Путешествия Дудиры

К нам прицепился злой чех. Услышав родную русскую речь, он подкрался и прошипел: «Я вас русских презираю!» Мы с сыном пожали плечами и сделали вид, что ничего не слышали. Мы радовались, что наша переводчица, анархистка и коммунистка Элизабет этого не слышала. Она бы не спустила бы чеху. Она бы затеяла долгую дискуссию. Мне было неприятно, что русских презирают. Но я-то и мой сын здесь причём? Мы – русские интеллигенты, безупречно воспитанные, занимающиеся кое-чем более тонким, сложным и дорогостоящим, чем поделки чеха. Это нам бы надо его презирать, лоха деревенского…

Чех имел бешеный успех своими поделками. Торговал он прутьями, сплетёнными в косичку, наподобие бычьего хвоста. Хвост этот был украшен каким-то ярким бантиком. Почему-то это изделие все стремились купить. Я не понимала, зачем. Ещё чех плёл длинные кручёные верёвки, на которых лучше всего было вешаться. Он делал это на глазах у всех, при помощи древнего ножного станка. Доверчивые австрияки с умилением смотрели на изготовление кручёной верёвки, давали чеху свои кровные евры и забирали верёвки с собой для каких-то неясных целей. Садомазо во плоти. Казалось, злой чех злобно ухмылялся, воображая, как скованные, добротно одетые австрийцы будут бычьими хвостами хлестать друг друга или вешаться на его верёвках. Мрачный славянский шутник, очевидно, болезненно переживал распад двух родных империй, нравственное и экономическое падение двух Старших Братьев – Австро-Венгрии и СССР, и вот теперь он цинично зарабатывал на жизнь такими вот злобными поделками…

В селе, оказалось, есть два профессиональных художника. Одна дама была мастерица изображать кровавые закаты и сочные жёлтые цветы. Один мужчина на другом конце села – мастер аккуратных пейзажей, столь аккуратных, с такой чёткостью прямых линий, что становится понятным происхождение этого порядка на улицах и в быту. Никакого хаоса. Правда, и искусства маловато. Торжество ремесла. Салон. Но картины покупали. Когда спросили у мастера прямых перспектив о мастерице кровавых закатов, то тот поморщился. Вообще было видно, что, несмотря на относительную малочисленность людскую этого поселения по сравнению с большим городом, например, люди элитарные, люди жреческих занятий, тонкий слой культуры – они не общаются между собой, не дружат, не ходят в гости, они живут разрозненно и одиноко, будто в городе они живут, а не в пешеходной досягаемости домиках на земле…

Мы тоже расселись на скамье. Хейно, к которому мы приехали, хотел угостить меня живой свинской кровью со спиртом и перцем. Я сказала, сдерживая клёкот в горле: «Спасибо, я не вампир!». На самом деле я страдала от вчерашней пьянки в клубе «Виенцалле», алкоголь в меня не лез.

Мы поели колбас, любуясь на стайки хорошо одетых пенсионеров, мило распивающих вино за соседним столом. Старики и старухи ели, пили, веселились. Хотелось рыдать, вспоминая отечественных стариков, ни разу в жизни не имевших удовольствия предаться такой вот совместной трапезе всем селом на лоне природы. Вообще все ели и пили, но зорко присматривали друг за другом: кто как оделся, как постарел такой-то господин, как расцвела дочка такой-то фрау, как милы и как подросли внуки такого-то человека. Я думаю, всё это моментально отмечалось и потом долго длительно обсуждалось, до следующих посиделок и всенародного праздника и выползания на люди.

После таких вот совместных трапез жителю деревни стыдно будет навалить дерьма на дороге, или ходить плохо одетым, или загромоздить свой хорошо просматриваемый со всех сторон дворик мерзкой рухлядью, или заломать цветущую вишню на обочине шоссе. Человек должен находиться под присмотром именного человеческого глаза! Это укрощает в нём зверя и свинью.

