Сколько бы я не работала в больницах, мне всегда было особенно тяжело наблюдать за угасанием онкологических больных. У пожилых людей все может тянуться достаточно долго. Но ты понимаешь, что дни их все равно сочтены, и чудо вряд ли произойдет. И они это знают тоже. Но они, как правило, все-таки еще на что-то надеются. И всячески пытаются обмануть свою болезнь. Или себя.
Через два года после нашей первой встречи слабеющая Маргарет снова была госпитализирована в нашу брюссельскую больницу. Она уже не была той царственной дамой, при виде которой мне хотелось и самой выпрямить спину и даже задрать повыше подбородок. Маргарет постепенно превращалась в обыкновенную старушку, похоже, она и сама замечала, что теперь не слишком хорошо выглядит. И особенно глубоко печалилась от осознания того, что, когда к ней приедет Кент, она своей старостью и беспомощностью может его немного разочаровать… Маргарет никого не подпускала к своим волосам – предпочитала самостоятельно причесываться широким гребнем и собирала плохо гнущимися руками свои редеющие седые кудряшки в пучок на затылке. Иногда, посмотревшись в маленькое зеркальце, она немного припудривала морщинистое лицо, на котором предательски выступала пигментация. Зрение слабело, и она уже не могла разглядеть всех признаков старости, нападающих на нее день за днем.
Было трогательно наблюдать, как угасающая от болезни Маргарет подолгу разглядывала на безымянном пальце свое кольцо с зеленым камнем и никогда его не снимала. Я уже знала, что это был изумруд, и что на кольце была надпись: «Ради тебя я готов на все!» Больная Маргарет вздрагивала от каждого щелчка дверной ручки, от скрипа половиц, и с надеждой всматривалась в лица входящих к ней врачей или посетителей. Когда боли немного отпускали ее, она продолжала рассказывать мне про то, в какие жернова затянула ее любовь, и, конечно, про своего Кента.
В тот злополучный день в Марселе Маргарет и Кента под конвоем вывели во двор. Там уже собралось достаточно зевак – в основном детвора и старики. Взрослые люди, наоборот, спешно проходили мимо, всем своим видом показывая, нас это не касается, и как бы к нам чего дурного не прилипло!
Арестованную парочку ждали два автомобиля. В один посадили Маргарет, в другой Винсенте. Какое-то время автомобили ехали друг за другом, и Маргарет могла видеть перед собой в заднем стекле первой машины трогательно знакомый затылок своего мужчины. Дорога была в колдобинах, и мысли у нее скакали. Женщина в основном думала только о том, что никому ничего не скажет, потому что ничего толком не знает. Тревожидась о Рене, до рождественских каникул осталось полтора месяца, наверное, в полиции с ними разберутся гораздо быстрее. Ее должны отпустить уже сегодня вечером. Как страшно ей будет одной возвращаться домой, если уже будет ночь, а Винсенте задержат до завтра или на несколько дней. Она надеялась, что консьержка не будет копаться в их вещах и тем более не полезет в шкатулку с драгоценностями… Денег в доме нет. Их нет в принципе. Чем они будут платить за квартиру в следующем месяце – не понятно. Придется продавать что-нибудь из драгоценностей. Сейчас это так невыгодно.
Вдруг автомобиль с Кентом свернул куда-то в сторону, и скоро скрылся из виду. Совсем несложно было догадаться, что теперь их везут в разные места, и весь ужас ситуации теперь сконцентрировался на неизвестности и предположении: Кента могут сразу расстрелять, и она никогда ничего о нем больше не услышит!
Маргарет привезли в порт, женщины-полицейские велели ей раздеться догола и бесцеремонно ее обыскали. По всей видимости, это была женская тюрьма или какой-то спецраспределитель, в любом случае, здесь были только полицейские женского пола. Ничего компрометирующего у Маргарет, разумеется, не нашли, может быть, поэтому разрешили одеться и отвезли в центральный полицейский участок. Здесь она оказалась в одной комнате с Кентом.
