Фуга. Горсть вишневых косточек

– Андрей в тюрьме.

Богдан подскочил:

– Как, в тюрьме? Что теперь делать?

Отец подался вперед:

– Ты, кажется, говорил о часах?

Богдан растерялся. Ему потребовались некоторые усилия, чтоб вернуться к разговору.

– О, ну часы… Да, Лика ни при чем, она не брала ни иконы, ни часы, потому что их взял я. То есть, я сломал часы и отдал их в мастерскую, а тебе не сказал, потому что не хотел нравоучений.

Отец возмущенно взглянул на Богдана:

– Разве я читаю вам нотации! – видно это задело его посильнее пропажи часов, – Иногда необходимо поучать, а то как же без мудрого слова, но скрытничать, только чтоб избежать разумений – это слишком мелочно, Богдан!

– Да, но ты вернешь Лику?

– Анжелика супротивная, вспыльчивая – это черты взбалмошной девицы, а не беспринципного вора. Я вовсе не думал, что она как-то причастна к исчезновениям в хранилище.

– Тогда почему же ты выгнал ее?

– Иногда человеку нужно доказать, что ответственность за жизнь целиком и полностью на его плечах – это не всегда безболезненно. У Анжелики, как раз, настало такое время.

Богдан нетерпеливо закачал головой:

– Отец, Андрей в тюрьме!

Иоанн без интереса отмахнулся:

– Не стоит об этом тревожиться, – он направил проницательный взгляд прямо на лицо Богдана: – Так как же они оказались у тебя?

– Они?

Батюшка в нетерпении развел руками:

– Мои чудные часы-медальон!

– О, я… Я заметил, что они остались в церкви, когда ты закончил проповедь и решил их отнести. Но был неловок, схватил так, что часы выскользнули из ладони, повисли на цепочке и с размаху стукнулись об алтарь. Мне так жаль! Теперь они в ремонте, но часовых дел мастер не может подобрать детали.

– Почему же ты сразу не сказал? Ведь я спрашивал о них уйму раз.

– Кстати, я несколько раз пытался… – протянул Богдан, – Но тут пошли события, которые не дали мне и рта раскрыть.

Иоанн опять махнул рукой – жест, способный снять с души самый тяжкий груз:

– Ты зря распереживался, Богдан. Меня больше заботило, куда запропастились часы, а не что с ними стало. К тому ж, какая твоя ошибка, если я сам их в церкви позабыл, – отец резко подался вперед: – Ты боялся признать, а сейчас пришел на полусогнутых… Разве я так строг с вами, что испуг берет?

Богдан вжался в стул:

– Нет!

– Зачем боишься?

– Я не люблю быть виноватым.

Снова раздался звонок, батюшка поднял трубку – там заговорили.

– Что!? – Иоанн вскочил. Он не стал дослушивать, не глядя, швырнул трубку – та попала мимо аппарата. Он подобрал рясу, словно барышня и побежал на выход.

– Отец? – Богдан поспешил за ним.

– Твой брат в больнице! – не оглядываясь, прокричал Иоанн.

– Андрей? – Богдан остановился в дверях флигеля. Отца было не догнать, он бежал по аллее к главному входу, а полы рясы хлопали по ногам и болтались приставучими лоскутами. Иоанн миновал ворота, прыгнул на сашкин мотоцикл и сорвался с места. Лишь шлейф взвившейся апрельской пыли, едва поспевая, гнался за ним.

Размашистые шаги Иоанна эхом раздавались в длинном больничном коридоре, от резкого света слепило глаза и батюшка хмурился, пряча взгляд в кустистых бровях. Рядом шел юный врач, с виду простак, но, кажется, толковый парень.

– Понимаете, у нас указания на такие случаи, но Александр отказывается говорить, что с ним произошло, точнее… Точнее, он твердит нечто неправдоподобное, – врач торопился, семенил, но не поспевал за Иоанном и его речь все время сбивалась. Батюшка смутно узнавал в этом юноше прихожанина, но ни имени, ни чего-либо еще вспомнить о нем не мог – значит, парень бывал в церкви редко. Впрочем, сейчас это не относилось к делу. Врач, меж тем, продолжал, – И препараты, что я выписал не так сильны, чтоб – ну вы понимаете – так что речь о путанице мыслей не идет.

– Да что же он отвечает?

– Спросите лучше сами, – юноша распахнул перед батюшкой дверь палаты. Тот вошел. – Так мне позвонить в полицию?

– Обождите.

Иоанн захлопнул дверь, оставив врача в коридоре. Сашка, длинный, во всю постель, лежал под старым шерстяным одеялом. Везде, где только можно видеть, были бинты, а голова замотана в больничный главотяж с подвязочкой внизу.

– М-да, – Иоанн подошел к кровати и уселся рядышком на стул. Он как-то вдруг очень устал, навалились слабость, бессилие. – Как себя чувствуешь, Александр?

– Ничего, – пробормотал Сашка отечными и сухими губами.

Иоанн поджал губы. Слова не шли на ум. Спустя несколько времени раздумий и тишины, отец обвел руками палату:

– Как все это произошло?

Сашка чуть повернул голову и посмотрел на Иоанна. Батюшку опечалил его взгляд, тусклый и потерянный.

– Я поскользнулся.

– Поскользнулся?

– Да, на собачьем дерьме.

Иоанн уперся ладонями в колени:

– Значит, не желаешь говорить, будь по-твоему, – рассудил он.