СемьЯ

Из гаражей лился чихающий рокот, гул и громкое ругательство, одно и то же, раз за разом. Визжала болгарка. И только над головой счастливо чирикали воробьи, пригретые солнцем, а у Сашиных ног пробивалась первая травка – чахлая и слабая, но уже зеленая.

– Мишка?.. – задумчиво переспросил папа. – Твой дружбан на века?

– Ты даже помнишь…

– Я вообще-то лучший родитель в мире.

– А мама не вспомнила.

– Вот поэтому я и лучший. Подожди… Мама же дружит с Мишкиной мамашкой? Мишкина мамашка… Как поэт прям сказал.

Саша с трудом улыбнулась:

– Мамашку его помнит, а Мишку нет. Говорит, мол, чего ты с мальчиками общаться начала. А мы с ним с началки дружим.

– Бывает, – видимо, папа не хотел обсуждать мамины заморочки. – Так куда он собрался, Мишка твой?

– Они в Анапу с родителями переезжают. Даже документы Мишкины из школы забрали. А я… Он обещает, что будет писать, звонить. Даже сказал, что может письма мне по почте отправлять, как средневековой барышне. Но все равно…

– Что? – папа снова застучал молотком.

– Он мой лучший друг, и он уезжает. Как я без него буду?..

– А можно еще чуть-чуть слезок в голос добавить? – с улыбкой спросил он.

– Ну пап! Я ж тебе душу открываю, а ты…

– А я давно тебе твержу, что жизнь – это не сахарная вата, – он отложил доски в сторону, сел на влажную, не прогревшуюся еще землю и достал сигареты. Лицо его, чумазое, поблескивало от пота. Ветерок донес до Саши слабый запах перегара, но она решила думать, что ей показалось. – Друзья уезжают. Папы уходят из семьи. И люди умирают, Сань… Жизнь такая, понимаешь? Если вы с Мишкой и правда такие потрясные друзья, отлично, будешь и дальше с ним общаться. Кто-нибудь у Мишки тут останется?

– Да. Бабушка и дед.

– Вот видишь. Значит, будут его в гости отправлять. Встретитесь тогда, погуляете. А в остальное время – комп. Вы же и так почти не ходите вместе, только сообщения строчите…

– Это другое, – слабо возразила Саша.

– Да неужели? – папа усмехнулся, чиркнул спичкой. – Не спеши горевать, дочура. Все с твоим Мишкой будет хорошо.

– А если мы будем общаться все меньше, меньше и меньше?..

– Ну, никуда уж не денешься. Дружба иногда разваливается, даже если тебе кажется, что это навсегда. Как же без расставаний?.. Не, в натуре я сегодня поэт. А ты посмотри, подумай, может, еще друзей себе подыщешь.

– Я не хочу других. Я хочу с Мишкой общаться.

– Так и общайся, кто вам не дает-то?

Полынь зашевелилась, заходила ходуном, и Саша подтянула к себе ноги. Папа с насмешкой глянул на нее. Кажется, даже музыка вдалеке чуть притихла. Кто там, за косматыми сухими ветками?..

Из зарослей высунулась умная собачья морда: уши торчком, черные блестящие глаза, шерсть клочьями. Собака пригнулась к земле и завертела хвостом, показывая, что хочет подружиться. Здоровенная, махина, но добродушная…

– Вот, еще и Шлакоблока можешь в друзья взять, если по Мишке скучать сильно будешь.

– Кого-о?!

– Шлакоблока, – повторил папа и зарделся, схватившись за доски. – Лучше не спрашивай. Привезли его в гаражи и выкинули, а он старый уже. Куда ему?

– Но Шлакоблоком называть – это вообще, – Саша поманила к себе собаку. – Ну, идем. Идем…

Он опасливо приблизился, заглядывая в глаза и поджимая уши. Скользнул к ее руке, подставляя макушку под ладонь, зажмурился от удовольствия. Весело тявкнул и, привстав, положил чумазые лапы на Сашины коленки. Она засмеялась, потрепала Шлакоблока за ушами.

– Ты для него стараешься, да? – спросила тихонько.

– Ага. Будку делаю. Поможешь?

– Еще бы.

– Тогда идите сюда. Только умоляю, не прибей себе палец молотком. Твоя маманя нас двоих закопает…

– Не бубни, – Саша еще раз потрепала пса по голове.

На душе у нее немного потеплело.

* * *

– С папой всегда можно говорить о чем угодно, – Саша неловко улыбнулась, почувствовав, как приоткрывает перед ними, бродягами, свою душу. Понимающие взгляды помогали ей говорить. – Если я не успею… Мама никогда не даст денег на поезд. Я хочу устроиться на подработку, но везде копейки платят… Надо будет копить, и очень долго копить. Может, папа вообще уже вернется к тому времени.

– А он хочет вернуться? – Саша не расслышала, кто задал этот вопрос. Да ей это было и неважно. Бледные лица бродяг тонули в полумраке.

Она подумала недолго:

– Нет. Нет, он точно не захочет возвращаться. После развода папа ушел с работы, устраивался в разные конторы и сервисы, даже доставщиком еды подрабатывал. Ему здесь тяжело… Честно говоря, мне кажется, что только я и держу его в городе. Если бы и меня не было, он бы точно уехал на север. Там хоть платят больше.

Юра хмыкнул.

Все закивали, сосредоточенно пережевывая рыбу. Сегодня это была пара банок сайры в томатном соусе – лица бродяг выпачкались ярко-алым, и Саше порой чудились кровавые сгустки в уголках их губ.

Егор пристально вглядывался в ее лицо, когда думал, что она этого не замечает. Он снова сидел в уголу, почти неразличимый во мраке, и торопливо зачерпывал еду из алюминиевой чашки.

– Воды у нас мало, – буркнул Костя, когда Саша примолкла, собираясь с духом. – Пейте понемногу. Где еще накипятить получится…

– Да поняли мы, поняли… А что мама? – вклинилась Мила, и Саше подумалось, что только она одна и смогла бы задать этот вопрос.

– С матерью тяжелее. Она думает, что я ее собственность. И делать я должна только то, что она говорит. Тоталитаризм какой-то… – трудное слово завязло в зубах.

– Может, это просто любовь у нее такая?

– Нет. Раньше она себя так не вела. Теперь ей нужны точные данные, прямо сводки: где, когда и с кем. Если я звоню ей реже, чем раз в пару часов, она закатывает истерику. Она… Ей так проще мной манипулировать.

– А ты?