– Господи, Магги, я думал, тебя больше никогда не увижу! Где ты была?
– Меня возили в какую-то женскую тюрьму, слава богу, как я теперь думаю только для того, чтобы обыскать. У них там были все полицейские – женщины. А здесь, наверное, только мужчины. И это я как раз думала, что тебя больше не увижу – что тебя сразу расстреляют! Хорошо хотя бы то, что мы опять вместе. Теперь я беспокоюсь только за Рене. Если нас арестовали надолго, даже не знаю, что будет с моим мальчиком!
– Магги, любимая! Ничего не бойся! – попытался утешить ее Винсенте, обнимая за плечи. – Возможно, это какое-то недоразумение и тебя отпустят!
– А тебя?
– Меня тоже, наверное, отпустят. Но может быть, не сразу…
– Я ведь ни в чем не виновата! За что они меня арестовали?
– Это, вероятно, просто проверка. У тебя нет документов на выезд из Бельгии. Они во всем разберутся и тебя отпустят.
– Ты думаешь?
– Да… – неуверенно произнес Винсенте, – если только нас арестовала французская полиция и они не передадут нас немцам…
– Конечно, они все были французы. Это обычная марсельская полиция. А зачем они будут передавать нас немцам? При чем тут немцы?
– Эта как раз та причина, по которой нам пришлось спешно убегать с виллы Следер. Мы же не просто так оттуда убежали…
– Ты в чем-то замешан? Из-за той твоей рации? – испуганно спросила Маргарет.
– Не совсем, – попытался уйти от прямого ответа Винсенте. – Да, я был знаком с одним человеком в Брюсселе, которого арестовали по подозрению в связи с разведкой. Это ему я в свое время отдал рацию. И теперь полицейские, возможно, проверяют всех его знакомых. Близких и дальних. Так у них положено! А вот если нами начнут заниматься немцы, не дай бог, гестапо, вот тогда всё! Беда и даже катастрофа!
Именно в этот момент в комнату заглянул очередной французский полицейский и предупредил узников, что завтра их отправят в гестапо.
Всю ночь ни Маргарет, ни Винсенте не спали. Отчасти потому, что спать было негде, в комнате была только небольшая узкая лавка, на которой они, собственно, и сидели. Не спать же на холодном каменном полу – им не выдали ни подушек, ни одеял. К тому же и Маргарет, и Винсенте были в ожидании наихудшего развития событий, какой уж тут сон! Все переживания и мысли Маргарет вертелись преимущественно вокруг того, что и как будет с Рене. В свою очередь Винсенте попеременно то клялся ей, что он ни в чем не виноват, то просил смириться с мыслью, что для него это, однозначно, конец и шансов выбраться на волю практически нет. Он пытался сформулировать для себя линию поведения на самое первое время и пообещал делать все для того, чтобы из них двоих отпустили хотя бы Маргарет. Единственное, что скрашивало их ужасное положение, при обыске у них не отобрали сигареты и спички и они могли курить. Они курили всю ночь и ни на минуту не сомкнули глаз. Воздух в комнате и сразу был вонючим, а под утро стал спертым и невыносимо противным, вызвав непрекращающуюся головную боль. И то ли от голода, то ли от тяжелых мыслей и бессонницы, то ли от выкуренных сигарет, но их обоих подташнивало.
– Знаешь, милая, я все-таки хочу тебя попросить, – решился на некоторое откровение Кент, когда за окном уже забрезжил рассвет, – если тебя завтра будут допрашивать в гестапо, не рассказывай ничего ни о каких наших общих знакомых. Пожалуйста!
– Ты сейчас о ком?
– Ну, например, Хемниц. Он как-то был у нас на вилле в Брюсселе. Это его тогда арестовали. Помнишь, в тот день, когда мы с тобой покинули нашу виллу. Про Жана Жильбера тоже ничего не говори. Он непростой человек, плохой человек, я на него очень зол. Но прошу тебя, про него никому ни слова!
