Путешествия Дудиры

Потом нас с моей подружкой Машкой с пляжа хотел увезти в море на яхте некий яхтсмен с облупленным от солнца членом. Такие невинные приключения нудистского лета. Потом нас с Семёном чуть не траванул палёным вином некий местный пляжный деятель. Но я вино понюхала, чуть лизнула и вылила в песок. А потом нудистский пляж кто-то поджёг, и все чудесные ивовые кусты там опалились, и негде уже было нудистам прятать попки голые в утёсах.

Всякого много случалось там с нами этакого, галантного, недоговорённого, не доходящего до свинской пошлости. Всё во флёре романтизма. Тогда никто ещё не ругался матом. Да и секса особо там не было…

И вообще мне нравились эти пляжи, и нудистские, и простые, это пиршество голых тел, эти жиры и ляжки, тощие хрящики и складчатые спины, старцы и дети, мамашки и бабищи, девы и юноши, самцы в соку и самцы усохшие, эти люди без комплексов, тянущиеся рефлекторно к солнцу и ветру, морю и сосновому настою. В этом было что-то трогательно человеческое после бесчеловечности города, в этом была беззащитная открытость, доверчивость, вера в то, что над тобой не будут издеваться, потому что все равны в своей мимолётной телесности…

Сейчас я шла по песку. Море показалось тёплым и манящим. Шёл дождь. Было почти безлюдно. На заливе было волнение, зелёно-жёлтые волны тяжко били в берег, в мутную воду смело входили два голых карапуза, в воде бултыхалась неприятная пена, и плавали использованные предметы туалета и гигиены. Я знаю эти выбросы в воде- это с больших кораблей, оснащённых туалетами, сливают напрямую в воду канализацию, и она потом бьётся об берег. Ненавижу корабли! Все они засрали кайму морей! Карапузы смело шли в воду навстречу к своей первой моче-половой инфекции, поощряемые смелыми одухотворёнными мамами из местных дачниц. Чуть поодаль в воде колыхалось четыре хорошо откормленных хачика, то бишь лица кавказской национальности, более мелкую народность было не определить. Они издавали гортанную речь и снимали друг друга на мобильник- своё победное ритуальное купание в далёком холодном море. Я долго бегала по воде, готовясь нырнуть в море, но плещущиеся всюду прокладки вызывали сомнения. Хотя море пахло водорослями и солёными соплями, манило и дразнило, и солнце сквозь тучи мелким серебром высвечивало горизонт.

Так вышло, что в тот летний вечер из русских на пляже «Ласковый» была я одна.

Таллинн (октябрь, 2009)

Богемный делириум

В Таллинне в Артконтейнере открылась моя выставка политических ковриков. (Culture Factory Polymer в квартале «Кристина»).

Открытие сопровождалось вечером русских поэтов-диссидентов. Должны были, кроме меня и Наташи Романовой, выступать Емелин и Родионов, но московские маэстро не сделали визы или впали в запой. Переводчица на эстонский была из ООН, она показала высший пилотаж. Вместо Емелина и Родионова русскую поэзию показывали Бауэр и Ника. Должно было придти ТВ, и мы долго чесали репу, с какой стороны мы диссиденты. В слове «диссидент» есть что-то едкое, типа кислоты. Это типа тот, кто едко язвит власть своей страны? Или мы диссиденты в поэзии, разъедающие верлибно-мутный стиль, курс на который дан в глобальной литературе?

Поэты со друзьями распались на несколько коллективов и добирались до Таллинна разными путями: на автобусах, на пароме через Хельсинки, на машине. Мы мчались на автомобиле фотографа Саши Саватюгина. На границе злые эстонцы нас с машиной загнали в тупик, там машину вместе с нами поднял какой-тот кран и нас просветили рентгеном, на предмет контрабанды и наркотиков. Потом один мой юридически подкованный товарищ советовал нам подать в суд на таможенников за причинённый вред здоровью, но вреда не получилось. У Саши Саватюгина повысилась потенция, он овладел своей подругой в ближайшую ночь, и та через девять месяцев родила ему отличного сына…

После прохождения границы глубокой ночью нам захотелось вытряхнуть из себя остатки русского, сделать наконец-то пи-пи. Машину остановили в широком поле за городом Нарва. Там стоял в чистом поле туалет! Мы глазам своим не поверили – это был отличный пластиковый нужник с туалетной бумагой, бесплатный. Правда неподалёку стояла полицейская машина, но она быстро уехала.

