Фуга. Горсть вишневых косточек

– И только-то?

– А разве этого мало? Отец – протоиерей, мы живём в монастыре, Лика! А я подрываю основы – узнай об этом отец, он станет обращать меня в веру. Решит обучать, будет верстать мой внутренний мир на свой лад, а я этого не хочу. Поэтому делаю все, чтоб угодить ему и не вызвать недоверия, – Женя казалась подавленной.

Лика села напротив, хотела что-то ответить и не могла найти подходящих слов – признание застало её врасплох – но упустить откровенную беседу с сестрой было бы глупо, так что Лика выдавил единственное, что крутилась в уме:

– Но чем тебя не устраивает бог?

Женя вскинула брови:

– Ты спрашиваешь серьёзно? – Лика кивнула. – Вера, как нечто безусловное, должна родиться в душе, возрасти там на почве представлений о жизни. Это чувство естественно, уж ты-то должна понимать! К тому же эти православные взгляды – все равно, что исковерканная жизнь: я должна бояться бога, бояться людей раз они подобия его, бояться наказания и благословить страдания как дорогу в рай. Не представляю в каком состоянии должен быть человек, чтоб столь кабальные условия казались ему гарантом и отдушиной. Я только прикидываюсь богомольной, чтоб не вызывать в отце желание заняться мной вплотную.

– Значит, ты так и собираешься притворяться?

– Почему бы и нет? Я окончу школу и уеду отсюда подальше.

– Раз ты все решила, – Лика пожала плечами и вернулась к сбору сумки, – Тогда почему у тебя такой несчастный вид?

Лика и не ждала, что сестра ответить, а та молчала, как вдруг:

– Я боюсь… А если я, как они?

– Кто?

Лика копошилась в шкафу, Женя подскочила к ней и отбросил в сторону сумку:

– Ты не слышишь меня – как наши родители! Лика, ты думаешь о них хоть иногда?

Анжелика настороженно смотрела на сестру:

– Совсем нет, да и зачем? Они были сумасшедшими еретиками, повесились, чтоб доказать свою правоту. Если я стану думать об этом, то сломаю себе мозг в поисках хоть какого-то смысла в их поступке. С чего ты взяла, что ты такая же?

– Ну, я же не разделяю рвения батюшки Иоанна, и, чтобы он не делал, остаюсь холодна к церкви, – Женя добавила с легким нажимом, – В от отличии от всех вас.

– Если ты не думаешь, как отец, не значит, что ты сумасшедшая. И потом, раз ты, Женя, безразлична к церкви, то однозначно дальше, чем все мы от идиотской сектантской ереси. – Лику вдруг осенило, глаза засияли, она изменилась в лице, – Пойдём со мной!

– Что, уйти из дома?

– Конечно! Давай соберём твои вещи, уйдём вместе, – похоже, Лика считала эту мысль отличной, но Женя не разделяла восторга. Она отступила на шаг.

– Ну, нет.

– Да подумай, ты же тут под надзором – без отцовского ведома в монастыре и шагу не ступить, а уйдёшь и будешь свободной.

– Я буду бездомной!

– Глупости, – Лика наседала, – я же буду с тобой и у нас появятся возможности. А тут? Будешь до последнего терпеть утренние службы и делать вид, что молишься. А твой подопечный? Не уж-то ты не понимаешь, как безответственно и опасно отправлять ребёнка крутить мозги наркоману? Мама ослеплена рвением переделать мир, а отец слишком уповает на духовность. Они не понимают, что есть люди, которые плевать хотели на библейскую болтовню, которые, быть может, совсем бездушны. И родители, пусть невольно, подставляют нас под удар в слепых убеждения, что все у них под контролем. То, что ты делаешь – ходишь за своим подопечным и талдычишь ему притчи – благородно, но это лишь стремление к бесплотному идеалу, а люди куда приземленней, чем мама готова понять.

Женя отступила ещё на шаг и, на сей раз, её лицо выражало суровость:

– Не настраивал меня против родителей.

– И не пыталась.

– Ты всегда собачишься с отцом, вот и не желаешь признать, что его решения могут быть верны.

– Славно! – Лика подцепила сумку на плечо, – В таком случае оставайся врать, но раз не желаешь менять свою жизнь, тогда и не жалуйся!

Она вылетела из комнаты, а Женя поняла, что поругаться с сестрой оказывается очень просто.

Лика хлопнула дверью и в два шага спустилась с крыльца. Ее догнал Сашка:

– Не стоит ли подождать до утра?

– Меня попросили немедленно!

– И куда ты направишься? – Сашка подхватил большую сумку и они неспешно, нога за ногу, поплелись по ночной аллее прочь от монастыря.

– Побуду немного у подруги, а там может в студенческом общежитии найдется место.

За спиной послышались быстрые шаги, кто-то бежал.

– Стой, Лика! – из темноты показалась маленькая фигурка Богдана.

– А ты зачем здесь? – Лика остановилась.

– Прости, пожалуйста, – Богдан чуть запыхался, – прости! Это все из-за меня, это я взял часы! Идем обратно, я все расскажу отцу и ты вернешься.

– Часы? – Лика встала в позу, – Богдан, зачем ты их спер!?

– Да нет же, я их сломал. Отец забыл часы в церкви как-то раз после службы, я хотел отнести их, но выронил. Они разбились. Лика, я разбил их об алтарь! И тайком отнес в мастерскую, думал, там быстро починят, так, что отец не успеет заметить пропажу. Не тут-то было, механизм в часах старинный, нелегко достать детали. Надо было тут же признаться отцу, но Андрей сбежал и Травница… Вот я и позабыл.

– Что за Травница?

– Не важно, главное пойдем обратно, расскажем отцу.

– Спасибо, Богдан, за заботу, но папа выгнал меня не за это. Вовсе не за часы или иконы… Впрочем, даже хорошо, что он быстро вспылил, а то мог бы спустить с меня три шкуры заунывными беседами о морали.

– Ты тоже хороша! – заметил Сашка, – Принимать гостя прямо в кельи под носом у отца. Это весьма рискованно.

– Лика, ты с кем-то виделась в кельи? – Богдана ошарашило это обстоятельство.

– Богдан, иди домой. Ступай.

Богдан нехотя повиновался и медленно скрылся во тьме. Лика бросила острый взгляд на Сашку и колко произнесла:

– Я, по крайней мере, не забавлялась с ним на колокольне.

– Ты знаешь?