– Хемница я не помню. А вот если что-то спросят про Жана, я молчать не буду! И если он в чем-то виноват, зачем его защищать?
– Прошу, молчи про него. Это надо не для него, а для нас с тобой.
– Ну ладно. Буду молчать, – тяжело вздохнув, пообещала Маргарет.
За Маргарет Барча и Винсенте Сьерра приехал не кто-нибудь, а сам Карл Гиринг, начальник зондеркоманды гестапо. После оформления необходимых документов пленников в наручниках и под конвоем вывели из здания французского полицейского участка. Как и днем ранее, Маргарет и Винсенте повезли в двух разных автомобилях. В пути конвоиры не проронили ни слова. Примерно через полчаса машины неожиданно остановились у одного из марсельских ресторанов. Еще при входе, только переступив порог, не привлекая внимания посторонних глаз, с арестованных сняли наручники и предложили пройти в зал. Там для них уже были сервированы два столика.
Да, это, был тот самый ресторан, где совсем недавно Винсенте Сьерра и Жан Жильбер познакомились с Эдит Пиаф. В дневное время здесь почти не было посетителей. И его хозяйка Мариан Мишель, похоже, тоже появлялась здесь только вечером. Может быть, оно и к лучшему.
Все, кто сидел в одной машине с Винсенте, сели вместе с ним за стол. За соседним столом разместились те, кто ехал в автомобиле с Маргарет. Маргарет и Винсенте, голодные со вчерашнего утра, ведь картошка, поставленная на плиту в их марсельской квартире, так и осталась недоваренной, переглянулись и вымученно улыбнулись друг другу издалека, как бы соглашаясь: «Не так уж плохо для начала!»
Еды было много, и арестованным она показалась необыкновенно вкусной. Официанты принесли коньяк и стали наливать его в бокалы не только гестаповцам, но и Винсенте, и Маргарет. Возможно, официанты даже и не догадывались, что имеют дело с пленниками, которых везут в гестапо. Или делали вид, что не догадываются. Официанты обычно с полувзгляда определяют, что перед ними за клиент, и ошибаются крайне редко.
После бессонной ночи внешний лоск и с Винсенте, и с Маргарет, конечно, уже сошел, но одежда, хотя и безнадежно провоняла табаком, оставалась еще вполне чистой.
После крепкого алкоголя немцы разговорились. Они болтали без оглядки на присутствие посторонних, не особо беспокоясь о том, понимают или нет присутствующие их немецкую речь. Маргарет почти ничего не понимала. Зато Кент из разговоров гестаповцев узнал, что кроме Карла Гиринга с ним за столом сидит некто Бемельбург и что его сын был тяжело ранен на Восточном фронте. При этом Бемельбург отзывался об армии Советского Союза как о самой мощной из всех, с кем Германия столкнулась во время этой войны. Также из разговора конвоиров обоим пленникам стало понятно, что после ресторана их повезут в Лион.
Туда они и приехали ближе к вечеру. Вероятнее всего, здесь у гестаповцев не было подходящей тюрьмы или какого-то специального места, поэтому Винсенте и Маргарет разместили вдвоем в обычном гостиничном номере. Здесь была широкая двуспальная кровать с белоснежным бельем, туалетная комната и душ. У пленников забрали обувь и пальто, а номер снаружи закрыли на ключ.
– Быть заключенным в гестапо не так, уж, и плохо, – пошутил Винсенте, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
– Да, странно. Накормили в приличном ресторане. Привезли в гостиницу и предлагают удобную широкую кровать. Уж не к казни ли нас готовят? – без оптимизма отозвалась Маргарет.
– Не говори глупостей! Они не уверены, что мы в чем-то виноваты, поэтому нас содержат в достойных условиях. Чтобы потом не очень извиняться. К тому же я – гражданин Уругвая. Если ты помнишь, конечно, – бодрым голосом рисовал радужные перспективы Винсенте. Но сам при этом не особо верил в то, что пытался объяснить Маргарет.
