Придуманная жизнь. Роман

Глава седьмая

Первая книжка Октябрины вышла в декабре. Небольшой тираж и провинциальное издательство, значащиеся в исходных данных, её не смущали, главное, что начало положено. Окрылённая и счастливая, Октябрина словно летала по городу. Молчала, радовалась, волновалась в одно и то же время. Следующие месяцы наступившего года она жила на подпитке читательских откликов. Её понимали.

Недавно, чтобы со временем не забылось чувствование происходящего, Октябрина записала в дневнике:

«…Я надеялась, что рассказы принесут мне что-то новое, но даже не пыталась представить заранее, в чём это выразится. Никак не ожидала, что моё настоящее станет раскручиваться т а к…

Поясню.

Все написанное – моё воображение. Но не совсем. Я – придумываю жизнь и пишу о ней в рассказах сначала на вдохновении. Потом прорабатываю детали. Детализация ситуаций вводит в заблуждение знакомых лично со мной читателей. Их невозможно переубедить в том, что это – придуманная жизнь, моя внутренняя игра. Детали – моя забава, моя свобода.

Во мне сосуществуют два мира – мои литературные выдумки и моя действительная жизнь. Пока пишу, они – это я. Точнее, ОНА – это Я. А ОН… Им неожиданно для меня, автора, способен стать любой знакомый или почти незнакомый мужчина. В сюжете они возникают вдруг, в момент вдохновения, в часы работы. А я этот образ додумываю. Вот и вся «технология». И после, возвращаясь в моё настоящее, я некоторое время пребываю в своих выдумках, не сразу переключаюсь – так сильно я перевоплощаюсь».

В год после выхода первой книги Октябрина испытывала разные чувства – от бесконечного счастья, которым она лучилась, до полного неверия в себя, о котором не говорила даже детям. Ей не хватало профессиональной поддержки. Помогало ей выстоять время, каждой минутой которого она бесконечно дорожила.

Глава восьмая

Новое лето одарило город чудесной, если не сказать, идеальной погодой. Днём – тепло и сухо. Ночами над улицами проносились скорые, густые ливни.

Переливчатый утренний свет, переполненный запахами воздух.

Под настроение, в редкие периоды, Октябрина брала в руки акварель. На жёсткой бумаге сгустками чувств проявлялись фантастические смешения цвета: музыка её души.

Почти невесомый тюль занавесок прикрывал обе квартирные лоджии. На сквозняке его прозрачная кисея напоминала балерину в полёте танца.

Много лет подряд Октябрина мечтала просыпаться летним утром в просторной спальне под безмолвные па тюлевой занавески. В далёкой замужней жизни в другой квартире Октябрина (романтическое наваждение!) почти осязала летнее утро в объятиях любимого человека, открытую дверь на балкон, лоджию или на террасу. Ей были важны дверь в пространство и белое облако занавески – как бы разделяющие её существование на правду и выдумку.

Делать первые, вторые и даже третьи шаги, осваивая новое пространство, ей страшно, непривычно, опасливо – подспудно ею почему-то всегда ожидается отрицательный результат. А мысленная форма результата положительного неосознанно самой же ею загоняется в глубь сознания. Ждёшь хороших начал или итогов, а почему-то заранее настраиваешься на поражение. В своих разномастных настроениях Октябрина интуитивно настраивала себя переступать через свои боязни, училась не запугивать себя заранее надуманными страхами.

Дома в одиночестве она вслух проговаривала ситуации реальные или возможные. Потом приходило решение как лучше поступить. Отклики читателей немного прибавили ей внутренней уверенности в себе. Но теперь мучил вопрос: не поздновато ли она входит в литературу в свои сорок пять?

– А когда же? – удивлялась московская Люся. – Писатель – это человек, имеющий не только собственный жизненный опыт. Он умеет размышлять о нём, может сказать и рассказать, подвести читателя к анализу поступков героев, понять их мотивацию. Я твои рассказы читаю и перечитываю. Несколько книжек подарила хорошим людям. Они тебя-автора поняли и приняли.

Люся хорошо разбиралась в литературе. Она даже показала книжку Октябрины подруге, с недавних пор работающей на факультете университета, куда в своё время не прошла по конкурсу Октябрина. Книжку быстро «зачитали».

– У них одно мнение – ты талантлива. Тебе нужно писать, несмотря ни на что. Пиши! Непременно что-нибудь изменится, а у тебя уже всё есть! Помнишь Мартина Идена? Конечно, за исключением финала, пусть и у тебя всё написанное сразу, вдруг станет востребованным! Пиши!

Ах, это Люсино «пиши!» – не первое и не последнее пожелание тех, кто с лучшими побуждениями рекомендовал и рекомендует ей это.

Так вот и жила. Верила и – работала. Сомневалась и – работала. Падала духом и – работала. Любила, увлекалась, теряла, разочаровывалась и – работала. Наблюдала людей, придумывала ситуации, поступки, проступки, анализировала их и – работала! За первый год после выхода книжки Октябрина немного привыкла к комплиментам, оценкам, к анализу того, что она сумела сказать в рассказах. Она писала новые рассказы и верила в то, что вторая книжка не за горами, она будет, обязательно будет! Октябрина работала, оставшись на всё лето в квартирном одиночестве, – каждый день – после основного рабочего дня в редакции большой ежедневной газеты. Что из двух занятий основное, что – второстепенное? Для неё всё главное.

