Фуга. Горсть вишневых косточек

За эти дни в больнице побывали все, даже те, кого Сашка и не ждал увидеть. Не было только ее, Регины.

17

Этот диакон все время крутился где-то поблизости, но сейчас, вдруг, как сквозь землю провалился. Иоанн прошёлся по флигелю, ожидая Кирилла. У батюшки был гость, он с видом важного свидетеля, сидел на кресле, вполоборота. Иоанн исподволь поглядывал на его исполненное чувством собственного достоинства, лицо. Гость не проявлял нетерпения, хоть и пришлось подождать. Наконец, явился Кирилл:

– Какая-то срочность, батюшка? Мне передали, вы ищите меня.

Диакон говорил в своей манере, благочинно сложив ладони и потупив взгляд. Но что-то мелькнуло в его глазах до того, как он уставился в пол, Иоанн точно заметил новое выражение. Трусливость? Но пока не случилось ничего, что можно было бы бояться.

– Верно, спешка есть, – Иоанн подошёл к своему столу, – Я как можно быстрее хочу выяснить противоречия на счёт тебя, мой дорогой Кирилл. Этот господин, – батюшка указал на толстого мужичка в кресле, того самого, что приходил буянить в бесплатную трапезу: – Он утверждает, что ты много дел понаделал на своём прежнем месте. Будто ты лгун и вор, да ещё порядочный плут в придачу.

Кирилл и бровью не повел:

– Что ж, я не держу на него зла,– елейно проговорил он, не поднимая глаз: – Возможно, жизнь его так неказиста и трудна, что не позволяет ему видеть добро в человеке.

– Возможно, – отмахнулся Иоанн, – Но как мне быть с его словами?

– Вы верите в его обвинения? – с видом оскорбленной праведности, Кирилл вскинул голову. Его щеки прихватил румянец. – Его слово против моего и вы верите незнакомцу!

Иоанн посмотрел на гостя:

– Вы не могли бы нас оставить? – батюшка опасался, что мужичок запротивится, но тот лишь окинул диакона высокомерным взглядом и покинул флигель. – Все это время я был безмерно расположен к тебе, Кирилл, и Марка Волдановича ты очаровал совершенно и с первого взгляда, что, признаюсь, немало повлияло на мое отношение к тебе. – Батюшка словно не знал, как начать разговор, словно боялся напрямую коснуться темы, – Имеются ещё бумаги, – словно оправдываясь пробормотал Иоанн и продемонстрировал стопку скрепленные листов. – Некоторые из наших прихожан весьма предприимчивы и эээм… – он старательно искал в уме замену словам «совать нос в чужие дела» и «сплетник», – И осведомлены. Кроме того, у многих имеются связи там, где ты обитал прежде. – Кирилл медленно вздохнул и с его лица неспешно сползло подобострастное выражение, которое он так старательно носил, как подвижную, покорную маску. Батюшка не приметил этого и говорил в прежнем тоне: – Сегодня у меня был гость, тот самый, ты встретил его, когда вошел – этот человек близко знаком с твоим прошлым, Кирилл. И он рассказал мне, как ты водился со шпаной, как был замечен и в прочих подозрительных компаниях, как твое имя запятнано неподобающим поведением и как неосмотрительно с моей стороны было взять тебя на службу. Тебя, о котором я решительно ничего не знаю.

– Да, я совершал ошибки, – голос Кирилла не дрогнул, – Но когда мои, с позволения сказать, друзья привязали меня к дереву и бросили в лесу, я резко поменял взгляды на жизнь.

– Вот еще интерес, – Иоанн поднял палец, будто только что вспомнил нечто важное, – Зачем, все же, тебя привязали?

– Вы сами, батюшка, сказали – то была дурная компания. Это говорит о том лишь, что я неразборчив в людях. Они почуяли во мне слабость, что дало им возможность поиздеваться. Тот мерзкий поступок показал, как слеп был я прежде, поэтому я не держу зла на этих людей – сами того не желая, они повернули мою жизнь в достойное русло.

Иоанн задумчиво покивал:

– А может, деревом твои друзья хотели вдохновить тебя вернуть постыдный денежный долг?– Иоанн подвинул диакону одну из бумаг на своем столе. Кирилл и не взглянул на нее, но стало заметно, как напряглись жилы на его шее, – И, может, именно поэтому я не могу отыскать иконы в церковном хранилище? – Иоанн становился строг и резок, интонацией он давил: – И, быть может, твое благочестие не более, чем ложь?

Кирилл шумно выдохнул:

– Я окончил семинарию!

– Это печалит меня больше всего.

Потянулась тишина. Диакон ничем не выдавал своих чувств, только беззвучно и быстро дышал, от чего его ноздри раздувались сильнее обычного.

– Так кто же кинет в меня камень? – тихо проговорил он,– Быть может вы, батюшка Иоанн, кто отправляет иконы в подвал, не думая о их сохранности, куда может пролезть любой мало-мальски соображающий пройдоха? Вы, на которого давно уже в епархии смотрят косо из-за пристрастия пускать в монастырь разный сброд? Вы, чья дочь вытворяла всякое под крылом церкви? Чей сын удрал подальше от тирании и принуждения – вы, батюшка, вы собираетесь бросить в меня камень?

– Ты смешиваешь разные вещи, Кирилл. Да ни о каком камне нет и речи.

– Разные? Быть может, мне нужны эти иконы, как воздух, может моя жизнь стоит на кону.

– Никак, ты хочешь разжалобить меня, чтоб я сам и оправдал воровство!

