Фуга. Горсть вишневых косточек

– Отец Иоанн несправедливо суров с тобой, Анжелика. Я служу здесь считанные дни, но успел заметить, как явно недоволен тобой батюшка.

Лика отшатнулась:

– Отвянь!

– Не огрызайся, – спокойным, даже повелительным тоном произнес Кирилл, – Я лишь проявляю понимание. Говорю так, потому что мне знакомо это отношение – втаптывание в грязь из лучших побуждений, – диакон выждал паузу, но Лика не собиралась отвечать. Тогда он продолжил, – Я сполна хлебнул родительской строгости и жажды безмерного контроля.

Лика вспыхнула:

– Отец не просто требует, он хочет мне добра! Ты ничего не знаешь, ни обо мне, ни о нас, так что не торопись судить, – она и сама так не думала, но не соглашаться же с Кириллом.

– Да-да, он хочет, как лучше, – отмахнулся диакон, – Но и ты не зла себе желаешь! Весь родительский пыл основан на заблуждении, будто их дети фатально пустоголовы, тупы, напрочь лишены рассудка и способности осознать собственные желания. Будто, дай волю и они, словно мотыльки, тут же полетят в огонь. Из чего выходит, что патологическая, почти чудовищная забота – доведенные до абсурда инстинкты наседки – куда умнее и лучше свободного выбора чада.

– Ну и расфуфырено ты болтаешь! Отца этим непременно сразишь, но я такого не люблю – давай короче, к чему ведешь?

– Да так, увидел в Иоанне отражение своих кошмаров, – он вытянулся перед Ликой и заложил ладони за спину, – Не знаю, как ты миришься, Анжелика: батюшка столь мудр в церкви и на проповедях, ему поверяют тайны не последние люди города, его совета жаждут, к нему прислушиваются, но дома он закостенелый сатрап, он диктатор. И слепому ясно на ком он отыгрывается больше всего.

В Лике что-то шевельнулось. Она прислушалась к болтовне Кирилла, но старалась не подавать виду, будто он задел за живое. Нарочито небрежно она произнесла:

– Хочешь сказать, знаешь, как мне поступить?

В ее словах диакон услышал явное недоверие, он чуть отступил:

– Прими сказанное, как знак сочувствия – понятия не имею, что делать в таких случаях. Я-то вообще покинул отчий дом, чтоб следовать своему пути.

Лика не сдержала улыбки:

– Постой, ты сбежал из дома и подался в семинарию?

Кирилл улыбнулся в ответ:

– Пути господни, – развел он руками. Но произнес это гадко, будто нелитературно ругнулся. Лика снова стала ускользать, Кирилл заметил это и поторопился вернуть разговор в мирное русло. – Твой брат обнаружил ход и просил меня держать язык за зубами, но, видишь ли, я не могу утаивать правду от батюшки, – Он стал прохаживаться по кельи, важно размазывая свою речь, будто целый день был намерен болтать и восхищаться звуком своего голоса. Лика все еще удивлялась тому, как резко Кирилл перестал корчить из себя покорного слугу и начал держаться раскованно. Он поднял подбородок, смотрел прямо и бесстыдно, а голос зазвучал твердо, с нотками власти. Эта разительная, наглая перемена настораживала, Лика невзначай прислушалась к болтовне. – Пришлось рассказать Иоанну, что вор приходит из келий, тем самым бросить тень на тебя. Нет, я не собирался гадить тебе, пойми, Анжелика – воровство-тоннели-кельи – вывод напрашивался сам собой. Но батюшка не думает на тебя, хотя я знал, что вы все равно повздорите.

Личина треклятого прохиндея вылезла из-под маски раболепства и, наконец, то отвратительное ощущение, что вызывал у Лика диакон с первой минуты знакомства слилось с его истинными повадками в единый отталкивающий образ. Тем не менее, суть его слов пока ускользала от понимания:

– И зачем тебе это понадобилось?

На лице диакона появилась улыбка:

– Видишь ли, на чувствах играть легко. Гнев – дополнительная ниточка в умелых руках.

