Путешествия Дудиры

Вандализация

По поводу слов «варваризация» и «вандализм». Эти слова по-особому звучали однажды поздно вечером, когда мы ехали из Сорано во Флоренцию. Юноши-арабы, видно обкуренные, подожгли наш вагон. Вроде пошли в тамбур покурить в смутном сне разума, вагон весь из пластика, от окурка что-то вспыхнуло, кто-то успел всё залить пеной из огнетушителя. Электрическую дверь заклинило. Поезд остановили в гнусном местечке Монтекатиньо. На ночную улицу упал страшный холод, плюс один после плюс семнадцати ещё два часа назад при солнце. Прибежали карабинеры, стройные мужчины с белыми ремнями, в белых касках как у Гермеса, вроде как с намёком на крылышки сзади, вроде как ангелы, сбоку в белой кобуре эффектно выглядывает пистолет, наручники рядом, левее – дубинка. Малочисленные пассажиры высунулись из окон посмотреть, что будет. Мимо пронеслись те трое арабов, хихикающие нехорошо. Следом за ними – девушка-контролёр, несколько пассажиров, все встревоженные, с горестными возгласами «Вандализация в поезде! Вандализация!». Наверное, так вскрикивали древние римляне, когда варвары рушили им их виллы, статуи и колонны. Тогда тоже было это самое – варваризация и вандализация со стороны странных людей, не умеющих бережно относиться к успехам цивилизации, к комфорту и уюту, созданному трудом. В Монтекатиньо стояли часа полтора, весь график поездов, ездящих по одноколейке, был сшиблен. Вокзал Монтекатиньо мёртв и холоден.

Вообще вокзалы в Италии не ахти, мало мест для отдыха, нет зала ожидания со скамейками, правда, если б был, то там поселились бы надолго кочевники из поруганных стран – румыны, негры, арабы. Наши русские вокзалы всё же гуманнее.

Ночная жизнь

Ночная жизнь во Флоренции отсутствует. Ни одного круглосуточного магазина, кафе, ресторана, бара, «буквоеда» какого-нибудь. Единственный неусыпный Макдональдс у вокзала – и тот обманул. Закрылся в 5 на уборку, в 6 открылся, хотя было написано от 6 до 6. Ночью по Флоренции неприкаянно шатались толпы иностранных туристов: англичане, французы, немцы, много местной симпатичной молодёжи. Присесть негде. Выпить и закусить – тоже. Последний бар с барменом-китайцем закрылся в 2. Компании слегка навеселе бродили среди Давида и Нептуна, весело общаясь, кто-то пытался присесть на ледяные каменные скамьи, но тут же вскакивал как ужаленный, потом кто-то уходил в отель, кто-то уезжал на машине домой. У церкви Санта Мария Новелла как исчадия ада восстали из тьмы подозрительные африканцы и предлагали все виды разврата – от наркотиков до сексуальных услуг на все вкусы. Они были очень похожи по своей функции на средневековых и маньеристских чёртиков, которых художники обычно помещали в нижнем правом углу как побиваемых святыми, но ещё не сдавшихся. В неуютной ночной жизни виноват, очевидно, перегиб с европейским социализмом, когда предприниматель не имеет права эксплуатировать тружеников ночью, и за это ему будет кирдык. Ну и зря кирдык, город и страна теряют миллионы от недополученных доходов от обслуживания туристов ночью.

Мы с сыном бодро бегали по ночной Флоренции до 3 ночи, но потом силы иссякли. Я нашла тележку на вокзале, загнала её в угол, где не дуло, мы на неё сели и покемарили часок до 6 утра, трясясь от холода. Под зад я подложила журнал «Магазин». Cтало теплее. У входа в Макдональдс выстроилась очередь из подмороженных туристов и ночных гуляк, в 6 утра двери распахнулись, к барным стойкам со сладкими пирожками и горячим эспрессо припали пожилая дама в норковой шубке, глухонемой местный юродивый, пара негров, пара немок, весёлая компашка юношей и девушек в полосатых юбочках, какие-то деловые люди в белых рубашках, выкатившиеся из своих крутых тачек.