Кирилл отрицательно покачал головой:

– Иоанн, вы слепец. Мы с вами находимся в одинаковом положении, – батюшка посмотрел на него с интересом, – Вы живете в монастыре, мой дорогой батюшка. Куда пойдет ваша семья, когда вас попрут со службы? За столько лет, Иоанн, вам даже не пришло в голову обзавестись собственным домом. Вы или самый самонадеянный человек из всех, кого я встречал, или порядочный глупец. Мне не нравится ни то, ни другое. И уж тем более не нравится, если такого сорта люди диктуют мне, как жить. Не нужно демонстрировать передо мной силу и власть, батюшка, иначе, я не смогу больше умалчивать о ваших промахах. Да, Иоанн, епархии будет интересно узнать все подробности бытия здешнего пресвятого монастыря. А потом я с большим удовольствием посмотрю, как с вас будут сдирать облачение.

– Зачем ты говоришь это, не пойму?

– Вы не справляетесь, Иоанн. Обстоятельства победили, они больше вам не подвластны, они ускользают у вас между пальцев, что так предсказуемо и естественно, ведь вы стар. А беда православных старцев в из косности и непримиримом следовании устоям, в то время, как современность требует гибкости, коей в вас нет от природы. Ваше время прошло.

Иоанна смутила резкая наглость этого заявления, он чуть сдвинул брови, подался вперед:

– А какое же настало – приспособленцев? Я скажу тебе, юноша, кто от природы гибок и подстраивается под среду – гады.

Кирилл хохотнул:

– Ругайтесь, – протянул он, дерзко вскинув подбородок,– В этом монастыре мне пока что нечего терять, а вы рискуете недосчитаться положения и чина, – губы диакона тронула легкая улыбка, он уверенно шагнул вперед: – Я тоже навел о вас справки. И догадайтесь на кого точат зуб? Кто измозолил все глаза архиерею, столько лет превращая цветущий монастырь в храм терпимости? Вы, Иоанн! – Кирилл подошел еще ближе, но батюшка не шевельнулся под его нахальным взглядом, – Что вы хотели услышать? Слезные извинения, раскаяния? Думали проучить меня строгой беседой, словно одного из своих детей! Поймите, батюшка, есть те, кто только и ждут, что вы оступитесь. А вы уже сделали это, Иоанн.

Иоанн вдруг почувствовал, что самое время выпить еще сердечных капель. Но это было неуместно, поэтому он подался вперед и прикрикнул на Кирилла:

– Это что еще такое!

– Не более, чем предложение, – дьяк пожал плечами, как ни в чем не бывало, – Для выгодного и крепкого союза: я расплачиваюсь с долгами и начинаю новую жизнь, как диакон, тем временем вы – все еще протоиерей. – Кирилл заметил зарождающийся гнев во взгляде Иоанна и поторопился добавить, – Ни в коем случае не подумайте, что я хочу вас разуважить. Напротив, спишем все на добродетель! Я был в отчаянном положении, оступился. Лишь от широты души вы прощаете мне походы в хранилище, я признаю вашу безграничную щедрость и говорю вам спасибо своим молчанием. В конце концов не каждое доброе дело должно оставаться без благодарности.

– Ты изумительно изворотливый тип!

Кирилл пожал плечами:

– Все мы не без греха. Да, Иоанн?

Батюшка молчал. Заканчивать разговор вот так он не хотел, но беседа приняла совсем неожиданный оборот, Иоанн растерялся, не мог собраться с мыслями. Диакон воспользовался его смятением:

– Что ж, – он хлопнул в ладоши и потер их с самодовольным видом дельца, – Тогда не будем кроить из блохи голенище… Что такое?

Иоанн вздрогнул, неожиданный звук заставил его обернуться. Он вскочил со стула, чтоб лучше видеть, что происходит – на улице смутно знакомый молодой человек, решительно глядя перед собой, торопливо заколачивал окно флигеля досками.

***

На днях затихли колокола. Дима перестал звонить, призывая на службу, а отец пока ни о чем не спрашивал. Дело пахло бедой.

Женя уже давно праздно болталась по улицам городка, поглощенная тяжёлыми мыслями. Она на полном серьёзе подумывала, а не пойти ли к отцу, покаяться в собственной немощи. Пустяки, что они с Димой не читали писания, и, то, что он бросил бить в колокола. Беда в том, что они не виделись уже несколько дней к ряду. Он пропускал встречи. В квартире его не было, а где ещё искать, Женя не имела понятия. Так запускать ситуацию непростительно, она это знала, но до последнего отказывалась признавать промах. Боялась не взбучки от отца, а скорее его разочарования. Нынешний вечер Женя дала себе, как последний шанс – если Дима опять не объявится, она с повинной головой пойдёт прямо к Иоанну.

Эхо торопливых шагов звучало сухо в сдавленной прохладе подъезда. Женя поймала себя на том, что поджилки немного трясутся в тревоге. Она быстро добралась до нужной двери и нажала на кнопку. Внутри приглушенно зазвенело. Потянулись секунды. Женя позвонила опять и прильнула к двери, вслушиваясь. Дима не открывал, но внутри точно кто-то был, кто-то тихо ходил.

– Дима, открой, я тебя слышу, – это мог быть даже не он, но Женя настаивал. – Ты пропускаешь наши встречи уже несколько дней, от этого могут быть неприятности и у тебя и у меня, – из-за двери ни звука. – Послушай, мы уже несколько недель видимся, а у нас еще конь не валялся, пора нам позаниматься вплотную.

Лязгнула цепочка и дверь приоткрылась. В сумраке щели показался Дима и выглядел он болезненно. Обычно холеный и аккуратный, теперь зарос щетиной и будто похудел. Лицо с синеватой кожей заострилось, глаза потерялись в отекших розовых веках, дурно пахло изо рта.

– Ты болен?

Дима тряхнул головой: