Боги как боги

– Кажется, я где-то такое видел.

– Тогда пусть в трусах и плаще несётся сеять панику и разрушения!

Рако Пабан, он же основатель клуба и изобретатель понятия «фанфик», застолбил право приобрести первый выпущенный в продажу ЛиМ-2.0. Его приятель-студент в золотых сандалиях до колен и шарообразной бирюзовой шапке пытался избавиться от общества въедливой и занудной старушенции, кажется, отвечавшей за контроль качества в фирме «Отец и сын». Бог пикапа оглядывал зал скучающим взором и заедал очередную порцию нектара канапешками. Его пара, богиня красоты, раз за разом ныряла в демонстрационную модель, а затем взахлёб перечисляла спутнику все её отличия от предыдущей версии и от оригинала. Прервать эти речи было невозможно: раньше она была хранительницей Музея современного искусства и на любимую тему могла распространяться почти бесконечно, независимо от желания и даже наличия слушателей.

Возле шоколадного фонтана и торнадо из рахат-лукума (с недавних пор такие торнадо стали любимым чудо-десертом для вечеринок) кучковались завзятые сплетники.

– А вы слышали, эта бешеная баба из «ЛиМу – бой!» опять воду мутит. Предсказывает несусветное: что боги начнут болеть и умирать, потеряют силу и станут людьми. Требует все ЛиМ-копии изъять и сжечь, а создателя ЛиМа посадить в мир-оригинал, лишить шедевр бытия и уже тогда уничтожить.

– Погоди, вместе с автором? Бред. К тому же, в оригинале столько богов осело, как его уничтожить? Копии никто не станет сжигать, за них деньги плачены. Дура эта бой-баба, вот и всё. Надо ж такое придумать, что мы в людей превратимся. Внимания тётке хочется, а за вниманием надо к мужу обращаться, не к обществу.

– Конечно, глупые выдумки. Но как-то всё же неуютно от таких прогнозов.

– Забей. Волноваться будешь, если у тебя вдруг горло заболит. Или сопли потекут.

Бог-студент в золотых сандалиях откупился от приставучей старушенции, вручив ей бирюзового питомца. Дама пребывала на пике умилённого сюсюканья, живая бирюзовая шапка придушенно похрюкивала. Мажорик составил компанию мающемуся пикаперу.

– А почему автора-то нет? – шёпотом спросил студент сквозь канапешку.

– Говорят, турнули его, – вполголоса ответил пронектаренный собеседник.

– Как? А кто новый ЛиМ сделал?

– Без него умельцев хватает. Это ещё что: вроде как, он вообще пропал.

– То есть? Как вестник?

– Типа того. Вестника так и не нашли. Но считается, что он в ЛиМе. Где ему ещё быть? И ЛиМавтор, надо думать, тоже там. Но его особенно не ищут. И о пропаже помалкивают.

– А фирма?

– А что фирма? Она уже взяла от ЛиМавтора всё, что хотела. Не нужен больше и неугоден.

– У-у-у, – мудро протянул студент, схватив с блюда новую канапешку.

После очередного заплыва в ЛиМ-2.0 подошла богиня красоты с мечтательными глазами. Как стакан воды, осушила бокал амброзии. И завела лекцию, интересную только специалисту.

– Милая, твои выводы надо публиковать. Давай я куплю тебе эту новую версию, и ты напишешь серьёзный, продуманный трактат? – предложил подстёгнутый нектаром пикапер. Хотя, может, дело не в нектаре, а просто шальная муза пролетела?

Бывшая покровительница искусств смачно расцеловала своего спутника за чудесную идею. Бог-студент тактично отошёл к другому, менее пострадавшему от прожорливости гостей блюду канапешек. И тут же начал прореживать их строй, откладывая на край разноцветные пики поверженных ратников.

Симпозиум продолжался до рассвета. Сколько дифирамбов было спето, сколько высказано мнений, сколько перемолото костей и распространено слухов, сколько выпито нектара и амброзии, сколько сожрано закусок! ЛиМ-2.0 начал своё триумфальное шествие.

А рыжий в очередной раз получил от ворот поворот. Ни в щёчку ни-ни! Даже унизанную висюльками ручку не дала поцеловать, зараза такая.

Оборотень

Олеся упоённо малевала новенькими пастельными карандашами в новеньком и давно желанном скетчбуке. Крафтовая бумага идеально подходила для реалистичных изображений животных. Впрочем, тех пингвинов лучше, наверное, было бы тушью на белом фоне.

Резко подняла голову, прислушалась, будто нервная белка, ловящая каждый шорох. Но нет, мелкий спал. Можно дальше рисовать.