Карнавал в Венеции

Венеция во время карнавала разочаровала. По центральным улочкам сновали толпы туристов, ждущих величайшего счастья, красоты, таинственности и сказки. Физиономии у всех были напряжённые, всем казалось, что сейчас оно начнётся. Но оно не начиналось. Некоторые прикупали себе золотые и серебряные носы, кое-кто побогаче – полные костюмы, с маской, с плащом и шляпой. Они были как главные молекулы карнавала, остальные как придача к ним. Толпа подобно стаду двигалась вперёд, протискиваясь среди рыночных и торговых рядов, магазинчиков и забегаловок. Хитрые венецианцы предлагали покупать, покупать и покупать всякий вздор: маски из папье-маше, футболки, рюмочки, маленькие маски для прицепки на холодильник, ботинки, платья. Негры на панелях предлагали хорошие зонтики по 3 евро, а также ремни и сумки, которые делали, наверное, их соплеменницы в Африке из натуральных зверей. Это был типа большой европейский шопинг по древним улочкам. Никакой музыки, музыкантов, клоунов, артистов, представлений, никакого народного творчества масс, стихийного народного веселья, никакой бесплатной раздачи вина и пиццы тем, кто в масках.

Особенно разочаровало последнее. Я взяла с собой маски кривомордых кошечек, сделанных из папье-маше моей соседкой. Я думала, что мы все наденем эти маски и будем большой кошачьей группой подходить к бесплатной раздаче, сэкономим деньги. Увы, всё было за деньги. На русско-финской границе нам устроили большой обыск с потрошением всех-всех саквояжей. Мы узнали всё-всё друг о друге, у кого какие носки и трусики. Одна дама особенно заинтересовала русского пограничника, он спросил у неё, а что у неё там под свитером прячется. Она ответила: «Целлюлит», – и он отступил от неё. У меня же из сумки были извлечены два советских гранёных стакана и четыре кривомордые кошечки. Пограничник чуть с ума не сошёл от такой гадости.

Шопингующие из всех стран сливались в большой котёл на площадь Сан Марко. Там тоже не было ничего интересного – масок побольше, костюмы пошикарнее, типа того, как у нас у Спаса На Крови стоит Пётр первый в парике и Екатерина в платье. На сцене в глубине с ужасным звуком, от которого сыплется штукатурка и опадают фрески, происходило дефиле костюмов. Ну, дамы в платьях, ну, глаза припрятаны загадочными гламурными лицами из мёртвого папье-маше в блёстках. Ну и что. В этом всё счастье – купить золотой нос за 10 евро, нацепить его на себя и так бродить среди таких же олухов, как и ты?

От нарастающей злобы против этой обманки спасло странное происшествие. В ушанке за столиком в переулке сидел Анвар Либабов, с которым неделю назад в Питере я делала интервью. На нас капал холодный дождь. Анвар в русской шапке на лысой голове сказал, что привёз на карнавал три костюма, но ни один ещё не надевал из-за плохой погоды. Мы попили с ним кофе. Кстати, потом во Флоренции, в некоей дыре под горой, в баре, куда я зашла на минуту купить билет на автобус, кто-то назвал меня по имени. Это был итальянский режиссёр Риккардо Соттили, который делал фильм об Итальянской армии в России в 1941 году. Мы с ним познакомились в Питере осенью, и моя мама стала героиней его фильма, ибо была свидетельницей тех событий, Соттили к нам домой приходил. Ну и ну! Встретиться в Италии со знакомыми в толпе. Это как иголки в стогу сена!

Мы свернули с протоптанной трассы, и там открылась настоящая Венеция. Тихая-тихая, с бирюзовой лаковой водой, с облупленными домиками, с тонко колорированным декором среды. Ставни голубые, дверь оранжевая, чёрная гондола и гондольер в красной шапке. Гармония цвета изначальная была столь сильна, что всё под себя перемалывала, всё в себя вписывала. Куда не кинь взгляд – всюду чистая живопись. В кривом тёмном провале между стенами мы увидели скрюченного дряхлого старика, в недоумении склонившегося над большой сумкой. Старику было лет 200, он еле-еле держал голову на шее, потом он вдруг сумел согнуться, схватить крепкими руками чужую сумку и утащить её куда-то в лабиринт дворов, обычно кончающийся тупиком у воды канала. В другом кривом затхлом венецианском тупике к нам подошёл странный человек лет 40, не цыган, он стал у нас выпрашивать металлическую денежку. Нет-нет, не купюру, а именно мелкую монету. Мы решили, что он алхимик, может быть маг и колдун, и может ему уже 1000 лет, и он колдует над глуповатыми туристами и питается их энергией. А, в довершение венецианских чудес, мы увидели железную цепь, которой была прикована лодка к берегу, которая не тонула, а болталась на поверхности волн противоестественным образом. Шопинг-шопингом, но мистика в этих местах сочилась из всех щелей. Хотя под золотыми носами чаще всего скрывались богатые немцы, а в гондолах катались богатые китайцы.