Домик Хейно

Мы отправились в домик Хейно. Так как Хейно – венский интеллектуал, любитель книг, литературы, истории и публицистики, дворик его был в русском стиле, порос дикой травой и фруктовыми зарослями. Правда, это посреди рукодельного земледельческого уюта здесь котируется. Хейно от поселкового совета дали табличку с изображением нюхающего цветы ёжика, что означает благодарность за сохранение дикой флоры и фауны.

Домик Хейно – это типичная квартира питерского гуманитария. Всё в книгах, пара компьютеров, стеллажи с дисками. Хейно сделал сайт, вывешивает туда статьи, рецензии, прозу и стихи, которые ему нравятся. Активно общается с посетителями сайта. Денег этот труд пока ему не даёт, но даёт возможность самовыражения. Жена обрабатывает свой сад. Домик этот Хейно и его жена купили на деньги родителей, я так поняла. Жизнь в Австрии такая же тяжёлая, бездомная, бесперспективная, и проблемы жилищные – это вековые больные проблемы.

На стенах домика висели картины венских художников, подаренные Хейно за его рецензии, или просто по дружбе. Пара картин привлекла моё особое внимание, они отличались от мрачноватого абстракционизма других работ. Оказалось, что это работы самого Хейно в юности, зря он не стал художником. Хейно показался мне постмодернистским путаником, но всё же человеком ищущим, серьёзным. Может быть, эта чрезмерная требовательность к себе и к окружающим тормозит его. Из современных русских писателей Хейно любит Владимира Сорокина, своего ровесника.

В домике Хейно было четыре комнаты, отличный городской туалет, кухня в деревенском средневековом стиле, много банок с сушёными травами и приправами. Поели бедно, но вкусно. Попили крепчайшего кофе.

Наступил вечер. Все сильно закурили – и Элизабет, и Хейно, и его суховатая жена, по привычке европейских интеллектуалов, чья юность пришлась на 70-80 годы. Саша ушёл гулять по австрийской деревне в поиске новых ощущений. Хейно включил симфонию Глюка, откуда-то бесшумно явились 4 хозяйские кошки, расселись к нам на колени. Кошки были сплошь кастраты, и на улицу их не выпускали. Всё же европейские люди что-то не то с природой творят, что-то всё же не так, как надо…

Кстати, по поводу классической музыки. Телевизор в среде тех людей, где мы вращались, практически не смотрят. Говорят, что в Австрии 2 канала, и оба скучные, да ещё и дорогие. Зато все слушают радио, или СД, или пластинки. И всюду классика. Малер, Моцарт, Гайдн, Бетховен… Немного напоминает радио советской эпохи, когда запросто транслировали длиннющую оперу без купюр, и миллионы советских граждан вынуждены были становиться более одухотворёнными…

Альпы

Потом мы отправились с Сашей в Симмеринг, местечко где-то в часе езды от Вены на электричке. Альпы со снегом, горнолыжный курорт, пансионаты, фуникулёры, старинные дачи в стиле модерн.

Сначала мы от восторга перед божественной красотой туманных Альп полезли вверх, в гору, не разбирая дороги. Часть горы была в снегу, на другой, южной половине, снега не было, всюду пробивалась трава и цвели какие-то удивительной красоты цветочки с лиловыми стебельками. Мы лезли, лезли, и долезли до помойки под каким-то отелем. Вот те и экология на задворках! Полезли обратно, рискую покатиться колобками по глине вниз, цокаясь о нерусские деревья, какие-то буки и нерусские лохматые берёзы.

Вышли на дорогу. Это была старая дорога рейха, об этом говорило название на деревяшке. Справа мы обнаружили кладбище фашистских воинов, погибших в 1945, сплошь из одинаковых чёрных каменных крестов. На табличке была надпись: «Каких бы вы взглядов не придерживались на историю, просим вас не тревожить прах людей». Кстати, вдоль железной дороги мы видели кладбище советских воинов в идеальном порядке…Неведомо откуда на пустынных дорогах Симмеринга показалось множество этнически одетых евреев всех полов и возрастов. С пейсиками, в кипах, они шли в одну сторону. Наверное, в этот день был какой-то их праздник, какой-то слёт был в этих Альпийских горах. Это было поразительно – здесь жили немцы, потом русские и немцы поубивали друг друга, а на этих красивых землях, среди могил, теперь так смачно скучковались евреи, у которых есть своя родина.