Мы мчались по гладкому эстонскому шоссе, утыканному по краям столбиками с катафотами. Получалось так, будто едешь сквозь строй светящихся друзей, указывающих извороты судьбы. В машине спорили – все ли советские заводы в Эстонии умерли, а также и сельское хозяйство заодно, или что-то осталось? В Кохтла- Ярве поразил запах тухлого дыма и фантастический завод будущего, весь серебристый, ярко освещённый, пыхтящий всякими парами. Городок Тухла-Ярве был депрессивен и скромен, но завод жил и дышал, это радовало.

Ещё больше порадовал Таллинн. Старый город был весь вылизан и выглядел как конфетка. Среднее кольцо вокруг Центра являло собой примеры высокого эстетического вкуса – старые выкрошенные дома были заменены изделиями современных архитекторов, с большим вкусом использующих глянец, пластик и отражающие поверхности. Здания были тонко колорированы под окружающую среду, никаких диссонансов, никакого наглого превышения этажности, изящные крыши углами, перекликающиеся с башенками и крышами Старого Таллинна.

Нас ждал АртКонтейнер- артцентр, расположенный на территории бывшей химической фабрики. Цеха были превращены в мастерские и общежитие для художников всех стран. Тепла в здании не было, мастерские отапливались стильными печами-буржуйками из перекрученных труб. Наша комната была залой с нарами, со следами творческой жизнедеятельности бывших тут до нас мастеров. Всюду кипела жизнь – кто-то что-то печатал на офортном станке, кто-то клеил советские игрушки из пористой резины на стенд, кто-то мял бумаги и создавал из них гнездо для прохода на ночную дискотеку.

Открытие выставки и вечер поэзии с переводом на эстонский язык привлек внимание таллиннской прессы и ТВ. Когда я читала стихи о том, как умер Ижорский завод и о том, как «Фуры с лесом едут по России, сдали русский лес, его приговорили», Пиитер расплакался, утирали слёзы и другие эстонские зрители. Ко мне подошла одна женщина после выступления и долго рассказывала, о том, как хорошо было при СССР, и как ужасно разорена промышленность ныне.

Потом началась богемная пьянка. Часам к 11 вечера возникло ощущение, что все впали в делириум. То ли водка была такая, обрубающая мозги, то ли воздух химфабрики провоцировал. Пиитер Аллик ещё раз всплакнул об умершем Ижорском заводе, а потом заснул прямо на полу. К нему подошла пьяная в дугу питерская художница Иваси, она жалостливо склонилась над Питером, приподняла бородатую голову эстонского мастера с цементного пола и попыталась подложить под неё подушечку, что-то жалостливое приговаривая. Но Пиитер её не так понял. Он принял нашу стройную художницу за мужика, который его домогается. «Ах, пидерастус, как вы мне все надоели! Пшёл, уйди!». Пиитер вскочил как огненный кабанчик, схватил огромное зеркало, стоявшее у стола, и этим зеркалом стукнул нашу Иваси по голове, от чего зеркало раскололось на несколько кусков. Потом он стал душить Иваси, заваливая её на пол и приговаривая: «Надоели! Пидерастусы, фашистусы! Про евреев всякие гадости говорите? А мой дедушка был еврей, вот! Ох, как вы мне надоели!». Иваси, так как была пьяна, смотрела на манипуляции, которые с ней проделывают, довольно безразлично, а Питер взял осколок и пытался девушке отпилить голову. Я находилась на втором этаже в нашем художественном цеху, и бросилась с воплями вниз. Спасения ждать было неоткуда. Двое наших мужчин были смертельно пьяны и спали, как убитые, кто на полу, кто под диваном. Поэтессы наши куда-то отлучились. Я выскочила из нашего номера и помчалась искать подмогу, чтобы обуздать пьяного эстонца, а может быть уже и стать свидетелями отсекновения главы Иваси. Я нашла фотографа Сашу более-менее трезвым, мы с ним ворвались в наш номер, Пиитера там не было, он пошёл зажигать на австралийской дискотеке. Иваси была цела и невредима. Даже ни одной царапинки на ней не было, хотя об неё было разбито большое стекло… Она спала на диванчике, уютно сжавшись калачиком.