Религия

Зазвонил колокол и призвал прихожан к мессе. В собор, украшенный беспечно росписями кисти Тинторетто и Веронезе, стекались прихожане: старушки, девушки, мужчины. Мальчишки обрядились в бело-лиловые одежды и крутились у алтаря. На время мессы включили обогреватели, свисавшие из-под величественных сводов рядом с люстрами. В других храмах не было никого, в одном надпись: «В соборе ведётся видеонаблюдение». Среди скульптур и росписей на скамье сидела толстая девушка в позе покаяния с опущенной на молитвенную подставку головой. Потом присмотрелись – это была туристка, которая решила отдохнуть от карнавала и чуток в тишине поспать. Ведь на улицах Венеции нет ни одной скамейки, чтобы турист мог ногами отдохнуть, только за деньги стулья кафе… Мы тоже так присели и чуть-чуть покаялись.

Католические храмы вообще производят грустное впечатление. Бог в Европе мёртв, Европа пронизана атеизмом и материализмом, пусть простят за банальность все предшествующие наблюдатели, произносившие эту фразу с 19 века. Вспоминалась живая таинственность русских православных церквей, где вечно кто-то покупает свечки, молится, где молодые красивые батюшки ведут службы, церковные хоры что-то прекрасно поют, кого-то крестят в купели, кого-то отпевают. Церкви не пустуют, в них идёт напряжённая жизнь. У католиков церкви почти безлюдны, «под видеонаблюдением».

Во время воскресной мессы в Пьетросанти к нескольким десяткам прихожан вышел старый-старый падре в серебряной шапочке, он громко запел надтреснутым тонким голосом в микрофон, у меня от грусти сердце сжалось. Ему вторил на органе другой старый-старый падре. Ещё один, совсем как бы столетний, в чёрной ризе, сидел еле-еле в деревянном чёрном домике с решёточкой и чёрной занавеской для выслушивания покаяний. На скамьях лежали хорошо отпечатанные программки о плане благотворительной работы прихожан на месяц. От горести я вышла на площадь. Там было другое. Там немолодой седой танцовщик разложил на древних камнях площади покрывало, включил оперную итальянскую музыку, записанную на диске, и под неё стал одухотворённо танцевать, вздевать руки к небу, и всячески изображать мольбы современного человека о лучшей жизни. Зрителей тоже собрал немного.

Европейцы выглядели как заевшиеся угрюмые бурундуки, несущие каждый отдельно сам по себе своё зерно во рту за щекой в свою норку, и на общие идеи покаяния или возвышенности духа у них времени и сил не было.

Пьетросанти

Городок, где Феллини снимал свои фильмы и откуда он брал своих персонажей. На 25 тысяч жителей – культурная жизнь по густоте как в пятимиллионном С-Петербурге. Каждый день по пять и больше событий культурной жизни. Вернисажи, финисажи, литературные презентации, поэтические вечера… Мы успели выпить шампанского из пластиковых стаканчиков на открытии выставки скульптора, проходившей в залах старинного здания, выстроенного в виде квадрата с галереями и двором в центре. Солнце играло с резьбой колонн, на мраморных плитах вымощенного дворика то там то тут озадачивали выкрученные многозначные формы, в которых то можно было увидеть птицу, то девицу… Потом мы выпили дешевого вина из пластиковых стаканчиков и заели его крекерами на литературном вечере, где экстравагантная дама в шляпке представляла недавно вышедшую книжицу в гибком бесцветном переплёте. О чём проза, мы не поняли в силу слабого владения языком. Каждое событие сопровождала околокультурная тусовка, благородные седые гуру, длинные фрики, толстенькие весельчаки, несколько спившегося вида дамочки, угрюмо одетые девушки, романтичные юноши со взором горящим. Все необычные, возвышенно пламенеющие искусством во всех его видах.

