Фуга. Горсть вишневых косточек

Обходительность нынче так называется…

Сашка захлопнул словарь. Медленно опустил его на стол. Как ни странно, злости не прибавилось – как сводило скулы, так и сводит.

– Богдан! – он бесцеремонно вломился в комнату мальчишек. Богдан подпрыгнул от неожиданности, книга свалилась с верхнего яруса кровати, – Богдан, на выход. Спилим этот суходрищ!

–Что стряслось? – Богдан натянул штаны и засеменил, не поспевая за Сашкой. Тот влетел в подсобку и стал перебирать инструменты. Он сунул Богдану в руки снасти, сам нахватал много чего и широкими шагами заторопился к каштану. – Сашка, что происходит? Ты принарядился, ты что, ходил в театр?

– Да, я был в театре!

Сашка включил свет, забрался на старый каштан, обмотал его веревкой, велел Богдану тянуть, когда скажут, завел бензопилу и пилил. Пилил… Пока не кончился бензин. Потом пилил еще.

Каштан был столь широк и огромен, что приходилось сначала отделять от него крупные ветки и лишь потом валить ствол. Сашка присел на пенёк и застыл. Так, в оцепенении, всецело поглощенный своими мыслями, он пробыл долго, Богдан боялся его тревожить и все это время ждал. Но становилось холодно, вспотевший от усилий с каштаном, Богдан быстро замерз. Ночной северный ветер заставил его подойти к Сашке. Богдан видел, тот чем-то огорчён и осторожно произнес:

– Ты что-то пригорюнился, – ответа не последовало, – Саш?

– Я прекрасно! – Сашка вскочил на ноги, – Иди спать, а мне нужно поквитаться с каштаном.

Тут он вспомнил, как там, в комнате Регины сказал ей про стихи, да не сказал, а проскулил! Пожалуй, Регина решила, что он клянчит милосердия. Новая вспышка ослепила разум. Он опять схватил пилу, жужжал ей, потом взялся за топор и вколачивал его в древесину до потери сил.

– Твой брат тронулся! – Юрий вглядывался в окошко под самым потолком кельи. Он был зол спросонья, а чёрная борода космами торчала по сторонам.

– Что он там делает? – Лика лениво поворочилась в постели, она бы и дальше спала под вопли пилы, но Юрия раздражал этот звук.

– Набросился на дерево, как сумасшедший изверг. Слушай, да у него припадок!

– Нет, – все же Лика накинула атласный халатик и подошла к окну. Прожектор белым клином освещал кусок ночи, где Сашка с самозабвенным упрямством вымещал злость на каштан. – Я пойду узнаю в чем дело.

– Нет, постой, – Юрий отошёл от окна. – Эта пила привлечёт лишнее внимание, мне лучше уйти.

И он бесшумно, через узкий коридор проскользнул в пустующую келью, ту самую, где решетка с окна была тайным образом откручена и лишь приставлялась рядом, создавая видимость надёжной защиты.

А по утру, когда все собрались в столовой, отец спросил:

– Как будто бы кто-то шумел ночью?

– Я спилил каштан, – объявил Сашка.

– Поудачней время не нашлось?

– Я выбрал лучший момент.

– Ты что ж, не станешь завтракать? – удивился отец, видя, что Сашка уже собрался.

– Кусок в горло не лезет, – и быстро ушёл.

12

Богдан пытался ускользнуть незаметно, но Марина все равно увязалась за ним, и, когда, ребята миновали старый дуб, она заметно разнервничалась. Богдан, напротив, был в легком расположении духа.

– Что у тебя в свертке?

– Неважно, – Богдан бережно переложил сверток из плотной бумаги в другую руку, подальше от глаз сестры.

Марина не унималась. Она задергала Богдана вопросами:

– Мы увидим Травницу? В это время она дома? Ты так часто подглядываешь, что наверняка знаешь весь ее распорядок.

– Марина, я не подглядываю! И сейчас ее нет дома, поэтому мы и идем туда, – Богдан медленно осмотрел лес, – Ты заметила, лес теперь совсем другой, не то, что в нашу первую вылазку к Травнице. Земля подсохла да и деревья пробуждаются, уже зеленоватые.

– Я заметила, что у тебя язык развязан.

Богдан убедился, что собаки точно нет и провел сестру в дом. Дверь, как обычно, была не заперта.

– Мне немного страшно, – призналась Марина.

– Мы на минутку.

– Нет-нет, я хочу осмотреться!

На цыпочках, словно боясь кого-то потревожить, она медленно прокралась вглубь дома. Потертый коврик заглушал шаги, пока Марина бродила по комнате. Богдан последний раз осмотрел крохотную кухню, пропитанную запахом кофе, и пустоватую, убогую горницу. Грязно-морковное кресло стояло в своем уголке, зазывая опуститься в него, но Богдан отвернулся.

– Иди сюда, – позвал он сестру, – Только посмотри на это кресло!

Он с торжеством и восторгом указал на кресло с обивкой из колечек, Марина озадаченно свела брови:

– И что в нем?

– Как что, оно замечательное!

– Богдан…– протянула она.

– Присядь, не бойся.

– Нет.

– Смелее! Ничего удобнее в жизни не встретить.

– Нет уж, уволь, -Марина поспешила убраться подальше от кресла. – Здесь так мрачно, гораздо темнее, чем на улице, – она щелкнула выключателем, но ничего не произошло. – Не работает.

– Конечно.

Богдан тем временем вертел сверток в руках. Он еще не придумал, как бы лучше оставить его Травнице. Травница… А дома ни единого цветка, все только в засушенных пучках висят под потолком чулана. Может, не очень хорошая идея была с подарком.

– Так что же у тебя там? – Богдан не ответил. – Слушай, мы залезли в чужой дом, это преступление вообще-то. И мне уже жутко, я не знаю зачем ты шел сюда, но давай уйдем. – Марина помялась, – Дома мне казалось забавным проникнуть к Травнице, побродить тут. Но сейчас, знаешь, посреди леса, в этой темной избушке…

– Кто здесь?

Марина вздрогнула и застыла – в низком дверном проеме стояла Травница. Она была бледна, кожа тонкая, словно прозрачная, бесцветные глаза, а волосы черные, вороные, как у Богдана. Травница сделала осторожный шаг вперед.