Я тоже решила поспать на своем втором этаже. Но это не удавалось. Ника искала какой-то диск со своими песнями, рыдала, что его украли, и что он очень дорого стоит, и что там уникальная запись, а копий не осталось, и что мы все ей должны заплатить, так как она пострадала в деньгах. Иваси и Романова успокаивали Нику абсурдными доводами на её абсурдные доводы, потом Романова взяла стул и одела его на голову Нике, как бы заключив её в тюрьму. Мужики наши все были смертельно пьяны и спали, а тётки не могли спать и бесновались. Романова всё время подходила к двери, закрывала её изнутри и пыталась спрятать ключ. Я за ней внимательно, как орлица, наблюдала со своего насеста – если бы ключ пропал, мы бы тут оказались в заключении и не могли бы выйти в туалет. Нике удалось скинуть стул с головы.

Поэтессы обзывали друг друга жабами, немного друг друга колотили. То есть выглядело это вот так: вокруг круглого стола, переполненного объедками, осколками битой посуды и стаканами, сидели Иваси, Ника, Наташка и искусствовед Аня. Иваси говорила Нике: «Ты жаба!». Та ей отвечала: «Сама жаба». Романова говорила Нике: «Ты жаба и есть». А та отвечала: «Я жаба? Вы обе жабы!». Анька говорила: «Вы тут все жабы». Ника ей возражала: «Мы жабы? Ха-ха-ха! На себя посмотри! Жаба и есть!». То есть жаба шла по кругу и никак не могла остановиться.

Романова куда-то всё бегала, при этом наступала на тело Ющенко, закутанное в белое одеяло. Наступала она на него нехорошо как-то, мне казалось, что на голову. Голова при этом у него хрустела. Ющенко не шевелился, я же решила всё предоставить воле Божьей. Романова заперла изнутри нашу коморку, я подкралась и утащила у неё ключи, положила их себе под подушку.

Раздались страшные стуки в нашу запертую железную дверь. Там гремел голос Питера: «А, горячие русские парни! Пидерастусы и фашисты! Испугались! Ага! Выходите, померяемся силами!». Слышно было, что Питер там не один, а в сопровождении пьяной компании. Они ещё как демоны поломились к нам в дверь, постучали кулачищами и ушли. У нас все спали, или прикидывались, что спят.

Под утро я вышла в туалет. Вид у артконтейнера был такой, будто это был бункер Гитлера во время взятия русскими Берлина. Всюду гремели и бились бутылки, стучали тела падающих оземь весёлых людей. В косяк нашей двери был сантиметров на 6 всажен большой кухонный нож.

Утром, часов в 9, в нашу комнату заглянул трезвый как стёклышко Пиитер, увидел, что все на месте и все живы, и уехал в Тарту. Нож мы выдернули, долго рассматривали и порезали им колбасу. Никто ничего не помнил, все с удивлением смотрели на битое зеркало и множество осколков. Ни у кого не было ни царапины. Все были веселы, трезвы и отправились осматривать достопримечательности города, главной из которых была выставка художественно препарированных трупов в торговом центре «Солярис». Торговый центр, безвкусный и размазанный, с гигантской фальшивой берёзой в центре, пронзавшей своими капроновыми крашеными листочками 4 этажа, был переполнен шопингующими эстонцами всех возрастов. В подвал, где проходила выставка немецкого художника, выстроилась огромная очередь зевак, готовых заплатить 150 крон за наслаждение видеть себя изнутри. В очереди стояли молодые мамаши с младенцами, кудрявые пенсионерки в седых кудельках, девушки в розовых кофточках, стояли целыми семьями из трёх поколений. Ну, никто не хочет думать о душе! Только мясо и расчленёнка интересует…

На следующий вечер нас в Артконтейнере ждал сюрприз – вечер садомазо с участием приглашённого раба в ошейнике из Интернета. По полу бегал на четвереньках голый бледный мужик, кураторша выставки, белая эстонка в высоких сапогах смачно хлыстала его, аж кровь брызгала на стены. Потом они разбили вдребезги гипсовую бабу. Большинство из нашей группы куда-то уже разъехались, остальные делали вид, что им это нравится. Главное, что свинство и хаос в нашей комнате можно было списать на эту акцию. Перформанс удался на славу, правда, некоторым показалось, что это не сюрприз, а сложное выражение чувств по отношению к «русским оккупантам», тем более что в центре Таллинна теперь стоит памятник главе лесных братьев по фамилии Питка. Но всё же потом все поняли, что это всё-таки тёплый приём и желание порадовать питерский андеграунд от имени эстонского андеграунда чем-то остреньким в буквальном смысле слова.