Повсюду в городке у маленьких кафе, на улицах, за столиками эти пронзительно и изысканно одетые товарищи сидели под солнечными зонтами, потягивали вино или вкушали кофе. Эта был театр тщеславия и амбиций, каждый деятель искусства или деятель бизнеса от искусства тут что-то вылавливал, кого-то поджидал, с кем-то что-то обсуждал, кого-то соблазнял или отшивал. Большинство вальяжно рассиживающих у столиков персонажей имело несколько гротесковый вид. Театр! Кино! Фредерико Феллини тут явно находил густейшую, плодороднейшую почву для своего творчества.

Городок был не только насыщен яркими необычными людьми, он был перенасыщен современной скульптурой, керамикой, приметами проживания художнического люда.

Виареджи

Мы оказались в Виареджи. Совершенно сказочное по красоте место: горы с белыми от мрамора головками, синее Лигурийское море, ослепительно белоснежные яхты и белые, как торт из сливок, виллы, пальмы. Говорят, что это городок, где любят отдыхать миллионеры. Вроде, как и яхта Березовского тут стояла, когда мы были, по слухам.

Жизнь трудовая вокруг мира денег кипит, кругом доки, мастерские, итальянские мужчины в белых комбинезонах яхты ремонтируют и красят, моряки и капитаны с кривоногой походкой поедают пиццу в кафешках, кто-то продаёт кальмаров со своей лодки. На набережных загорают дамы в норковых шубах, мужчины в белых брюках с собачками читают газеты. Детей в колясках выгуливают важные бабушки и матери. Дикие дюны все застроены и зарешёчены заборами, лишь полоса пляжа – общая, может быть в честь зимы. На домах висят красные типа Буратины, кукольные морды какие-то и изображения осьминогов, здесь тоже недавно был карнавал.

Наши русские друзья, увидев синее море и почуяв плюс семнадцать в воздухе, несмотря на февраль, стали сбрасывать с себя одежды, чтобы искупаться. С севера же мы! К ним подбежал пожилой мужчина и стал что-то объяснять. Мы поняли, что. Среди белых яхт и вилл красовалась труба, из которой в синее Лигурийское море нагло сливалась чёрная жижа. Итальянец сказал, что тут 18 лет уже никто не купается. Мы были потрясены. Я на месте миллионеров, живущих в этих краях, чуток от миллионов потратила б на очистные сооружения.

У вокзала на полянке росло роскошное дерево, всё-всё покрытое апельсинами. Философ Ноговицын из нашей группы стал подпрыгивать и сорвал много апельсинов. Они оказались горькими-горькими. На вокзале под карнавальной скульптурой пьяного хряка все выпили граппы, которую в Италии никто почти не пьёт, кроме отчаянных русских. Русских в Италии сейчас, наверное, каждый двадцатый. В любом автобусе, поезде, в музеях и кафе – всюду звучала русская и с хохляцким акцентом речь.

Телевидение

Телевидение в Италии ужасное – точь-в-точь как у нас в России. Одни товары гигантские летают по экрану, по всем каналам пошлейшие шоу, тупейшие плоские сериалы, никакой культуры, никакой гуманитарности. Скучная долгая политика, чуть-чуть слепляет нацию боление за футбол, что-то живое проскакивает иной раз в новостях. А так – тупость, бескультурье, попса и печенье на весь экран, забивание людской расы своей же вышедшей из-под контроля жратвой. Никакого напоминания о Россини, Феллини, Антониони, «Пармской обители», никакой оперы и марионеток, никакого театра и интеллектуалов на ТВ. Одна жвачка для обывателей, будто у Италии нет корней и Рим – не великий город.