Возле пансионата «Эдельвейс» мы зашли в кафе. Кроме нас за столиками было ещё два посетителя – два пожилых австрийских орла, которые поутру зашли пропустить по стаканчику вина. Узнав из нашего разговора с официантом, что мы русские туристы, орлы тут же завязали беседу между собой, в которой то и дело слышалось два знакомых слова – USSR и терроризм. К русским в Симмеринге уже привыкли. Родные флаги мы увидели на нескольких пансионатах. Очевидно, они означали, что в пансионате кто-то из русских ныне гостюет… Мы полезли на вершину, которая нам показалась привлекательной. Оказалось, что это гора Солнца с кельтской древней обсерваторией на макушке в виде камней. Солнца нам северным заморышам не хватало. Метров 800 мы не дошли до креста Наполеона. Повсюду цвели разнообразные подснежники. Мой сын Саша сказал: «Вот место на земле, где мне хотелось бы жить»…

Усевшись на верхушке горы, мы стали отправлять эсэмэски по мобилам своим друзьям. Я отправила эсэмэску художнику Гущину, я написала: «Я сижу на вершине Альпийской горы среди эдельвейсов». Он мне ответил: «А я на дне могилы Смоленского кладбища, куда меня попросила встать Ася Немчёнок, чтобы сфотографировать для своей выставки». Я подивилась тому, как это вот так оно выходит, что в одно и тоже время так по-разному людей загоняет…

Соседняя окапитализированная горнолыжная гора портила впечатление. Пластиковые морды для увеселения детей, фуникулёры, крикливая глобалистская эстетика ресторана, строящаяся пиццерия, искусственный варварский водоём с гладкими боками, закрытыми полиэтиленом… Такие постройки можно видеть по всему земному шару, будто сделала их одна и та же бездушная компьютерная программа, нацеленная на некоего среднего потребителя, которого не существует. Всё это не имело никакого отношения к тонкой изящной красоте этого места, к этим горам в пожухлой прошлогодней траве с шапками ноздреватого снега, к этим стройным деревам на склонах, к чащобам и к ветру, к этому весеннему туману, к этим зацветающим кустам бересклета, к бункеру в скалах, в котором, возможно, жил Гитлер, к древним камням на вершине Солнца. На дне выкаченного водоёма страдало целое стадо альпийских лягушек, которые не могли оттуда выбраться.

Ужин с шафраном

В Вене Элизабет устроила прощальный ужин. Друг Элизабет, иранец Опас приготовил рис с шафраном, гранатами и зеленью, в гости пришли венские анархисты, бывшие коммунисты, а ныне любители музыки и изящной словесности Лиза и Роберт, последний был ужасно похож на питерского философа Сёму Левина, а также русская галеристка Вера Вебер. Иранец Опас оказался очень внимательным и добрым человеком. Глаза у него были печальные, казалось, что он бесконечно печалуется о своей покинутой навсегда родине. Опас увидел, как трудно мне кормить Сашу, который вечно капризничает, и он иногда сам ему готовил рис с пряностями и гранатовыми зёрнышками, а мне подарил баночку шафрана, чтобы я подкладывала его Саше в скучные каждодневные блюда.

