы ездили по Крымским дорогам и были поражены тем, что все обочины завалены мусором из одноразовых упаковок, подумалось, что огнём пытались очистить обочины, но подожгли степи…

Крым 2012 года предстал другим. Мусор убран, голые год назад холмы были распаханы, всюду была видна бурная сельскохозяйственная деятельность. Радовали глаз свежие посадки фруктовых саженцев, декоративные квадраты бесконечных виноградников, нередко встречающиеся небольшие стада рыжих коровок и серых барашков. На знакомой горе мини-трактор проложил борозды серпантином, и засадил их саженцами крымской сосны…

Топот в Евпатории

Наша поездка началась с Евпатории. Приятно поразило название нашего автобуса: «Ирина. Нерегулярны перевезення» – это точно, нерегулярно, но везёт. Мы остановились в отеле «Крым», который когда-то назывался отелем «Франция», а потом «Парижем». На набережной поразила надпись прямо на камнях «Место художника». Ну да, Крым – это точно место для художников, так бы и сидел бы на древних камнях возле крупнейшей мечети в Европе «Джума-Джами» и Свято-Николаевского собора с бирюзовыми куполами, и сочинял бы стихи. Кстати, красивейший храм с куполами цвета моря был построен в конце 19 века в память о Крымской войне 1853-1656 г.г.