Мы с фотографом Сашей уехали в город Пярну, его родной город, как он сказал. В Пярну нас ждали люди в галерее. Саша сказал, что его бабушка работала тут директором рыбного комбината. Зрители, пришедшие на вечер, сказали, что комбинат уничтожен Евросоюзом, цеха разорены, народ без работы. А раньше тут делали консервы и продавали их и в СССР, и в Европе. Мы вышли на берег моря. Наступила ночь. Саша пошёл по песку куда-то в отступившее море, всматриваясь в родную черноту и внюхиваясь в запахи детства. Мы долго его ждали, переживая за его трепетную душу. Потом мы пошли в ресторан и нам принесли вкусную еду. Ничего эстонского в ресторане не предлагалось. Поваром и официантом одновременно был молодой человек из Владивостока, который окончил курсы по приготовлению блюд мексиканской кухни, и вот он стал востребован и по газете нашёл здесь работу, подписал контракт и кормит местное население изысканными мексиканскими блюдами. Лучше бы шпротами…

Мы вернулись в Таллинн. Я забрела на морской терминал и неожиданно для себя самой уплыла на пароме «Baltic Quenn» в Стокгольм, так как оказалось, что билеты на паром стоят дешевле, чем билеты от Петербурга до Москвы.

Паром являл собой огромный многоэтажный плавающий супермаркет, где каждый метр был придуман для выкачивания денег из туристов. В самом центре как высший смысл существования распластались бутики и лавки с алкоголем и духами. Чтобы выпить и подарить девушке подарок. Девушки на корабле встречались будто из иных веков – типа времён фильма про интердевочку. Это были какие-то отвязные накрашенные толстухи в очень коротких юбках. Ночью в носу корабля под распластанными зеркальными потолками началось шоу. Сначала пели англоязычную попсу очень милые музыканты, певец и певица скандинавского плана, а также интеллигентный ансамбль сопровождающих инструментов. Зрители слушали, выпивали, а потом стали танцевать. Танцевали в основном пьяные в сосиску пожилые эстонские и шведские пары. Дамы одели хорошенькие колготочки и нарядные туфли на свои старые цирлы, нарядились в короткие платья и зажигали со своими седовласыми кавалерами. Мне вот было смотреть на них приятно. Если бы корабль затонул, то они типа отправились бы из рая в рай, ни о чём не жалея.

Ещё меня поразили шведско-эстонские девочки-блондинки. Вообще на корабле было много родителей с пупсами и детьми постарше. То есть это такой роскошный уикэнд – на выходные за стошку евриков прошвырнуться до Стокгольму и обратно. И вот одна юная принцесса лет трёх плясала со своей слоновьей очкастой бабушкой. Это было грустное зрелище – девочке нужен даже и в 3 года для танцев мужчина-кавалер, а не бабушка. А там с мужиками было плохо, я потом видела эту компашку, несколько одиноких тёток и их красотка-внучка. Одна скандинавская принцесска плясала с папой. Она обхватила ножками его торс и висела вниз головой, как обезьянка, а он её под музыку крутил на себе. Тут тоже был перегиб. Где, где кавалеры-мальчики, принцы для принцесс?

Кавалеры сидели передо мной – три гламурных гладких красавчика, потреблявших коктейли и пиво без меры. Они так противно самовлюблённо смеялись, так мне напоминали моего противного мужчину, оставленного в Петербурге…

Потом внезапно в носу корабля спустился занавес с черно-белым изображением Нью-Йорка, как светлой и великой цели человеческого счастья, в зал выскочили прекрасные юные блондины и блондинки, и все они начали виртуозно исполнять сценки из американских мюзиклов, взывая к богатству, мышиной вертлявости и величию потребления. Мне показалось, что это были украинки и русские, весьма воодушевлённые хорошим контрактом.

Среди публики парома было много русских, их отличал от других наций одинаковый серый цвет кожи. Носы и толщина у всех разная, а вот цвет лица одинаков. У шведов кожа цвета осетрины, гладкая и желтоватая от рыбьего жира. Эстонцы будут порумяней. А русские – серомордые. Экология сказывается и бесконечный вид помоек.

Меня поразили две русские компании. Одна – из юношей в обтянутых штанишках, рубашечках и в шляпках как у Чарли Чаплина, и девушек в перчатках и маленьких чёрных платьях. Это была артистическая радостная молодёжь. Вторая компания была похожа на комсомольцев–колхозников, награждённых турпоездкой в страны загнивающего капитализма. Это были плохо воспитанные парни и девки, наглые, горластые, грубые, почему-то в курточках с логотипом Газпрома. Мне показалось, что их премировали поездкой в Стокгольм за какие-то деяния.