Глава девятая

Вчера позвонила московская Люся. Ее подавляла депрессия. Люся плакала, смеялась, говорила сразу о многом, перебивала себя, спрашивала, не вслушиваясь в ответы… Люся серьёзно болела и захотела оформить в пользу Октябрины завещание на своё имущество. Старая московская квартира неподалеку от вокзала теперь имела другую денежную ценность. Октябрина согласилась на Люсино предложение, чтобы не обидеть доброго человека, решив в ближайшее время навестить её.

Что бы ни происходило в жизни, как бы ни звучала каждая нота её настроенческих «акварелей», Октябрина с особым трепетом дожидалась лета: встречала мартовский неуют улиц, таяние снега, ручьи на мостовых. Торопила дни в ожидании апрельских сумерек, светло-серых в зеленоватой дымке первых проталин любимого месяца, его рассветных часов… Впереди лето.

Его Октябрина любила по-каникулярно-школьному. Каждый летний день существовал отдельно от дня предыдущего и дня будущего, но всякий раз – светло.

Ах, эти июньские утренники с молочным расплывчатым туманом, навевающим воспоминания!

Глава десятая

Порой эти самые воспоминания захлёстывали Октябрину. Танцплощадка в отрочестве. Местные музыканты старательно подражают столичным знаменитостям. «Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит прощальная звезда…» Всё, что, казалось ей, со временем забывалось и уходило в никуда, на самом деле никуда не уходило.

Тот «Сиреневый туман…» из местного парка, превратившийся потом в серебряный туман первой любви, до сих пор… формирует взрослую женщину, «состоявшуюся личность» – так теперь иногда пишут о ней её же коллеги из других изданий.

…Танцевальная веранда. «Сиреневый туман…» Шестнадцать лет, девятый класс. Первые танцы, дрожь в коленках. Девочки в коротких юбочках, сегодняшние бабушки… Как живётся вам сейчас?

Октябрина приблизилась к зеркалу. По возрасту она тоже – бабушка? У многих сверстниц есть внуки… Как же быстротечно время! Да ведь, кажется, что она только что начала жить!

***

Тоскливый какой-то сегодня выдался день. Что такое? Стоп! Распрямляемся, улыбку на лицо Сколько ему сейчас, сводному брату? Кажется, двадцать пять уже или двадцать шесть. Где они?

Мама живёт-поживает с новым, теперь уж старым, но после папы всё-таки новым, мужем. Счастлива, здорова, весела, энергична! Однако находит любую причину уколоть дочь… Дёргает нервы воспитательными штучками. Мама остаётся собою, давным-давно раз и навсегда уверовав в свои непогрешимость и правоту.

Чего стоило Октябрине в одиночку пережить развод! Мама тогда почему-то смертельно обиделась на «своенравную» дочь. Не приходила, не звонила… Неприязнь матери научила Октябрину умению анализировать мелочи, делать выводы из ошибок, самостоятельному мышлению, принятию решений.

В первое послеразводное время думалось не о деньгах, не о любви… Не раз Октябрина представляла: вдруг, просто так, без выговоров и нотаций её мать… молча обнимет её. А теперь уж и не хочется ни объятий, ни разговоров, ни сочувствий.

От Вадима Октябрина отошла тихо. О дочери ему не сказала: и случая не было, и не хотела.

Она по-прежнему любит тот старый дом, где она врастала в жизнь. Да вот бывает в нём редко. Деревья в саду разрослись, постарели. За ними совсем не видно города. За садом – низина, чуть дальше – речка с мостом. Здесь притихло её прошлое. Его не выбросишь из памяти, не перешагнёшь, не объедешь, не перепишешь, не проживёшь по-другому.

«Зато у меня были надежды. Сейчас, кажется, есть вера в хорошее», – на глаза навернулись слёзы. Как бы она внешне ни хорохорилась, – душа-то мается. Ох, эти изматывающие вздохи! Кажется, не хватает воздуха, ничего не хочется… Но тут же, на удивление, настроение стало хорошим. Прогулки по прошлому заставляют больше думать о настоящем.

***

Сашка после тех, на сегодняшнюю оценку, незначительных, «провинностей» сумел выбраться в «свободный мир».

И, кажется, его дела идут неплохо. Хороший человек Сашка. Увидеть бы его… Вадим сытно здравствует в столичных верхах. Сделал быструю карьеру. Детей у него нет.

***

Её нечаянный знакомый, тот самый, с кем Октябрина рассуждала о смысле жизни, каким-то непостижимым образом поселился в её мыслях. Почему-то кажется: он так же, как она, одинок внутри. Его чертами она наделила героя одного из рассказов, на который вдохновил зимний телефонный разговор с ним, точнее, – всплеск эмоций. Октябрина держала их в себе, до тех пор, пока не добралась до бумаги и ручки.

В следующем телефонном разговоре Октябрина сказала ему об этом. В ответ услышала:

– Я всегда буду вашим вдохновителем, – голос тёплый, нежный, завораживающий.

Их знакомство проистекало на расстоянии телефонных звонков. Разговоры бывали и долгими, и лаконичными. Она не изводила себя мыслями о его отношении к себе, избрав главным прототипом романа, который вот-вот начнёт писать. Осталось дать «прототипу» имя. А что, если это будет не имя? Что, если им станут его инициалы, написанные латинскими буквами?

…Через день именем главного героя ненаписанной книги стали буквы английского алфавита – ВВS (би-би-эс).

Глава одиннадцатая

Октябрина вернулась домой из старого дома. Теперь в нём живёт недавно вышедшая замуж старшая дочь. Зять оказался человеком хозяйственным: занялся ремонтом, дом преображается, комната Октябрины – тоже.