Фуга. Горсть вишневых косточек

– Весь город, пожалуй, знает – вы так громыхали.

Сашка уткнулся взглядом в землю:

– Я сделал предложение Регине.

Лика застонала:

– Еще не легче, теперь ты женишься на стерве!

– Нет. Она мне отказала. Обозвала кастратом напоследок.

– Нагло!

– Ладно.

– Чушь какая-то! – Лика остановилась и посмотрела на Сашку, – Ну и… И как ты?

– О, весьма паршиво, спасибо!

– Знаешь, сейчас, наверное, это прозвучит бессмысленно и никак не утешит, но Регина Волданович не очень хороший человек, Саш. Ты без ума от нее, знаю, поэтому и души не чаешь, но она настоящая дрянь. Возможно и к лучшему, что так вышло, считай, легко отделался.

– Лика, я рассказал просто так, на самом деле не нужно обсуждать эту тему.

Сашка был мрачен, даже сквозь темноту ночи виднелось хмурое выражение его лица. Шли молча. Впервые за долгое время на улице потеплело, даже высох асфальт, измученный грязный снег, что последними кусками еще валялся вдоль улиц, быстро таял – было почти слышно, как он с тихим шепотом, превращлся в тонкие ручьи. Что-то приятное витало в воздухе, что-то истинно весеннее, доброе, что с каждым вдохом проникает внутрь и подстегивает воображение, заставляет чего-то ждать, стремиться, торопиться. И несмотря на все неурядицы, хочется улыбаться и жить.

– Я совсем глупая! – Лика резко остановилась и топнула ногой, – Если часы взял не церковный вор, то… Саша, ты должен поговорить с отцом на счет Кирилла! Он мерзкий, он опасный, врет на каждом шагу и замышляет какую-то дрянь! Я уверена, это он утащил иконы. Мне отец и слово не даст сказать, а вот к тебе прислушается.

– Ладно, Лика, не горячись, я и сам знаю, что это диакон.

– Знаешь!?

– Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться. Сомненья на счёт него закрались после того, как лысоватый толстяк из бесплатной трапезы принялся ругать отца на чем свет стоит. Но серьезно подозревать Кирилл я стал в подземелье, когда он так упорно старался увести меня по ложному пути.

– Я видела его в хранилище, когда спускалась за багетом – он переполошился, заметив меня, но прикинулся дурачком, как обычно, потом скрылся. Тогда я не придала значения, но теперь понимаю, что застала его за кражей. А позже он предлагал союзничать с ним в подковерных делишках, но я пригрозила выдать его мелочную душонку отцу. Он отшутился, однако занервничал. – Лика закивала своим догадкам, – Вот почему отец гулял ночью – верно диакон сдал меня первым.

Сашка поторопился продолжить ее размышления:

– Не забывай, при каких обстоятельствах он попал к нам – Марк отвязал его от дерева. Вся нудная болтовня о христианском благосердии лишь фиговой листок, чтобы прикрыться – скорее всего, Кирилл уже был замешан в темную историю. Я полагаю, он водился с дурной компанией, но нарвался, возможно, задолжал, вот и запустил руку в иконы.

– Да, наш дьякон еще тот ухарь, сам черт ему не брат. Мне уже хочется заманить его в лес и приковать к вековой сосне. Но как бы вразумить папу?

– Я поговорю с отцом завтра, хотя, думаю, он тоже подозревает, что с Кириллом дело не чисто – отцу можно запудрить голову на время, но он не так глуп, чтоб позволить себе провести. – Сашка глубоко вздохнул, – Случаются и тяжелые времена, но в итоге время расставит все по местам, вот увидишь.

Последнюю фразу он буквально заставил себя произнести, выволок ее изнутри и выцедил сквозь зубы.

14

Он тщательно скрывал, но ярь доводила до исступления, а буйства истерзанных чувств превышали разумные грани. Сашка прятал внутренний разлад за крепко сжатыми зубами. Он понимал, что в таком состоянии будет балансировать у края скандала, поэтому, для разговора с отцом, заранее настраивал себя держаться. И думал, что получается неплохо, но Иоанну так не показалось, когда Сашка без стука влетел во флигель и заявил:

– Как ты мог выгнать Лику? – в голосе слышалась болезненность. Отец поднялся с места, он знал, что Сашка не умел таить свои чувства.

– Ты чем-то расстроен?