Дочка Элизабет, тридцатилетняя девушка с красными радикальными дредами ниже плеч по имени Юдит не пришла, её задержали проблемы с двумя её собакам, которых она дрессирует. Вообще животных в Австрии любят, но как-то по-современному, то помучивая, то чрезмерно обожествляя. Кот Чарли, питомец Элизабет, брюхатый, толстый и трусливый кастрат, по пол дня проводил в потайном месте в верхнем туалетном ящике. Иногда выходил, когда публика его не пугала, и показывал себя во всей красе, превращаясь в божка местности. Прыгал на лёгкие деревянные шкафчики так, что те едва не опрокидывались на пол вместе с компьютерными прибамбасами. Студент Макс из Тироля нежно щебетал что-то Чарли, но тот был себе на уме.

Перед отъездом успели съездить на Дунай, станция метро находилась прямо на мосту, удалось подышать воздухом и ветром священной реки и бросить в неё монетку.

Спирихин, тонкий питерский человек, несколько спившийся, который вляпался в Австрию безнадёжно, жил в каком-то полуподвале, не имел работы и потерял навсегда жильё в Питере, пришёл к поезду и подарил мне часики на колёсиках. Время, которое едет…

Италия (февраль, 2007)

Там свистят Чиполины

Месяц у них лодочкой, качающейся на воде, а не буквой «С», как у нас. Птицы у них свистят, а не поют. Флоренция любит пешеходов и придумывает всякие каверзы, чтобы туристы всю её протоптали подошвами. Италия – страна врождённого эстетического чувства, которое не в силах затоптать даже всё нивелирующий глобализм,

Италия – страна, в которой божественная гармония бушует и цветёт через людей посредством производства красоты.

Закон выше власти денег

Одно из самых больших потрясений – это когда юная девушка-контролёр в ночном поезде в течение 40 минут доказывала семи здоровенным неграм, что без билета они не имеют права ехать в электричке. Поезд – почти пустой. Одна хрупкая итальянка против семи мужиков, явно нелегальных эмигрантов. Девушка контролёр с такой страстью, с таким бесстрашием доказывала неграм их неправоту, а они ей так и сяк с такой нарастающей страстью отвечали! И итальянка победила! В какой-то момент негры, рассерженные, пристыженные и переубеждённые, встали и пошли к дверям, явно не на своей остановке.

Потом с такой же страстью ночной портье отказал нам в ночлеге в гостинице на основе того, что у нас документов с собой не было. Мы ему подмигивали и совали деньги. Портье был непреклонен. Он сказал нам, что его может проверить полиция, и его тогда накажут за нарушение законов. Мы всё поняли и пошли на ночную прогулку. Деньги в Италии уже на втором месте после закона. Мы вспоминали наши электрички с контролёрами, кладущими наши и железнодорожные деньги себе в карман, без всяких квитанций. Вспоминали и другие факты… Тут, на севере Италии, встречались крепкие итальянские орешки.

Говорят, что на юге Италии всё по-другому, и Неаполь тонет в мусоре, и мафия на Сицилии правит бал. Тут же на улицах попрошайничают только цыгане, причём это, очевидно, международная мафия и есть, ибо они это делают по такой же методе, что и на Невском, и на Красной площади. Сидит типа согбенная старушка и трясётся от бедности и старости, вся с ног до головы закутанная отрепьями, лица не видать. И руку тянет для подаяния. А рука то хоть и грязная, смуглая, но молодая! Я отговорила двух старых венецианок подавать в эту руку евры и монетки. В другом месте законолюбивая венецианка насмерть прилепилась к попрошайке, разогнула её и стала чуть ли не пинками гнать в приют. Надо было видеть, какое у мошенницы было перекошенное от злобы лицо! Потом ночью на вокзале мы видели стайки этих цыган, спящих прямо на ледяных плитах пола. В 6 утра некая девица из соцслужб типа проверяла пульс у этих бродяг – не околел ли кто от холода за ночь. Тяжёлая у цыган свобода…