Но утром за крепко зажмуренными жалюзи виллы Камерата насвистывал свою песню Чиполино. Я подумала – что это, не сошла ль я с ума, как сошёл с ума Стендаль от красоты Флоренции? Говорят, что во Флоренции есть дом Стендаля, где подлечивают особо нежных туристов, свихнувшихся от разлитой в Италии красоты. Нет-нет, я не сошла с ума! Это свистел не Чиполино! Это свистели птицы в вечнозелёной туе, лаврах, кипарисах и среди хвои пиний. Точно так же они свистели с фресок фра Бартоломео, так же насвистывали они в уши римским патрициям и рабам о наступающей весне…

Итальянская подруга

Первым мужем Даши стал питерский художник Саша, представитель культурного питерского рода. У Саши и Даши родились две дочки – Лиза и Ксюша. Но началась перестройка, финансовые трудности, семья распалась. Даша встретила симпатичного интеллигентного итальянца Витто, любителя искусств и игры на виолончели, и оказалась с дочерьми в Италии. Потом Даша встретила другого замечательного итальянца – Мауро. Девочки выросли настоящими итальянками. И вот я оказалась в гостях в доме у Даши и Мауро в местечке Пеша, на берегу одноимённой реки.

Пеша находится недалеко от Флоренции, в очень живописных горах, это место туристы называют Пешетинской Швейцарией – из-за сходства пейзажей. Бурная река, горы, поросшие буком, каштаном и лианами, повсюду – древние средневековые дома и городки на вершинах гор, непременно с прямоугольной колокольной башней и часами на маленькой средневековой площади.

Дом Мауро оказался бывшей средневековой мельницей. Три этажа, подвалы выходят прямо на бурный поток, толстенные стены из огромных камней. Мауро когда-то жил в городе. В городе выросли его родители, они были рабочими на заводах. Но деды и прадеды Мауро когда-то жили в деревнях, имели свои дома, обрабатывали земли. И вот в Италии что-то изменилось лет 10 назад, стало вдруг модным возвращаться к своим корням, покупать деревенские дома, заниматься фермерством. Шесть лет назад Мауро взял у правительства кредит и за 100 000 евро купил заброшенную древнюю мельницу на реке Пеша. Сделал новые деревянные перекрытия, соорудил винтовую лестницу из брусков, расчистил камин, поставил новые рамы. Дом получился трёхэтажный, почти как средневековый замок какой-то. На третьем этаже – спальня, на втором – кухня с огромным столом, старинными креслами, сделанными по римскому образцу. Внизу – огромные хозяйственные помещения со сводчатыми потолками, и ещё вторая часть дома с несколькими комнатами и мастерской Даши.

Картины Даши были отличными. Несколько широких взмахов кистью – и полное ощущение бирюзовой Адриатики, оранжевого марева холмов Флоренции, пирамидальная зелень итальянских холмов. Точная, лаконичная петербургская живопись… Очень хорошая авторская керамика. Всё это продавать здесь в сельской местности оказалось затруднительно. Итальянцы неохотно пускают на свой арт-рынок иноземных художников. Да и вдохновение к Даше в Италии приходило реже, чем в Петербурге.

В солнечной и жаркой Италии зима длится, увы, долго и скучно, почти как в России. В ноябре начинаются холода, и длятся они до марта-апреля. Плюс 10 градусов днём, ночью до нуля, на самом деле это холодно и противно. Особенно если учесть, что Европа безалаберно привыкла радоваться жаркому лету, и совсем не готова к уютной жизни зимой. Русских печей здесь нет, камины дом совсем не нагревают, если только не усесться прямо возле огня. На улице от нуля до плюс десяти, и в доме точно так же. А я то думала, почему на картинах европейских художников средневековья и ренессанса дамы и рыцари так любят меха. Нет ничего лучше меховой шубки, толстого бархата и множества всяких одёжек-пододёжек, толстенных юбок, стёганых штанов, шерстяных чулок, а также желательно иметь бархатный тёплый берет на вате – и тогда ещё в каменном европейском доме зимой европейской можно как-то перекантоваться.

Постели в доме Мауро нас ошарашили. Огромные, с пятью одеялами, представляющими собой всевозможные варианты борьбы с холодом. Кроме обычного, пухлого, на вате – одеяло 70-х годов с электрическими проводками, включающимися в сеть. Сверху – итальянской бабушкой вязаный плед в крупную дырочку, очень даже согревает. Совсем сверху – ковровое покрывало с радостным флорентийским красно-голубым орнаментом. Ах, капитализм, вот у нас во второй половине 20 века покрывала в СССР делали каких-то бежево-серых тонов, что-то с цветоощущением у наших фабричных художников было не то, глубокая депрессия у них была, и они ею щедро делились с потребителями. А тут народ сохранил в душе древнее тонкое цветоощущение.