Эту ночь они провели вместе, в одной кровати. Они немного пошутили по поводу того, в какой ситуации оказались. При этом оба не были уверены, что им еще когда-нибудь представится такая возможность – спать в одной кровати. От обилия впечатлений и неизвестности они опять долго не могли уснуть, хотя не спали уже вторые сутки. После отчаянных поцелуев и ласк Винсенте прижался губами к уху Маргарет и прошептал ей:
– Девочка моя родная! Милая моя Магги! Я все-таки не исключаю, что гестаповцы захотят обвинить меня в шпионаже. И это на самом деле в какой-то степени правда. Пока мы жили в Брюсселе, я иногда передавал кое-какую информацию русским. Но все это было только до приезда в Марсель. В Марселе никаких отношений с разведкой у меня уже не было. Тем обиднее, что арестовали нас именно в Марселе.
– Что-то подобное ты мне уже говорил в Брюсселе. Я догадывалась, что у тебя слишком много тайн от меня…
– Тебе не надо было этого знать. Чтобы у тебя не было никаких лишних неприятностей.
– Видишь, они все равно есть. Я буду молчать. Я ничего не знаю и не хочу знать про твою разведку. Я просто тебя люблю, и мне неважно, кто ты…
– Так уж и неважно?
– Неважно. Но интересно! – созналась Маргарет и в кровати повернулась к мужчине спиной, давая понять, что разговор окончен.
– Блондинка ты моя, Блондинка! Когда-нибудь ты все обязательно узнаешь, – Винсенте обнял любимую женщину плечи, и они почти одновременно заснули.
Утром арестованным принесли завтрак. Прямо в номер. Это был обычный европейский гостиничный завтрак. С тем лишь исключением, что на подносе с едой не оказалось ни ножей, ни вилок. Только ложки. Есть было очень неудобно. Особенно намазывать сливочное масло на булочку и подхватывать ломтики ветчины. После завтрака Винсенте и Маргарет вернули обувь и верхнюю одежду и велели одеваться. На улице их опять ждали два автомобиля. Куда придется ехать на этот раз, им никто не сказал.
По дороге при пересечении демаркационной линии, отделявшей неоккупированную часть Франции от оккупированной, автомобили остановил французский патруль. Бемельбург вышел из машины, предъявил какие-то бумаги, и автомобили пропустили дальше. Дорога была довольно длинной, понять по пейзажу за окном, куда конкретно их везут, было сложно. И все-таки через какое-то время по знакомым очертаниям предместий стало очевидным, что они приближаются к Парижу.
В Париже арестованных опять поместили вместе. На этот раз это была скромная и даже невзрачная комната в здании, где когда-то размещалась французская полиция, а теперь хозяйничала зондеркоманда гестапо. Минимум мебели – в центре стояла вполне приличная кровать с чистым постельным бельем, а у стены напротив окна обшарпанный конторский стол и два стула. Прошла еще одна ночь. И опять они боялись, что это их последняя совместная ночь в жизни. И опять рано утром был подан вполне приличный завтрак без вилок и ножей. Гестаповцы даже угостили их сигаретами. Свои сигареты у пленников закончились.
Сразу после завтрака арестованным велели выйти на улицу и сесть в автомобили. На этот раз маршрут был узнаваем. Это была дорога из Парижа в Брюссель. В этом направлении Винсенте ездил несколько раз: и на автомобиле, и на поезде. Удивительным стало то, что Брюссель автомобили проехали без остановки и продолжали двигаться дальше. Маргарет предположила, что их везут в сторону Антверпена. Их провезли уже столько километров! Вряд ли такой длинный маршрут со столькими остановками предназначен для уругвайского бизнесмена, подозреваемого всего лишь в поверхностном знакомстве с радистом советской разведки. Скорее всего, им известно о Кенте уже все. Или почти все.