Скрытая теплота патриотизма

Италия- страна патриотов, которые любят свою родину. Мы были в Венеции, Флоренции, Милане, Виареджи, Сиене, Пизе, Пьетросанти – всюду, в больших и малых городах в кафе и ресторанах вы встретите блюда итальянской национальной кухни – пиццу и лозанью, пасту и спагетти, кьянти и граппу, томатный суп с раскрошенным в нём «панини»– хлебом. Хлеб, пан, панини – всему голова. Макдональдс чего-то не встретился ни разу. Правда, за две недели спагетти и пицца встали колом, от непременных сладких булочек с мармеладом на завтрак многие русские прибавили в весе. Ужас как надоело всё это мучное и на основе муки. Очевидно, это кухня итальянской бедности, когда хлеб, мука – это всё, это основной вид получения калорий. Плюс томаты. Мука и помидоры – самая дешёвая и здоровая пища! Ни в одной стране я не видела таких эскалопов. Под видом эскалопа подаётся тончайший, прозрачнейший лист мяса. Это удивительно- каким таким острейшим ножом можно отрезать миллиметровые пласты… И всё от бедности и жадности…

Но мы за это на Италию не в обиде. Всё же они молодцы. Они пропагандируют свою национальную кухню, свои пищевые традиции. Они их отстояли, они не пускают в эту сферу экономики пришлецов. Шаверму, которая в России вытеснила национальные пирожки повсюду, и в глубинке, и в больших городах, в Италии мы встретили один раз – в глухих задворках Венеции, в какой-то дыре над попахивающим каналом.

Национального в Италии ещё очень много: и архитектура, и дизайн, и одежда. Йогурты местные, колбасы местные, много вонючих сыров с плесенью, которые у нас дорогие, а у них – дешёвые. Особенно меня увлекли овощи и салаты. Какие-то штуки типа репы с торчащими листками, синие кочаны, кудрявые капустки, серые морковки. Видно, что фермеры в Италии не спят и не дремлют, гонят и гонят из земель всякие древние римские овощи. Тонкошкурые, красные внутри апельсины стоят один евро за три килограмма. Правда, всё это в супермаркетах, в маленьких же магазинчиках всё раза в три дороже.

Понравилась архитектура. Всё очень человеческое, небольшое, в основном дома в два-три этажа, редко где в шесть и выше. Почти не встречаются строительные сериалы, большинство домов – индивидуализированы, имеют отличия по форме и по цвету. Правда, при ближайшем рассмотрении, выяснилось, что в хорошеньком домике живёт порой несколько семей, бывает и очень тесно.

Сан сантехники

Сантехника шикарная, космическая! Италия – королева сантехники. Какие-то немыслимые краны, сливные кнопки, которые всегда приходилось искать, так изобретательно они были вделаны. Медные трубы для вечного пользования водой, полы с хитрым подогревом. В поезде как на экскурсию мы ходили смотреть на унитаз с крутящимся стульчаком, который обтирался специальной губочкой при вращении.

Всё озеленено, возле домика, на балконах – садик, в горшках или на земле растут пальмы, лавровые кусты, лимонные деревья. Мимоза цветёт уже вовсю, ах, как цветёт мимоза! Она ничего общего со знакомыми по 8 марта полузасушенными шариками цвета куриного желтка не имеет. Цветущая мимоза пышна, как пух цыплят. В-общем, эта сбывшаяся мечта нынешнего российского среднего класса – каждому по коттеджу и зелёному уголку, правда, в скученных местах, с соседями через каждые два метра. И каждому по машине.

Автопром

Машины в Италии на селе – насущная необходимость. Когда пытались проголосовать на шоссе, на нас все смотрели с изумлением, как на сумасшедших. Смотрели все: девяностолетние деды на старых раздолбайках, домохозяйки в коротких плащах на красных ферари, двадцатилетние девчонки в джипах, фермеры с фургончиками, чопорные французы и англичане, любящие скупать средневековые руины в этих красивых землях. Они смотрели и не понимали, как это так, что у людей нет своей тарантайки для передвижения, и вообще, что им надо? А автобусы в сельской горной местности ходят два раза в день, совсем как у нас в районе станции «Дно». А в выходные дни и праздники они не ходят. И автостопом не берут. А пешком от станции до домика идти километров 30, что нам и пришлось проделать. Выяснилось, что и местным жителям это иногда случается проделывать. Ужасы эгоцентричной капиталистической жизни, где каждый сам за себя.