Но даже пять одеял не спасали. Голова ночью сильно мёрзла, даже под волосами. Хотелось вязаного ночного колпака, как в кино или в сказке. Утром мы выбегали на улицу, там от взошедшего солнца было теплее, чем в средневековом каменном мешке.

В доме своём Мауро развёл 10 кошек, ибо дом был наводнён мышами и крысами, но фирменные итальянские кошки быстро с этим безобразием расправились. Кошки были необычные, у них, очевидно, от перепадов температур, шерсть была густая, с подпушком, а снаружи лоснящаяся и жёсткая. Глаза у кошек были как у античных прорицательниц. Глава кошачьего прайда, чёрный кот по имени Сибилло, воистину был колдуном и магом, он видел привидения. Мы сидели за большим семейным столом, тут что-то задуло, зашумело, дверь захлопала, камин зашуршал – Сибилло уткнулся раскосыми глазами в воздух, ощерился, он явно видел в воздухе то, что люди не видели. По глазам кота можно было наблюдать за передвижениями призрака!

Но спать в доме было не страшно, несмотря на скрипучие полы и потолки. Дверь из дома выходила прямо на горное извилистое опасное шоссе, но двери можно было не запирать. В Италии сейчас нет преступности. Ночью мне снилось что-то волшебное и прекрасное, как хитрые улыбки Сиенских мадонн и сказки Гоцци.

Кроме 10 кошек на ферме Мауро держал мулицу Карину. Мауро разводит на ферме фасоль, но недавно он прикупил оливковую рощу на вершине горы, и мечтает возить на мулице мешки с оливками. У Карины тут же появился поклонник – страстный рыжий жеребец по имени Соло, что означает Солнце. Это Солнце иногда подстерегало Карину и набрасывалось на неё. Интеллигентная питерская художница Даша выскакивала из дома-замка с зонтиком и сражалась с Солнцем за честь Карины. Жеребец Солнце удивил нас своими умными проницательными человеческими глазами, живёт он у соседа Мауро – в соседней бывшей мельнице.

Мы, недолго думая, отправились в гости к соседу. В отличие от Мауро, который в этих местах новый человек, сосед Мануэль оказался представителем древнейшего местного рода, его предки тысячелетиями жили в этом месте, на берегу этой реки, под этой горой, тысячелетиями они кормились от мельницы, жернова которой неустанно крутила горная Пеша. Увы, жернова валялись за домом, мельница давно не работает, Мануэль постарел, дети его уехали в город, он живёт на реке трудной стариковской жизнью. Окна первого этажа от холода и ветра заделал полиэтиленом, развёл декоративных курочек и сторожевых собак. Собаки охраняют участок Мануэля от диких кабанов, лисиц и волков, которые иногда сюда заглядывают.

Иногда по горам бегают охотники с мобилами и ружьями, они пытаются подстрелить кабанчика или оленя.

К Даше в гости мы приехали весёлой компанией – Коля- филолог, реставратор Аркадьич, философ Олег плюс мой сын-подросток Саша, юноша с волосами до пояса. Итальянцы всюду его называли «рогацци» – «подросток», слово это очень подходило к Сашиному возрасту и ершистому состоянию.

За домом я увидела древнюю римскую дорогу, которая вела в горы. Дорога была удивительно вымощена – камень к камню, с выдолбленными желобками для стока воды. Дорога была усеяна палой листвой, но сделана так, что листья на ней не образовывали гумос и почву, они сами собой с камней смывались. Потрясающее сооружение! Мы пошли по дороге наверх, встречая свежие кабаньи следы. Я пыталась представить себе, как 1000 лет назад, а может и 3000 по этой дороге от мельницы наверх поднимались лошади и ослики с поклажей, тащили муку на вершину горы в селения. По дороге то и дело встречались развалины древних домов, живописно увитые диким виноградом. На вершине мы наткнулись на большое ухоженное поместье с господским домом и хозяйственными пристройками.

Солнце зашло и стало быстро темнеть. Ровно в 7 часов с вершины соседней горы, на которой находился древний городок Виллано, вдруг раздался медовый звон колоколов. Ему откуда-то с другой горы ответил другой сельский колокол. Ещё откуда-то издалека забил третий колокол, уже с басистым голосом. Боже мой, так они переговаривались ещё при Рафаэле и Джотто! Какие благословенные сельские места, жизнь в которых не прекращалась никогда – ни во время чумы, ни во время военных конфликтов между какими-нибудь гвельфами и гибеллинами. «Это они призывают – пора пить граппу! Пора пить граппу!»,– так расшифровал перекличку колоколов наш друг Коля.