Олеся любила представлять себя в роли этакого оборотня. Пока дитё бодрствует, она примерная мамаша и хозяюшка. Но когда дитё спит – мамаша и хозяюшка превращается в творческую личность (да что там в творческую, просто в личность, а не в раздатчицу еды, развлекальщицу, вытиральщицу соплей и подмывальщицу попы). В художника со своими грандиозными планами на жизнь и видами на искусство. В неглупую и любознательную женщину, у которой наконец-то есть минутка, чтобы послушать – под рисование, ясное дело, – аудиокнигу или интересную радиопередачу. Да хотя бы просто поразмышлять в тишине и спокойствии. Правильно говорят: «Спящие дети – это не только мило, но ещё и наконец-то!»

Белый карандаш надо подточить, а то мазня получится. Хаски на картинке выходила симпатичная. Надо только внимательно следить за направлением роста шерсти, не черкать крест-накрест.

Было время, когда Олеся свято верила, что дети у неё вряд ли появятся. Да и муж, раз уж на то пошло, – глупо было думать о замужестве при полном отсутствии достойных кандидатур хотя бы в парни. А дети виделись такой далёкой перспективой! Может быть, когда-нибудь… и то, надо ли? Гемора столько, да и не любила Олеся детей никогда. Начиная с младшего брата.

Но вот, вопреки всем чаяниям, – свершилось. И замужем, и ребёнок образовался. Первые полгода не верила, дико психовала и не знала, что с этим кульком делать. Потом приспособилась и даже полюбила. Но чем дальше, тем чаще натыкалась на новые и новые вопросы. И чувствовала себя маленькой, растерянной девочкой. «И это я – мать?»

Краем глаза Олеся вдруг заметила движение на диване. Повернулась и опешила: в её гостиной бесцеремонно расселась неведомо откуда явившаяся дама, одетая в греческом стиле.

– Тебе не стыдно? – шёпотом, чтобы не разбудить мальца, спросила чужая.

– Чего? – не сразу врубилась Олеся. – Вы кто такая? Что вы в моём доме делаете?

– На путь истинный тебя пытаюсь наставить, – ответствовала незнакомка, бряцая тяжёлыми серьгами. – Терпеть не могу таких троглодиток!

– Не поняла! – возмущённо прошипела Олеся. Она и вправду ничего не поняла.

– Ты жена и мать только по названию! Позор такой быть! Ребёнок спит, а ты чем занимаешься?! – продолжала наступление псевдогречанка. Хотя она больше на цыганку смахивала: смуглая округлая чернуля, с густым макияжем и с серьгами-кольцами устрашающего диаметра.

– Рисую! В своё удовольствие! Объясните, как вы сюда попали, и убирайтесь!

– Пока ребёнок спит, мать должна готовить ему еду, гладить мужнину одежду, мыть обувь и вылизывать полы до блеска! – наставительно заявила цыганка, тыча указательным пальцем (с длинным алым ногтем) в потолок.

– Да кто вы такая, чтобы тут командовать?!

Олеся в гневе вскочила. Но опомнившись, бережно убрала карандаши в металлическую коробку. Если раскатятся и упадут, весь грифель в крошку превратится. Пастельные же.

– Я богиня домашнего очага! Мне ли не знать, какой должна быть настоящая жена и мать? Вот что ты делаешь по дому? Да почти ничего!

Творческая мамаша чуть не задохнулась от негодования.

– Я убираю! Я стираю! Я готовлю! Я глажу! Я с ребёнком сижу!

– Убирает за тебя тётка, которая приходит раз в две недели. А ты так, только пылесосишь в охотку. Ну и посуду моешь. Несильно напрягаешься. – Богиня-цыганка принялась загибать наманикюренные пальцы. – Стирает машинка. Закинуть в неё бельё, а потом развесить – тоже не мешки с картошкой ворочать. Готовишь? Ха! Да в твоём репертуаре пять блюд: отбивная, жаркое, щи, котлеты и компот. Готовить ты начала только после свадебного путешествия. А уж сын у тебя худой и мелкий, будто и вообще не кормишь.

– Я кормлю! Он сам не ест ничего!

Вот тут уже незваная критиканка задела за живое. Очень сложно было по советам модных книжек не париться, что ребёнок малоежка. Очень сложно было не сходить с ума, не ставить это себе в вину и не срываться, опять же, на сыне.

– Не ест, потому что невкусно! Гладишь, ты сказала? Хорошо, если раз в сезон.

– Я ношу немнущееся, а муж свою одежду и сам погладить может!

– Вот я и говорю: нерадивая лентяйка и бесполезная захребетница! Как он тебя только терпит?

Что самое обидное, богиня домашнего очага (неужто и правда богиня? Иначе как она сюда явилась, откуда столько знает?) била по самым больным местам. В минуты отчаяния и самобичевания Олеся корила себя по тем же пунктам и почти тем же текстом.