В Стокгольме я села на паром «Silja Serenade» и отправилась в Хельсинки. Этому парому 20 лет, и он намного человечней, чем «Baltic Quenn». Он был построен в эстетике диско и счастья от коктейлей и музыки, а не от торжества победившего потребления. И каюты, и туалеты, и залы – всё тут было более тёплым, человечным, ярким. На самом верху была открытая площадка для прогулок под звёздным небом. На «Королеве Балтики» такого не было – там всё было заточено под социальное неравенство, я думаю, там, в случае чего, бедный люд из трюмов будет спасаться последним. Звёзд не было, зато в чёрном море как призраки появлялись другие сверкающие огоньками паромы и корабли, потом они исчезали во тьме среди шведских островов.

Я нашла на 11 этаже банный комплекс «Оазис», забралась в голубой бассейн среди пальм и там просидела свои полтора часа, периодически забираясь в сауну пропечь там вирусов свиного гриппа. Иногда корабль от балтийских разыгравшихся волн сильно потряхивало, аж вода из бассейна выплёскивалась. Плещущаяся в соседней ванне русская компания вскрикивала с восторгом: «О, да это Титаник!». На пятом этаже классический ансамбль играл на фортепьяно и скрипках «Калинку-Малинку». Я под калинку-малинку проплясала до каюты на самом дне трюма, под автомобилями и автобусами, и там всю ночь тревожно слушала, как стучат зелёные волны прямо мне в ухо за днищем корабля-супермаркета. На «Серенаде» меня растрогал фотограф, юноша-брюнет, сделавший очень хорошие портреты всех отдыхавших на корабле. У него никто ничего не купил, он чуть ли не плакал, его, наверное, уволят. Мы тоже не купили наши хорошие мордочки у него, 200 крон – это очень много для нас.

Мандроги и Свирь (весна, 2010)

Воды к радости

Свирь

На реке Свирь, в 5 километрах выше по течению от туристского центра международного значения Новые Мандроги, хотят построить целлюлозно-бумажный комбинат (ЦБК). Со всеми вытекающими (в прямом смысле) последствиями. Местные жители возмущены, Мандроги давали им труд, туризм кормил местное население и не наносил вреда экологии.

Слухи о строительстве ЦБК взбудоражили жителей Подпорожья, они устроили автопробег с лозунгами «Нет ЦБК на Свири!» на дороге к Лодейному Полю и позвали журналистов.

Мы ехали по землям Подпорожья и были в шоке. Это вам не берёза и простенькая древесинка, которую русские фуры вывозят в Финляндию из России в Брусничном. Это великолепные стволы сосны, и фуры с соснами мелькали по трассе каждые пять минут – а ехали мы 4 часа. Пусть первоклассник посчитает, сколько фур шныряет по этой отдалённой окраине Ленобласти.

Удручал вид леса вдоль дороги: ёлки и сосны стоят без хвои, берёзы мёртвые, болезнь сушит дерево снизу вверх. На верху еще зелень, а ниже сухие ветки. Мёртвые деревья серой стеной стояли на километры, не падая. «Похоже, что это корневая губка, – пояснил знакомый журналист. – Она поражает корни и дальше идёт вверх по стволу. Раньше лесники следили за этим и, обнаружив больное дерево, окапывали его вокруг корневища, чтобы по почве болезнь не распространялась. Я слышал, что китайцы в Сибири специально заражают леса, типа такой лес можно вырубить по дешёвке как больной. Неужели тут то же что-то подобное происходит? К тому же кругляк. Под видом кругляка, в разы дешевле стоимости древесины на самом деле, у нас скупает леса Финляндия».

Ребята подпорожские пришли на пробег в немецких касках времён Второй Мировой. Наверно, в местах боёв накопали. Намёк какой-то двусмысленный. Всё смахивало слегка на провокацию. К тому же наш микроавтобус как-то странно постукивал, и бдительный мой знакомый журналист потребовал остановки и обнаружил на колесе разболтанную, похоже, что заранее слегка открученную гайку. Ещё немного, и мы бы не доехали до Свири. Потеряв колесо на ходу, микроавтобус мог выскочить на встречку или завалиться в канаву. Нам реально кто-то желал смерти. Мы осмелились выступить против очень страшного Зверя… Мы рассматривали с шофёром почти отвалившуюся гайку и по спине мурашки бегали…

Местные жители, красивые крепкие русские люди, рассказали нам о трагедии своего края. Здесь раньше мужчины промышляли лесом. Это были небольшие пилорамы, и небольшие коллективы людей рубили лес, обрабатывали спиленное, и вся древесина шла на внутренний рынок России. Малый бизнес очень подходит для заботливого ухода за лесом- можно вырубать не всё подряд, а выборочно, например, сухостой на дрова, или поражённые губкой деревья, которая съедает листья и хвою, но не портит качество бревна.