– Да, расстроен! Ты, полагаю, тоже. – Сашка встал посреди флигеля и уставился на отца, – Ночью ты был разозлен, это ясно, ну сейчас-то можешь рассуждать здраво. Вот и подумай, куда ей идти?

– А это совершенно неважно в сложившейся ситуации.

– Вот как? Значит, нам всем, от каждого проступка, стоит трястись за крышу над головой и бояться твоего гнева, отец?

– Кажется, ты считаешь, что я должен оправдываться перед тобой? Должен разъяснить свое решение так, чтоб ты стал со мной солидарен? Этого не будет. Всякое, что я делаю – делаю с полной ответственностью, а не под властью сиюминутных порывов. Объясняться не намерен. Не перед тобой.

Иоанн демонстративно, с напускной важность стал перебирать бумажки на своем столе, давая понять, что в таком ключе разговор продолжаться не будет. Но Сашка не внял намеку, подошел ближе и продолжил наседать:

– Нам всем хотелось бы знать, почему двери монастыря открыты для всяких проходимцев, ты пускаешь любого пьяницу с подворотни, но Лику вытерпеть не смог?

– Я слышу обвинения в твоем голосе?– спокойно бросил Иоанн, все так же не глядя на сына.

Сашка поглубже вздохнул, чтоб сгладить отрывистый тон.

– Тебе кажется, – бесцветно бросил он.

Лицо Иоанна сделалось суровым, возникла едва заметная морщинка меж бровей, борода подалась вперед. Он поднял на Сашку взгляд.

– Вот и мне хотелось бы знать, почему любой пьяница с подворотни готов жить по простым правилам монастыря – все мы подчиняемся этим правилам – а твоя сестра, нет. Не говорила ли она тебе, когда жаловалась на излишнюю строгость к ее персоне, почему ей необходимо подрывать фундамент моего терпения? К чему это вызывающее поведение, это наглость? Зачем ей понадобилось топтать все нормы приличия и общечеловеческой морали, чтоб просто подразнить меня лишний раз?

Сашка промолчал, но отец и не ждал ответа, он продолжил:

– Тебе Анжелика, конечно, этого не сказала, зато ответила мне. – Иоанн для убедительности кивнул, – Да, ответила безмолвно, подспудным умыслом между глупых выкриков. И ответ был таков: я не нуждаюсь в твоей опеке. К превеликому сожалению, есть люди, которым тесно среди общих устоев – это еще не значит, что они плохие или хорошие, но определенно значит, что им придется тяжело. Разбить старое легко, сложно создать что-то стоящее на пустом месте. Отвергая мои условия, Анжелика отрекается и от границ допустимых поступков, стало быть, требует самостоятельности, не имея почвы под ногами. Думаю, не один десяток шишек ей предстоит набить, покуда не выстроит свой мир.

– Так зачем ты ее отпустил?

– Потому что больше не в силах терпеть ее выходки. – Иоанн развел руками на такую очевидную причину, – Она взрослеет и подковырки перестают быть безобидными. Пусть живет сама, так проще разглядеть, какой груз тащат за собой ее художества и шалости.

– Ты же противоречишь себе, отец! Подумай, теперь, когда ей некуда идти, Лика лишь обозлится, лишь уверится в том, что ты неправ и несправедлив – это не поспособствует принятию верных решений, не наставит на верный путь.

– Думаю, обойдется.

Сашка вновь вспылил:

– Что за черт! Как такое может обойтись!? Ты хоть интересовался, где она сегодня ночевала?

Иоанн подался вперед и грузно оперся ладонями на стол:

– Не стоит разыгрывать излишнюю горячность и разбрасываться руганью, Александр! Я тебя послушал и не нашел ничего вразумительного в этих речах. Так что незачем подсовывать мне свое недовольство – я не привык отчитываться перед каждым поперечным. А то, что до сих пор терплю беседу в повышенных тонах, лишь дань моего к тебе расположения, но впредь,– отец с нажимом произнес последние слова,– впредь семь раз подумай, прежде чем лететь ко мне с разборками. – Иоанн умолк и слова медленно растаяли в тишине флигеле, впитываясь в распаленные умы. В назидание он добавил: – Никогда не ставь под сомнения мои решения, а лучше подумай об их истинной ценности.

Сашку не устроило то, как окончился разговор. Он понимал, что беседа могла сложиться иначе, будь он чуть спокойней, чуть тише. Но в сложившихся обстоятельствах держать себя в руках не представлялось возможным.

–Тебе все ясно, Александр?-