– И все же?

Кирилл важно заложил руки за спину. Казалось, он мнил себя хозяином положения и упивался чувством власти.

– В епархии многие недовольны Иоанном и тем, во что он превратил монастырь. Балаган, да и только!

– Тебе-то откуда знать? Ты здесь без году неделя.

– Держу нос по ветру. К тому же, в любом деле необходима четкая цель. Я свою уже наметил. Диакон – только начало.

Лику явно насмешило, то, как кичился этот тощий диакон, кем себя воображал. Она открыто хохотнула:

– Что это ты имеешь ввиду?

Кирилл был рад выболтать все:

– Многие уверены, что церковь должна быть чертогом тишины и умиротворения. Кто я, чтоб не соглашаться с сильными мира сего. А здесь проходной двор для анонимных алкоголиков, неуверенных в себе наркоманов, бродяг и говорливых старушенцей с саженцами подмышкой. Батюшка, право же, премилый человек и против него лично я ничего не имею, но он не осознает какую ценность представляет вся старина этого места, а особенно хранилище! Он растрачивает богатство зазря! Сама посуди, вековые иконы в тяжеловесных позолоченных рамах висят прямо в храмовом зале, у всех на виду, неприкрыто, небезопасно, где их легко присмотреть мошенникам или даже вандалам. А церковный подвал со всеми древностями? Это место нуждается в добросовестной заботе, которую Иоанн не торопится предоставить. Все эти ваши общежития и волонтеры оказываются для него важнее православных приданий. Он не понимает ценности, что заключена в старине и даже примерно не представляет какова стоимость этих сокровищ. Уму непостижимо, иметь такой клад и валять его в пыли долгие годы! Я уж не говорю о повседневных возможностях, что он упускает прямо из-под своего носа. Батюшка Иоанн не способен руководить монастырем, он лишь погубит церковь попустительством и мягкотелым потворством.

– Да он же возродил этот монастырь, тупица! До отца по храму ветер гулял, постройки были в плачевном состоянии, если б не родители, монастырь бы превратился в руины.

– Храм терпимости, вот что это. Когда я стану протоиереем…

– Что? Что ты там себе напридумывал, служка?

Диакон мерзотно улыбнулся:

– Я упоминал, что кое-кто недоволен службой отца Иоанна, а я, напротив, умею понравиться людям.

– Окстись, диакон, от тебя тошнит! Ты замышляешь что-то у отца за спиной, еще и наглости хватает говорить мне об этом. Знатный ты нахал, ваше боголюбие!

Кирилл простодушно развел руками:

– Бог не выдаст, свинья не съест.

Лика двинулась к выходу.

– Куда это ты, я не закончил?

– Расскажу о тебе отцу, он должен знать какую змею пригрел на шее!

Диакон схватил ее за запястье:

– Стоять, – вопреки ожиданиям, Кирилл не выглядел взволнованно, напротив, по лицу расползлась самодовольная ухмылка, – Ты хочешь сказать батюшке Иоанну, что я замышляю за его спиной? Браво, Лика, из твоих уст он воспримет этот бред на ура!

Лика вырвала руку, но осталась стоять. Как ни печально, диакон прав, отец не станет ее слушать.

– Я вот к чему веду – зачем тебе терпеть нападки Иоанна и страдать от его суровости, если…

– Для тебя он отец Иоанн!

– … если под рукой у нас столько возможностей к свободе и богатству. Ни к чему и дальше оставаться жертвой, хватит терпеть его нападки, освободись, вырвись! Пораскинь мозгами, стоит тебе принять верную сторону и уже через пару лет гнет узурпатора спадет с твоих чудесных плеч, а впереди будут лишь безграничные возможности и все, что душа пожелает. Иоанн не знает, что ему делать с богатством и властью, зато знаю я.

– Я, кажется, неправильно поняла, ты предлагаешь мне плести интриги против собственного отца? Вместе с тобой строить ему подлянку?

Диакон округлили глаза:

– Если тебе угодно облачить щедрые возможности в столь приземленные слова, то да, предлагаю.