Экология

Мусорок есть, но не в таких масштабах, как у нас. Свободной земли мало, Италия выглядит как большая мастерская. Всюду вдоль дорог-артерий – или жилые дома, или паром дышащие заводики и цеха, или аграрные площади, где что-то растёт на продажу – деревца-саженцы, оливки, виноград, овощи какие-то. Городки повсюду, почти на каждой вершине горы каменные дома. Всюду мусорные баки разных цветов с закругленными боками – и в городах на узких средневековых улочках, и в дикой сельской местности. Между занятыми людьми территориями бегают дикие кабаны, олени, лисы, а в озёрах копошатся пеликаны. Я сначала удивилась, что за цапли такие горбатые – это были пеликаны.

Часто встречается слово «комонито» – что-то об общественной собственности. Такое ощущение, что в Италии много коммунного, общинного. То скамейка какая-то, то стенд, то мост строится на деньги «комонито», с чётким указанием тратящейся на строительство суммы, перечислением имён архитектора, прораба, инженеров и их телефонов. Нам бы такую прозрачность по поводу общественных денег и проектов!

Антиквариат

Вся земля усеяна бесчисленными сохранившимися руинами и обломками ушедших эпох. Там средневековый каменный дом, увитый плющом, точь-в-точь прототип с фресок какого-нибудь сиенского мастера, тут – колонны римские обкусанные стоят посреди улицы, и трамвай их нежно объезжает. Они такими же обкусанными были и тысячу лет назад, и с тех пор не изменились. С ужасом думаем о том, что ещё снесут в Питере из старых домов, пока мы тут смотрим на тщательно сохраняемое старое, и какой макетик из папье-маше воткнут вместо старых антикварных стен из старой ручной кирпичной кладки. Наша проблема национальная – это налезание друг на друга, это когда земли много, а все толкутся друг на друге и стараются друг друга вытеснить. Полный бред. Земли у нас много, нам есть, где жить, проявлять свою креативность, но всё напластование и ходынка возникают. У итальянцев же всё в порядке с чувством пространства и с исторической памятью.

На вилле Камерата во Флоренции, где мы остановились в отеле, посреди двора – древний фонтан. Может быть, ещё во времена древних римлян сооружённый. Округлый такой, мраморный, с художественным краном, обвитым истлевшей змеёй. Видно, что всё здесь сделано под этот пейзаж, под этот горный склон, где снизу вид на долину, а сбоку север и холм, и лужайка округла. И дом большой вписывается, а маленькие пристройки должны сползать по холму вниз, подбоченясь, с разной высоты стенами. И бассейн тут идеален круглый. А скамейка полукругом, высеченная из цельного камня, вторящая природному закруглению. Рыбки сонно плавают. На их предков, может, Достоевский смотрел, или Анна Каренина, или Горький периода «Сказок про Италию», может и Данте ещё смотрел… Всё может быть… В садике, среди стриженных лавровых кустов – чудесная скульптура Дионисия с Сатиром из позеленевшего мрамора, если копия – то ей лет 300, а может и не копия… Никто скульптуру не завалил и нос не отбил, вот что странно. В главном здании виллы – лепнина, ангелы в стиле барокко трепещут, фрески на куполе, внизу дядька встречает туристов, в столовой мозаичный жизнерадостный флорентийский пол из мелкой-мелкой мозаики, красно-голубой орнамент. Никто полы не сдирал, мрамор не перепродавал, фрески в музей не относил, спасая от варваризации. А вилла Камерата – местечко буйное, сюда съезжаются толпы тинейджеров из разных стран, по ночам они пьют и орут, бегают и поют. Но красота в Италии королева, люди ей прислуживают.

Я видела как сельский итальянский житель колок грецкие орехи на столике эрмитажной красоты. Он его нашёл в земле, извлёк и пользовался как мог…