Теперь малый бизнес умерщвлён. Русские люди потеряли свои предприятия, у них осталось тут одно богатство – это чистый воздух, чистая вода, бесплатные дары природы. И вот это единственное, что у них осталось, у них хотят отнять.

Русские лесорубы получают за труд гроши, кругом безработица, в городе Подпорожье 20000 жителей, а работы почти нет. Поэтому они вынуждены соглашаться на унизительный труд по вырубке национального ресурса, продаже его западным оптовикам с их супертехникой. Прибыль получает цепочка из перепродавцов и крупные акулы-дельцы. Наш национальный ресурс- лес, то есть то, что по Конституции должно кормить нас, как народ этой земли, он нас не кормит, он у нас отобран западными сверхдержавами и русскими предателями родины, коррупционерами-чиновниками. Русский народ путём нескольких закорючек в сводах и законах отчуждён от своей земли и своего ресурса.

Испортить химической вонью и сбросами в реку собиралась финская компания-монстр «Юпинкюймени» (за точное воспроизведение финского слова не ручаюсь), крупнейший финский монополист в сфере ЦБК. Сами финны свою природу берегут и такие ЦБК у себя не строят, а строят типа в Уругвае, где страной управляют коррупционеры-макаки без мозгов. И вот прожорливые финские менеджеры посмотрели вокруг, и присмотрели беспризорную страну Россию под боком, где можно отравить химическими ядовитыми сбросами реку Свирь. При этом материалом для ЦБК будет окружающий русский лес и чистейшая вода Свири, не требующая расходов на её очистку перед производством. Финны за три копейки (так как имеют с нами договора о в два раза сниженных ценах на древесину по сравнению с европейскими- из-за соседства) – они за три копейки выжрут оставшиеся леса Подпорожья, наделают бумаги, а потом будут продавать её нам же не по соседским, а по европейским ценам. Прибыль бешеная уйдёт в карманы финнов. И бешеные откаты за поруганную русскую природу- в карманы русских чиновников. Речь идёт о миллиардных вложениях в строительство комбината и в стократных миллиардах прибыли от этого выгодного «национального суперпроекта».

К тому же если шизовать дальше на эту тему- через ЦБК можно будет прогонять левую древесину, а в связи с оскудением нефтезалежей хоть многолетне, но возобновляемая древесинка скоро станет стратегическим сырьём. То есть запад расковыряет на Свири для себя точку бесконечной вытяжки доходов и пользы для себя. Польза для русской стороны отсутствует, разве что человек 30 найдут себе работу с европейскими претензиями к качеству специалистов и с русской нищенской зарплатой взамен. Плюс сливы в воду, тяжкий запах хлора, гибель сперматозоидов у мужского населения, отпугивание туристов от красивейшей русской земли.

Однако, никаких документов и официальных заявлений администрации Подпорожья нам так и не показали. Сюжеты вышли по ТВ и попали в газетки. Всё осталось на уровне слухов. Но лучше превентивно заорать о проблеме, оказаться перед свершившимся фактом- вонючей рекой с дохлой рыбой. Нас не убили, статейки, возможно, сработали…

Мандроги (ноябрь 2010)

В сами Верхние Мандроги я попала осенью, туда нас пригласили на конференцию по сувенирному делу в Ленинградской области.

Мы ехали в сторону Свири и Волхова, поражаясь новым бедствиям с лесом. Лес выглядит справа и слева как поле битвы. Одни деревья стоят крепко, другие пали на плечи товарищей. Это следы августовского чудовищного урагана, который, подобно волне от атомного взрыва пронёсся по Ленинградской области, уложив наповал и переломав лес на сотнях километров. Вот бы эти сломанные вековые сосны аккуратно бы спилить и отдать пенсионерам для строительства домов на шести сотках! Но сейчас лес в какой-то аренде у каких-то людей, и сосны и ели эти, загубленные ураганом, пропадут и сгниют, как пить дать. Всё сетовали на социалистический маразм, а вот теперь капиталистический, ещё более маразматический, налицо.