Лес вокруг стоял стеной, терновые кусты с жуткими колючками делали его непроходимым. На римской неснашиваемой дороге я увидела шкурку дохлого ёжика. Вдруг я увидела, что всё вокруг покрыто серыми колючими шкурками дохлых ёжиков! Это оказались оболочки переспелых перезимовавших каштанов.

Наступила ночь. В чёрном небе зажглись крупные звёзды, все горы вокруг покрылись огоньками жилых домов. Стало уютно и приятно, такое чудесное сочетание дикой первозданной природы и обжитости её людьми. Мы шли по роскошной гладкой асфальтовой дороге, которая петляла вокруг гор, спускалась к бурным потокам и водопадам, опять куда-то поднималась. Наконец мы оказались на шоссе и осели в ближайшей таверне. Цены на вино и колбасы средневековых размеров были смешными и наивными после туристской обдираловки в Венеции и Флоренции. За прилавком работала семья: дама средних лет, её муж; потом откуда-то с гор в кафе зашли молодые парни. Мауро нам сказал, что после 7 вечера, после звона колоколов, местные жители любят собираться в ресторанчиках и тавернах, есть пиццу, пить вино, обсуждать новости. То бишь Коля правильно понял голос колокола.

Мы вернулись в дом Мауро. После пышного ужина, тостов и вина в гигантских бутылях все уткнулись в телевизор. В горах он ловит 10 программ. Огонь в камине почти не грел. Люди и кошки, все мы чуть ли не лезли в пекло, чтобы согреться. Надели на себя шапки, куртки, толстые носки. Хотелось чунечки надеть. По телику Берлускони соперничал с Проди, в дебатах участвовали представители того и другого. От Проди был интеллигентный старик, от Берлускони – красотка с силиконовыми губами. Понятно было, кто победит. По русскому каналу пели чудовищно пошлую попсу чудовищные русские девахи, почти голые, с очень порнографичными телодвижениями. К Лизе и Ксюше в гости пришли их итальянские женихи – юный фермер из соседней деревни и юный ученик повара. Они были прекрасны в своих тёмных кудрях, с влажными виноградными глазами, белозубыми улыбками, будто только что сошли с картин Брюллова. Молодёжь с восторгом смотрела на русских певиц. Слов они не понимали, а всё остальное им нравилось! Мауро предложил всем заняться делом. Он принёс мешок фасоли и высыпал её на древнюю столешницу. Мы начали перебирать фасоль: белые зёрна в одну кучку, с одним пятнышком – в другую, совсем брак – в третью и т.д., где-то 5 сортов. Через 10 минут пальцы от холода задубели и стали примерзать к ледяной фасоли и столу. Мы чувствовали себя Золушками.

Фасоль Мауро тонкокожая, высоких диетических свойства, и продаётся в магазинах по 30 евро за килограмм. Мауро не успевает её выращивать в нужных количествах. К тому же трудности с землёй: как и 1000 лет назад плодородная земля в горах – результат огромного труда. Нужно вырубить лес, сделать террасы, выложить их камнем, чтобы почва не смывалась, наносить землю… Фасоль даёт Мауро неплохие доходы, недавно он провёл в доме отопление, сделал роскошную сантехнику.

Утром мы напоили мула, а длинноволосый Саша вдруг изъявил желание помыть волосы свои длинные. Мауро и Даша смутились, мы поняли, что с сантехникой тут проблемы – или дорогое электричество, или что-то не очень работает. Мауро отвёл Сашу на третий этаж, в душ возле своей спальни. Сказал, что мыться надо быстро, вода нагревается, а потом быстро остывает. Мы с Колей, Олегом и Аркадьичем воссели вокруг семейного средневекового стола, чтобы выпить дешёвого вина и закусить хлебом и рукколой с сыром. Кошки итальянские бесновались, старый кот пытался изнасиловать неполовозрелого котёночка, и тот отчаянно визжал. На наших глазах одна из кошек бесстыже исполнила свой туалет прямо в промёрзлый камин.